Семь. Гордыня (СИ) - Морале А. - Страница 27

— Да, наверное, — немного растерялся директор завода. — А разве так можно? А ваш отец в курсе?

— При чём здесь мой отец? Включи голову, Витя! Я ничего не знаю ни о заводе, ни как там всё устроено, ни что думают люди, ни всю эту внутреннюю кухню — ни-че-го! Мне нужно сначала присмотреться и разобраться во всем.

— Я могу ввести вас в курс дела.

— Всё, что ты можешь, я уже озвучил. Можешь устроить меня рядовым сотрудником, не предавая мою личность огласке?

— Так можно, в принципе, — вздохнул он, смирившись с моей прихотью. — Состряпаю простенький документ и дам распоряжение отделу кадров принять вас по нему, — задумчиво хмыкнул директор завода. — А как девичья фамилия вашей матери, не подскажете?

— Макарова.

— Алексей Макаров, работник склада. Подойдёт?

— Вполне, — пожал плечами.

— Хорошо. Тогда жду вас завтра в 7:45 на смене, Алексей Макаров. Не опаздывайте. Ваш пропуск будет ждать вас на охране.

— Вот и ладушки. Кстати, раз уж мы с тобой начали так хорошо сотрудничать. Ты не знаешь, почему отец просто не продаст убыточный завод? Что за хитрые схемы с дарением?

— Я не знаю, — снова растерялся Виктор Андреевич, виновато захлопав глазками.

— А если подумать?

— Если подумать… — медленно повторил за мной директор. — Не выйдет его просто так продать. Долги по зарплате, перед поставщиками, обязательства перед профсоюзами. Да и не только. Раньше это был оборонный завод, его так просто не продают. Там же военная документация сохранена. Когда ваш отец покупал его, там столько обязательств на него повесили. Всё это не просто.

— А подарить, значит, можно?

— Ну, одному из наследников, который и так унаследует его. Почему бы и нет?

— А закрыть? Разогнать всех к чертям и закрыть?

— Жалко людей, наверное, на улицу выбрасывать, — пожал плечами директор.

— Это вряд ли.

— Тогда… Я не знаю. Может, не доходили руки.

— Ладно, разберёмся.

— А! — неожиданно выкрикнул Семёнов. — Я понял. Завод по бумагам всё ещё идёт как оборонное предприятие.

— И?

— Есть две вещи, которые позволяет статус такого предприятия: изготавливать оружие и содержать маленькую легальную частную армию в городе для его охраны.

— Но отец ничего военного не производил на нём.

— Не производил, — подтвердил директор, — но, насколько мне известно, у вашего отца есть солидная охранная контора, которая по факту и есть маленькая частная армия.

— Но теперь он не сможет её держать, раз отдал завод.

— Отнюдь. Скорее всего, ваш отец давно узаконил её как-то иначе, а теперь избавился и от завода. Как только подвернулся удобный случай.

— Вот жук!

— Умный и проницательный человек! — довольно промурлыкал Виктор Андреевич. — Я могу идти? Если мы всё прояснили…

— Да, иди.

— До завтра, Алексей Михайлович.

Директор моего заводика вышел из машины, поклонился мне на прощание и бодрым шагом, пока я не придумал что-то ещё, последовал к своему авто. Надеюсь, он завтра не спалит своим поведением моё инкогнито, хотя, на дурака он не похож. Но мне всё равно придётся просить отца выделить людей, которые смогут проконтролировать всё то, что я наобещал этому говнюку, проследить за возвращением наворованных денег, и образумить бывшую жену и тещу Семёнова. Да уж… Дел невпроворот. И нахрена я на это подписался? Ладно, разберусь. Всегда разбирался.

Больше всего во всём этом меня смущала необходимость идти с такими вопросами к папке. Нужно обзаводиться своими людьми, сотрудниками, исполнителями, помощниками. Только где их взять? Ни друзей, ни товарищей за свою короткую жизнь я нажить так и не смог. Хреново, конечно. А всему виной — мой скверный, противный, бунтарский характер и неспособность доверять людям, наверное. После того как от тебя отказывается и предаёт собственная семья, сложно верить людям. Ладно, прорвёмся…

Я завёл двигатель, сделал круг по опустевшей парковке и направил авто в сторону скоростной автострады. Прокачусь с ветерком и спать. Завтра рано вставать на первую в моей жизни настоящую работу.

Первая рабочая неделя пролетела незаметно. Десятичасовой рабочий день, с понедельника по субботу — всё как у всех. Почти как в военной Академии: подъём в шесть утра, зарядка, душ, завтрак и на полигон, вернее, на завод. Десять часов облагораживающего труда, и я снова свободный человек. Вроде, не сложно.

Первый день я честно пытался добраться на работу на общественном транспорте, но плюнул на это неблагодарное дело, давку в тесном метро и вечно недовольные, хмурые лица людей, взял дешёвую малолитражку в аренду и стал ездить на ней. Так проще. Светить арендованную тачку всё же не стоило, не по средствам она простому работнику склада, но если меня и увидят на ней случайно раз или два, в этом проблемы не будет.

Директор справился на отлично, пару раз встретил меня на проходной и один раз приходил к нам на склад, но даже не подал виду, что мы знакомы — скользнул равнодушным безразличным взглядом по моему лицу и поспешно отвернулся в сторону. Жизнь потекла своим чередом. В восемь на смену, с часу до двух обед в заводской столовой, в шесть конец рабочего дня. Кормили в столовке, на удивление, неплохо. И даже иногда вкусно.

На складе работка тоже была не особо пыльной. Разгрузить машину, загрузить, принять товар, отпустить, сделать инвентаризацию, принять продукцию из цеха. Под продукцией я подразумеваю микроволновки всевозможных цветов и размеров — именно производством этой чудо-техники занимался наш цех, на складе которого я трудился.

Кладовщик Николай Сергеевич, мой непосредственный начальник, длинный, худой и нескладный парень лет тридцати, постоянно торчал за компьютером или расхаживал по своим угодьям с планшетом, что-то подсчитывая и подбивая в нём, что-то отмечал, пикал сканером и периодически ругался. К нам приезжали машины, привозили комплектующие и материал, забирали товар, возвращали брак и некондицию, привозили паллеты, упаковки и прочую дребедень. Не сказал бы, что это было весело, но работа есть работа.

Иногда, когда на складе нечего делать, я бродил по заводу, знакомился с людьми, поглядывал за тем, как тут всё устроено, слушал и наблюдал. Огромное, бесконечное ангарное помещение разбито на несколько цехов или отделов, и каждый цех занимался производством и сборкой определённого вида продукции.

Станки не менялись десятилетиями, конвейерные ленты часто были разлохмачены и сильно потёрты, компьютеры на рабочих местах как минимум мои ровесники, а то и старше. Сами люди часто филонили и просто пили чай, курили или болтали прямо на рабочих местах. Очень часто обсуждали воровитого директора, растаскивающего всё, что плохо лежало, задерживающего месяцами зарплату и урезавшего премии по малейшему поводу. Ругали начальников цехов, за их жадность, тупость и непрофессионализм, и совсем не ругались на начальницу цеха микроволновок. Немного ворчали, но открыто никто ничего не предъявлял ей. Все знали — Анатольевна горой за своих подчинённых, грудью на амбразуры, жопой на… не важно. Марина Анатольевна Зорькина…

Маринку любили, из всех начальников она была самая правильная, справедливая, честная, хоть строгая и жёсткая. Только в её цеху работники получали премии, полностью оплачиваемые больничные и тринадцатые зарплаты. Только в её цеху были самые маленькие задержки по зарплате, хотя завод, вроде как, единый организм и всё у всех должно быть одинаково. И только она одна из десятка начальников цехов была на ножах с директором.

Каждый раз, когда Семёнов вызывал Зорькину «на ковёр» в свой кабинет, из-за закрытых дверей доносилась нецензурная брань, крики и громкая ругань, в основном женским голосом, нарушающие все приличия и законы субординации. Каждый раз, когда Марина Анатольевна шла в кабинет Виктора Андреевича, люди жадно ждали очередное шоу, а потом обсуждали и смаковали детали происшествия в столовке во время обеда.

А вот после «крестового» похода Марины Анатольевны к директору, сотрудники старались не попадаться ей на глаза, пока начальница не отходила от эмоционального сражения и не переставала рычать на своих подчинённых. За глаза рабочие ворчали про банальный бабский недотрах. Ходил слух о муже Зорькиной, слишком творческой и увлечённой натуре, которая порой просто забывала о супружеском долге на долгие месяцы, увлекаясь своим творчеством или молоденькими фанатками. Откуда такие сведения у простых рабочих — непонятно.