Волков. Гимназия №6 (СИ) - Пылаев Валерий - Страница 55

— Пока сиди здесь. — Я с щелчком загнал в «Браунинг» последний магазин. — А как зайду — дуй следом.

Прыгать в выбитое окно прямо на револьверы я, конечно же, не собирался — но до двери «Каторги» оставался буквально десяток шагов. Но пробежать их, не попавшись на мушку… Нет, едва ли. Не хватит ни скорости, ни везения. Разче что…

— За красной рекой, за синими горами, — едва слышно прошептал я, сгребая в кулак ворот куртки, — стоит девица. Держит в одной руке пули железные, в другой — пули каменные…

Не самый изощренный и могучий заговор, не самый надежный — зато из тех, что можно сотворить где и когда угодно. Даже если те самые пули уже вовсю свистят вокруг и колотят по ни в чем не повинной деревяшке, оставляя уродливые дырки. Конечно, простенькое колдовство не могло полностью защитить меня, превратив обычную куртку в непробиваемый панцирь — хотя именно такими словами и заканчивалась традиционная форма заклинания. Но кое-какая польза от него все-таки была… наверное.

— Чего ты там бормочешь? — поинтересовался Фурсов.

— Ничего! — Я рывком поднялся на ноги. — Давай, пошли!

Время будто замедлилось. Воздух загустел так, что мне пришлось буквально продираться вперед, скользя между горячими дорожками, которые оставляли после себя пули. Еще немного, и я, пожалуй, даже смог бы увидеть летящие мимо кусочки свинца — но взятой взаймы у Таланта суперскорости хватило всего на несколько мгновений. Когда я с грохотом снес дверь с петель, револьверы и обрезы вновь загрохотали в привычном темпе, а секунды понеслись вскачь, будто сорвавшись с привязи.

Я проехал на боку метра полтора или даже два, чуть ли не в упор всадив весь магазин в засевших за окном слева каторжан. Три тела с грохотом повалились на пол, и сразу же где-то в глубине зала беспомощно щелкнул курок… дважды. Конечно, наспех заговоренная куртка не смогла бы превратиться в броню или изменить траекторию уже летящей пули.

Но на пару осечек ее все-таки хватило.

— Володька, пригнись! — проревел возникший на пороге Кудеяров.

В замкнутом пространстве выстрел из двух стволов обреза сработал немногим хуже гранаты. Крупная дробь прошлась по тесному залу «Каторги», круша забытые на столе пивные кружки и выбивая щепки из деревянной мебели — и напоследок с грохотом швырнула засевшего за стойкой урку на полки с бутылками. Несколько его товарищей пытались отстреливаться, но их быстро прижали: сибиряки уже подобрались к окнам вплотную и лупили из обрезов по всему, что пыталось двигаться.

Но один урка все-таки успел проскочить: невысокая худощавая фигура метнулась из-за стойки и, чудом ускользнув от выстрелов, рванула вверх по лестнице в углу зала.

— Прошка! — Фурсов бестолково пальнул из «нагана» вслед узкой спине. — Уйдет, сукин сын, уйдет ведь!

— Не уйдет, — прорычал я.

Бой накачал меня азартом и злобой до самых краев, и зверь рвался наружу с утроенной силой. А последние пару минут я и вовсе балансировал на грани трансформации — поэтому и рванул за Прошкой, не поднимаясь с пола, на четвереньках. В два прыжка махнул через весь кабак и только потом выпрямился, снес ботинком чью-то некстати подвернувшуюся челюсть — и полетел по ступенькам вверх на второй этаж.

Р-р-раз!

Прошка развернулся так быстро, что я едва успел замедлить шаг и подставить руку. Остро отточенное лезвие прошлось по предплечью, вспарывая и одежду, и кожу под ней. По локтю тут же заструилась кровь, и зверь внутри взревел, требуя тут же наказать обидчика — но я удержал его и даже заставил чуть отступить.

Нет, Прошка не был Владеющим. Его тело не обладало сверхчеловеческой мощью Таланта. Даже в этом мире мне уже встречались противники куда проворнее и сильнее физически — но он оказалась куда опаснее их всех… Возможно, даже вместе взятых.

Колючие злые глаза, плешь на лбу, не раз сломанный нос. Лицо, покрытое глубокими и уродливыми рытвинами, которые когда-то давно оставила оспа — видимо, так и появилось прозвище «Рябой». Подбородок, заросший похожей на плесень густой серой щетиной. На вид Прошке было лет сорок-пятьдесят, немалую часть из которых он наверняка провел на каторге и в казематах. Природа не наградила его ни ростом, ни выдающим сложением, однако силы в худых костлявых руках было еще достаточно.

Но куда страшнее ее был опыт — десятки, а может, даже сотни таких вот кабацких ножевых стычек. Прошка не зря носил титул криминального князя всего Апраксина двора и уж точно не раз отстаивал его в бою. Финка плясала, как палочка в руках умелого дирижера. Переливалась блеском стали, вертелась между пальцев, искрилась в тусклых лучах лампочки под потолком — то являя лезвие целиком, то обманчиво исчезая, прячась в ладони.

Движения Прошки завораживали — так, что я едва успел среагировать, когда он снова атаковал. Пробил левой рукой, растопырив пальцы — и тут же добавил оружием, с обманчивой медлительностью обозначив выпад в голову — и вдруг бросил лезвие вниз, к животу.

Я перехватил тощее запястье — и тут же отпустил, когда финка крутанулась, грозя подрезать сухожилия. Прошка ушел от нацеленного в подбородок кулака, скользнул подошвами ботинок по полу и снова встал в стойку. И на этот раз уже без выкрутасов с финкой.

Видимо, сообразил, что «загипнотизовать» меня больше не выйдет.

— Давай, — хрипло проворчал он, неторопливо водя лезвием по воздуху, — иди сюда, псина горбатая.

Вряд ли Прошка разглядел, как изменилось мое лицо, скорее просто выругался. Бросил наугад — и попал, заставив зверя сердито зарычать, обнажая отросшие острые клыки. Где-то на первом этаже еще грохотали выстрелы. Слышались вопли, звенела разбитая посуда, но здесь, наверху, это не имело ровным счетом никакого значения. Остались только мы втроем.

Я, мой противник и лезвие финки между нами.

Несколько мгновений мы стояли почти без движения, глаза в глаза — и первым не выдержал Прошка. То ли боялся, что ко мне придет подкрепление, то ли спешил поскорее закончить с дракой и удрать — его оружие вдруг исчезло, чтобы через мгновение вновь крутануться из ладони прямо к моему горлу.

Но на этот раз я оказался готов. На моей стороне были молодость, скорость и звериная мощь тела, на стороне Прошки — пятнадцать сантиметров заточенный стали, родные стены вокруг и природный талант убивать, который не смогли вытравить ни годы, ни выпитый к вечеру алкоголь. Они почти уравнивались шансы, и победу в этой схватке мог принести только опыт.

И его у меня все-таки оказалось больше: Прошка знал десятки и сотни трюков с клинком, но в моем арсенала нашлась бы целая тысяча. Еще двух или трех резких и внезапных, как сама смерть, выпадов хватило, чтобы я окончательно раскусил его хитрую тактику — и начал действовать.

Раз — моя рука перехватила удар. Два — скользнула вниз по запястью и до хруста стиснула пальцы. Три — вывернула так, что острие финки теперь смотрела в грудь самому Прошке. Тот дергался, лягался и рычал, пытаясь снова крутануть лезвие, но теперь я держал его кисть намертво, ломая хрупкие суставы и продавливая лезвие прямо к вырезу на рубахе.

— Чур меня, собака, — прохрипел Прошка, пятясь назад. — Ты кто ж такой?..

— Смерть твоя.

Финка с хрустом вошла в плоть ровно между ключиц. Глубоко, по самую рукоятку — пока острие не уперлось в позвоночник. В угасающем взгляде не было больше ни страха, ни боли. Только удивление и какая-то глупая обида, будто Прошка до сих пор пытался понять, как его — взрослого мужика, опытного и матерого каторжанина — смог одолеть какой-то безусый юнец.

Я разжал пальцы и легонько толкнул. Прошка отступил на шаг, на второй, рухнул на колени — и, осев, покатился вниз по лестнице, напоследок мазнув по верхней ступеньке окровавленной ладонью.

А мне оставалось только последовать за ним — шум внизу затих, и больше сражаться было, похоже, не с кем. «Каторга» осиротела, и теперь в зале кабака безраздельно властвовали уцелевшие в бою сибиряки и Петропавловский с Фурсовым.

— Сдох, никак. — Кудеяров легонько пнул распростертое на полу Прошкино тело. — Собаке — собачья смерть.