Сквозняк из прошлого - Набоков Владимир Владимирович - Страница 16

«И потом вы уснули?»

«Да. Возможно, я еще пытался разобрать расплывчатую печатную строку, но да, я уснул».

«Прерывистым сном, я полагаю?»

«Нет, напротив, давно я не проваливался в сон так глубоко. Видите ли, предыдущей ночью я почти не спал».

«Окей. Теперь вот что: известно ли вам, что психологи, состоящие при крупных тюрьмах, должны владеть, среди прочего, тем разделом танатологии, который посвящен средствам и способам насильственной смерти?»

Пёрсон устало издал отрицательный звук.

«Что ж, позвольте мне объяснить это следующим образом: полиция хочет знать, какое орудие применил преступник, а танатолог желает знать, почему и как оно было использовано. Покамест все ясно?»

Усталое подтверждение.

«Орудия – это, э-э… орудия. Фактически они могут быть инструментом работника, как, скажем, без своего угольника действительно не может обходиться плотник. Или орудия могут быть из костей и плоти, как вот эти (берет руки Хью, похлопывает каждую по очереди, кладет их себе на ладони для показа или как бы приступая к какой-то детской игре)».

Ручищи были возвращены Хью, как две пустые миски. Затем ему объяснили, что при удушении молодого совершеннолетнего человека обычно используется один из двух способов: любительская, не слишком эффективная лобовая атака и более профессиональный подход сзади. В первом случае восемь пальцев плотно обхватывают шею жертвы, в то время как два больших пальца сжимают его или ее горло; однако в этом случае существует риск того, что ее или его руки схватят вас за запястье или иным образом отразят нападение. Второй, гораздо более безопасный способ заключается в том, чтобы, подойдя со спины, сильно надавить двумя большими пальцами на заднюю часть шеи мальчика или, предпочтительно, девочки и сжать горло всеми остальными пальцами. Хватку первого типа мы называем между собой «Pouce»[37], а второго – «Гангстер». Мы знаем, что вы напали со спины, но возникает следующий вопрос: когда вы замышляли удушить свою жену, почему вы остановились на «Гангстере»? Не потому ли, что инстинктивно почувствовали, что его внезапный и энергичный захват дает наилучшие шансы на успех? Или вы руководствовались иными, субъективными соображениями, к примеру, мыслью о том, что вам будет противно наблюдать за изменением выражения ее лица, пока длится акт?

Ничего он не замышлял. Во время всего этого ужасного бессознательного акта он спал и очнулся, лишь когда они оба упали с кровати на пол.

Вы сказали, что вам снилось, будто в доме пожар?

Совершенно верно. Пламя вырывалось отовсюду, и все, что можно было разглядеть, просвечивало сквозь алые полосы стеклопластика. Его случайная соложница распахнула окно. О, кто она такая? Она явилась из прошлого – гулящая, к которой он подошел на улице во время своей первой поездки за границу около двадцати лет тому назад, бедная девушка смешанного происхождения, хотя на самом деле американка и очень милая, по имени Джулия Ромео – фамилия значит «паломник» на архаичном итальянском, но разве все мы не паломники, и все наши сны – это анаграммы дневной яви. Он бросился за ней, чтобы не дать ей выпрыгнуть. Окно было большим и низким, с широким подоконником, обитым мягкой тканью и накрытым простыней, как было принято в этой стране льда и пламени. Что за ледники, что за рассветы! Джулия, или Джули, в эффектной пелене Доплера поверх светящегося тела, лежала на подоконнике с раскинутыми руками, все еще не отпустив оконных створок. Он выглянул вниз поверх нее, и там, далеко внизу, в глубине двора или сада, дрожали такие же клинья огня – вроде тех языков красной бумаги, которые скрытый вентилятор заставляет трепетать вокруг поддельных рождественских поленьев в праздничных витринах заснеженного детства. Спрыгнуть или попытаться спуститься, хватаясь за утолщения бельевых узлов (способы завязывания которых показывала в отражении на заднем плане его сна средневекового вида, похожая на фламандку продавщица с длинной шеей), казалось ему безумием, и бедный Хью сделал все, чтобы остановить Джульетту. Стараясь держать ее как можно лучше, он обхватил ее сзади за шею, его большие пальцы с квадратными ногтями вжались в ее освещенный лиловым светом затылок, а оставшиеся восемь пальцев сдавили ей горло. На экране научного кинематографа по ту сторону двора или улицы показывали извилистую трахею, в остальном же все стало вполне безопасным и удобным: он хорошо ухватил Джулию и уберег бы ее от верной смерти, если бы в своей самоубийственной борьбе за спасение от огня она каким-то образом не соскользнула с подоконника и не увлекла его за собой в пустоту. Что за падение! Что за глупышка эта Джулия! И как удачно, что г-н Ромео все продолжал сжимать, выкручивать и ломать этот кривой перстневидный хрящ, как показали рентгенограммы пожарных и горных проводников на улице. О, как они летели! Супермен, несущий младую душу в объятиях!

Удар о землю оказался гораздо менее жестоким, чем он ожидал.

Это бравура, Пёрсон, а не сон больного человека. Мне придется доложить о вас.

Он ушиб локоть, а ее ночной столик рухнул вместе с лампой, высоким стаканом и книгой, но, хвала Искусству, она была спасена, она была с ним, она лежала совершенно неподвижно. Он нащупал упавшую лампу и ловко зажег ее в этом необычном положении. Мелькнула мысль: что здесь делает его жена, распростертая ничком на полу с разметавшимися светлыми волосами, как если бы она летела? Затем он уставился на свои смущенные лапы.

21

Дорогой Фил,

это, вне всяких сомнений, мое последнее письмо к вам. Я ухожу от вас. Я ухожу из вашего издательского дома к другому, еще более крупному Издателю. В том Доме меня будут редактировать херувимы – или донимать опечатками черти, – смотря по тому, к какому отделу приписана моя бедная душа. Итак, прощайте, дорогой друг, и пусть ваш наследник на аукционе выручит за это письмо как можно больше.

Оно написано собственноручно по той причине, что я предпочел бы, чтобы его не читал Том Там или кто-то из его мужского пола машинисток. Я умираю от смертельной болезни после неудачной операции в единственной приватной палате болонского госпиталя. Милосердная молодая сестра, которая отошлет это письмо по почте, сообщила мне с ужасными режущими жестами кое-что, за что я заплатил ей так же щедро, как заплатил бы за ее услуги, будь я все еще мужчиной. На самом деле знание своего смертного часа – благо бесконечно более ценное, чем то, которым одаривают возлюбленного. По словам моей маленькой шпионки с миндалевидными глазами, великий хирург, да сгниет его собственная печень, солгал мне, когда вчера объявил с ухмылкой черепа, что operazione[38] была perfetta[39]. Что ж, так и есть – в том смысле, в каком Эйлер называл нуль идеальным числом. На деле они вспороли мне брюхо, бросили полный ужаса взгляд на тот мой разложившийся орган, который они называют fegato[40], и, даже не коснувшись его, снова меня зашили.

Не стану докучать вам неприятностями, связанными с Тамуортом. Видели бы вы, сколько самодовольства выражали заросшие шерстью губы этого вытянутого малого, когда он навещал меня нынче утром! Как вы знаете – как знают все, даже Марион, – он проник во все мои дела, включая сердечные, пролез в каждую щель, собирая каждое слово, которое я обронил с моим немецким акцентом, так что теперь он может биографировать покойника не хуже Босвелля и с тем же успехом, с каким он вил веревки из живого. Я также пишу своему и вашему поверенному о мерах, которые должны быть приняты после моего отбытия с тем, чтобы Тамуорт на каждом повороте своих лабиринтообразных планов упирался в преграду.

Единственное дитя, которое я когда-либо любил, – это восхитительная, глупенькая, вероломная малышка Джулия Мур. Каждый цент и сантим, принадлежащий мне, а также все оставшиеся сочинения, которые еще можно вырвать из когтей Тамуорта, должны достаться ей, сколь бы неясными и двусмысленными ни были мои указания в завещании: Сэм знает, на что я намекаю, и будет действовать соответственно.