Сквозняк из прошлого - Набоков Владимир Владимирович - Страница 14

Никто, и меньше всего ее мать, не мог взять в толк, отчего Арманда вышла за довольно заурядного американца с не самым прочным служебным положением, – но на этом нам пора закончить наше обсуждение любви.

18

Во вторую неделю февраля, приблизительно за месяц до того, как смерть разлучила их, Пёрсоны на несколько дней вылетели в Европу: Арманда – чтобы навестить мать (примерная дочь приехала слишком поздно), а Хью, по поручению своей фирмы, – чтобы посетить мистера R. и другого американского писателя, тоже живущего в Швейцарии.

Вовсю лил дождь, когда он выбрался из такси перед большим, старым и уродливым загородным домом R. над Версексом. Он прошел по засыпанной гравием дорожке, по обеим сторонам которой текли потоки пузырящейся дождевой воды. Дверь была приоткрыта, и он, ступая на половик, с веселым удивлением увидел Джулию Мур, стоящую спиной к нему у телефонного столика в прихожей. Она теперь носила прежнюю очаровательную прическу пажа, и на ней была та же оранжевая блузка. Он закончил вытирать ноги, когда она положила трубку и оказалась совершенно незнакомой девушкой.

«Простите, что заставила вас ждать, – сказала она, не сводя с него улыбающихся глаз. – Я замещаю мистера Тамуорта, пока он отдыхает в Марокко».

Хью Пёрсон прошел в библиотеку, удобно обставленную, но откровенно старомодную и совершенно недостаточно освещенную комнату, уставленную энциклопедиями, словарями, справочниками и авторскими экземплярами книг хозяина в многочисленных изданиях и переводах. Хью сел в клубное кресло и вынул из портфеля список вопросов, подлежащих обсуждению. Два главных вопроса заключались в следующем: как изменить некоторых слишком хорошо узнаваемых людей в типоскрипте «Траляций» и что делать с самим этим названием, невозможным в коммерческом отношении.

Вскоре явился R. Он не брился несколько дней и был облачен в несуразный синий комбинезон, который находил весьма удобным для распределения вокруг себя орудий своего ремесла: карандашей, шариковых ручек, трех пар очков, карточек, больших зажимов, круглых резинок и – в незримом состоянии – кинжала, после нескольких слов приветствия наставленного им на нашего Пёрсона.

«Я могу лишь повторить, – сказал он, рухнув в кресло, освобожденное Хью, и жестом предлагая ему занять такое же кресло напротив, – то, что я уже говорил не раз, а довольно часто: вы можете кастрировать кота, но каста моих персонажей неприкосновенна. Что же до названия, которое представляет собой вполне респектабельный синоним слова “метафора”, то никакие дикие жеребцы не выбьют его из-под меня. Мой врач посоветовал Тамуорту запереть мой погреб, что тот и сделал, спрятав ключ. Дубликат слесарь изготовит не раньше понедельника, а я, знаешь ли, слишком горд, чтобы покупать дешевые вина, которыми торгуют здесь в деревне, поэтому все, что я могу тебе предложить – ты заранее качаешь головой, и ты, сынок, чертовски прав, – это жестяную банку абрикосового сока. Теперь давай поговорим о названиях и пасквилях. Знаешь, когда я прочитал твое письмо, кровь ударила мне в лоб. Меня обвиняли в том, что я не прочь потискать малолетних, но от моих маленьких персонажей руки прочь, если позволишь мне каламбур».

Он принялся объяснять, что если настоящий художник решил создать персонажа на основе живого индивидуума, то любое переписывание, направленное на его маскировку, было бы равносильно уничтожению живого прототипа, как, знаешь, протыкают булавкой глиняную куколку, и какая-нибудь девушка падает замертво. Если сочинение представляет собой произведение искусства, если в нем не только вода, но и вино, тогда оно неуязвимо в одном отношении и ужасно хрупко в другом. Хрупко, потому что когда пугливый редактор заставляет писателя поменять «стройную» на «пухлую» или «шатенку» на «блондинку», он портит одновременно и образ, и нишу, в которой тот стоит, и всю часовню вокруг него; а неуязвимо, потому что независимо от того, насколько значительно вы изменили образ, его прототип узнается по форме отверстия, оставшегося в фактуре повествования. Но помимо всего этого, субъекты, в изображении которых его обвиняют, слишком безучастны, чтобы объявить о своем присутствии и негодовании. На самом деле им скорее доставит удовольствие послушать толки в литературных салонах – с отчасти знающим видом, как говорят французы[35].

Вопрос названия – «Траляции» – это другой сапог в паре. Читатели не сознают, что названия бывают двух видов. Название первого вида подбирается недалеким автором или умным издателем после того, как книга окончена. Это просто наклеенная этикетка, по которой пристукивают тыльной стороной кулака. Бо́льшая часть наших худших бестселлеров носит такого рода названия. Но есть и другой вид: название, которое сквозит в книге, как водяной знак, название, которое рождается вместе с книгой, название, к которому автор так привыкает за годы накопления исписанных страниц, что оно становится частью каждой из них. Нет, мистер R. не может отказаться от «Траляций».

Хью рискнул заметить, что язык невольно добавляет «нс» после «а», образуя привычное слово «трансляции».

«Язык невежества!» – крикнул мистер R.

С топотком вбежала его маленькая хорошенькая секретарша и сказала, что ему не следует волноваться или перетруждаться. Великий человек с усилием поднялся из кресла и вытянулся во весь рост, дрожа и ухмыляясь, протягивая большую волосатую руку.

«Что ж, – сказал Хью, – я непременно сообщу Филу, как решительно вы настроены в отношении затронутых им вопросов. До свидания, сэр, на следующей неделе вы получите эскиз обложки».

«Бывай, скоро свидимся», сказал мистер R.

19

Мы снова в Нью-Йорке, и это их последний вечер вместе.

Подав им превосходный ужин (возможно, немного слишком сытный, но не избыточный – прожорливыми их нельзя было назвать), тучная Полин, femme de ménage[36], которую они делили с бельгийским художником, жившим в пентхаусе этажом выше, вымыла посуду и ушла в свое обычное время (в четверть десятого или около того). Поскольку у нее была раздражающая привычка ненадолго усаживаться перед телевизором, Арманда всегда ждала, пока она уйдет, прежде чем запускать его для собственного удовольствия. Сейчас она включила его, дала ему ожить, перешла на один канал, на другой – и щелчком прикончила изображение, фыркнув от отвращения (ее симпатии и антипатии по этой части не подчинялись никакой логике, она могла смотреть одну или две программы со страстной регулярностью или, наоборот, неделю не прикасаться к телевизору, как будто наказывая это дивное изобретение за проступок, известный только ей, а Хью предпочитал не обращать внимания на ее загадочные распри с актерами и обозревателями). Она раскрыла книгу, но тут позвонила жена Фила, чтобы пригласить ее на завтрашний предварительный просмотр лесбийской драмы с лесбийским составом актрис. Их беседа продолжалась двадцать пять минут, Арманда говорила конфиденциально приглушенным голосом, а Филлис отвечала так звучно, что Хью, который сидел за круглым столом, правя стопку гранок, мог бы слушать, кабы пожелал, обе стороны тривиального потока. Вместо этого он удовлетворился резюме, сообщенным ему Армандой, вернувшейся на серую плюшевую софу перед поддельным камином.

Как случалось и раньше, около десяти часов вечера сверху вдруг раздались резкие скрежеты и удары – живший над ними кретин с большой натугой перетаскивал свое нелепое изваяние («Pauline anide», согласно каталогу) из середины мастерской в угол, который она занимала по ночам. И как обычно, Арманда в ответ уставилась в потолок и проворчала, что давно бы пожаловалась кузену Фила (управлявшему этим многоквартирным домом), если бы этот сосед не был таким дружелюбным и обходительным господином. Когда восстановился покой, она стала искать книгу, которую раскрыла перед телефонным звонком. Ее муж неизменно испытывал прилив особой нежности, примирявшей его с унылым или жестоким уродством того, что не слишком счастливые люди зовут «жизнью», всякий раз, как он подмечал в аккуратной, деловитой, трезвомыслящей Арманде красу и беспомощность человеческой рассеянности. Он нашел предмет ее трогательных поисков на журнальной полке рядом с телефоном и, возвращая его Арманде, получил позволение коснуться благоговейными губами ее виска и пряди светлых волос. Затем он вернулся к гранкам «Траляций», а она к своей книге – французскому путеводителю, в котором перечислялось множество великолепных ресторанов, отмеченных вилкой и звездами, но не очень много «приятных, тихих, хорошо расположенных отелей» с тремя или более башенками, а иногда и с красной певчей птичкой на ветке.