Кафедра зооцелительства - Журавлева Юлия - Страница 2

И вот результат: мы лежим в одной постели, только он крепко спит и пока ничего не подозревает, а я медленно подвигаюсь к нему, кладу голову на грудь. Кто бы мог представить такой поворот в начале семестра? Точно не я. И весьма сомневаюсь, что местор мечтал о подобном завершении учебного года… А может, как раз мечтал, но боялся признаться? Тогда это многое бы объяснило. Неудобно, оказывается, на груди лежать. Почему-то все говорят, что спать у любимого на груди – очень приятно. Не знаю, проблема ли в том, что я не могу назвать местора любимым, или грудь у него какая-то неправильная, слишком твердая, но лежать жутко некомфортно. Стиснув зубы, я обняла мужчину, чувствуя, как горят щеки. Какой же кошмар, Элиза, как низко ты пала. И ведь это только начало…

Местор пошевелился, и я откатилась, точнее, попыталась, но не смогла. Мужчина повернулся на бок и сгреб меня в охапку, крепко прижав к себе. Запаниковав, я попробовала выбраться, но тут же взяла себя в руки. Так даже лучше, что он сам меня обнимает. Развернувшись к местору спиной, я магией активировала проект-сферу. Та поднялась и зависла над нами, сразу выдавая проекцию изображения. От увиденного мне стало совсем нехорошо. Я лежу на боку, волосы растрепаны, губы искусаны, лицо горит, одеяло сбилось вниз, почти оголяя грудь, мужская рука поверх, и сам мужчина, дышащий мне в ухо.

Картина, конечно, та еще…

Я щелкнула пальцами, давая команду сохранить изображение, потом, дождавшись, когда хватка ослабнет, осторожно выбралась из-под руки местора. В одежду я влезала впопыхах, будто за мной гонится стая арнаудских волкодавов, нырнула в рубашку, только потом поняв, что надела ее наизнанку. Ну и пусть.

Теперь осталось достать заранее подготовленную записку в одну строчку: «Обсудим мое отчисление?», положить поверх сферу поменьше с копией записи и уйти.

Проще некуда. Я оставила все на рабочем столе, сдвинув раскрытую методичку и наброски будущих лекций. Сфера с изображением внутри странно смотрелась, мехи сказали, что делали ее, чтобы поместить туда портрет любимой, например. Интересно, есть ли у местора любимая?

До женского общежития из корпуса преподавателей я пробиралась кустами, заработав пару дополнительных царапин в довершение к общей помятости, потом через черный ход поднялась к себе. Спасибо родителям, что оплатили мне отдельную комнату, иначе пришлось бы еще с соседкой объясняться. Как следует спрятав сферу в шкафу в ворох одежды, я выпила успокоительное (без него вряд ли усну), завела будильник и рухнула на кровать. Все. Теперь назад пути нет, остается пережить утро и разговор с местором. И будь что будет!

Разговор не заставил себя ждать. Утром меня разбудил стук в дверь.

– Руководитель кафедры просил вас зайти.

Девчонка, с веснушками и двумя рыжими косичками, кажется, со второго курса, топталась под дверью.

– Спасибо, – буркнула я, окончательно просыпаясь.

Перед смертью не надышишься: я решила поскорее закончить с самой неприятной частью нашего дела – объяснениями.

Быстро умывшись, на скорую руку расчесав волосы и надев форму, я вышла из комнаты и поспешила в кабинет главы кафедры зооельства. Сделав пару глубоких вдохов перед дверью, громко постучала.

– Заходите уже! – раздалось из кабинета.

– Доброе утро, – вежливо поздоровалась я, входя.

– Вы правда считаете это утром добрым, леди Риар?

Завкафедрой стоял у окна, как и всегда, в идеальном костюме. Черные волосы собраны в хвост, темные глаза сверкают из-под густых смоляных бровей, чуть крупноватый нос, губы сжаты в линию, волевой подбородок покрыт фирменной и очень шедшей ему щетиной, ночью она немного кололась. Ночью.

С воспоминаниями в лицо бросилась краска, но я стояла, прямо глядя на преподавателя.

Местор Альдер достал из кармана шар и подкинул вверх. По комнате пробежался солнечный зайчик. Я по-прежнему молчала, наговорилась уже в этом кабинете.

– Знаете, леди, а я вас недооценил, – преподаватель заглянул в шар, отчего у меня загорелись уши, щеки пылали давно. – Нет, серьезно. Я-то думал, вы несчастная девушка, которая выбрала не тот путь в жизни и не может этого признать. А оказывается, вы наглая и беспринципная шантажистка, готовая ради достижения цели на любую подлость и низость. Даже залезть в мужскую постель.

– Я не…

Местор поднял брови, ожидая продолжения, я же выдохнула. Да, пусть он думает обо мне именно так. Мне ведь это и нужно.

– Я не хотела, чтобы до подобного дошло. Но вы сами не оставили мне выбора!

– Значит, это я виноват?

– Да! То есть нет, но все равно, – почему я теряюсь в такой важный момент? – Я же просила, а вы остались равнодушны к моим мольбам и просьбам!

– Это нормально, леди Риар, здесь Академия, а не детская группа, и кого попало не держат. Если ученик не справляется – он вылетает. Так было и так будет.

– Но вы же…

Меня затрясло: а если этот человек пожелает рискнуть и все обнародует? Сдаст меня властям? Родителям? Обернет мой шантаж против меня? Ушедшие, почему я думаю об этом сейчас, а не тогда, когда готовила свой «гениальный» план? Почему-то мне казалось, что местор испугается потерять должность и сразу станет сговорчивым. Значит, рисковать должна я.

– Вы не посмеете! Иначе это вам дорого обойдется!

– А вам? Неужели позор не страшнее отчисления из Академии?

Удивительно, но местор был спокоен. Убийственно спокоен. Вот если бы он орал, обвинял, пытался мне в ответ угрожать, я бы чувствовала себя проще. Именно я была бы жертвой ситуации. Но он почему-то не орал, а лишь смотрел с легким прищуром, внимательно, оценивающе. И, кажется, видел сейчас во мне совсем не горемычную студентку, а именно шантажистку и падшую женщину.

– Вы не понимаете. И не поймете, – я отвернулась.

– Вы правы, мне действительно не дано понять, как девушка из такой уважаемой семьи оказалась способна на такую низость и подлость. Что бы сказали на это ваши родители?

– Мое отчисление расстроило бы их куда сильнее, – сквозь зубы процедила я.

Он не пробьет меня своими оскорблениями.

– Если бы вы проявляли большее рвение в учебе, то выбор бы был. Но, вижу, вы нашли путь проще.

Я проглотила очередные несправедливые упреки. Да я честно старалась лучше учиться, а толку-то? Кого волнуют мои успехи в смежных направлениях или то, что из целителей я лучше всех показала себя на боевом полигоне, а проклятья снимаю легким движением руки? Жаль, накладывать их никто не учит. Но в целительстве я была пусть и не полным нулем, но теми самыми тремя пунктами из пятнадцати по магическому распределению.

– Идите, леди, наш разговор окончен. Если вы так жаждете учиться, я не собираюсь вам препятствовать. Но все экзамены будете сдавать на общих основаниях, не думайте, что теперь можете совсем забросить занятия.

Я недоуменно взглянула на мужчину, севшего за свой рабочий стол и сосредоточившегося на бумагах. Вот так просто? Я же готовилась нападать и держать оборону, а он взял и махнул рукой. И зачем, спрашивается, до этого надо было доводить? Неужели сразу нельзя было договориться? Вслух я, конечно, ничего спрашивать не стала. Меня все равно показательно игнорировали. Ну и ладно.

Я молча вышла, прощаться или благодарить за предоставленную возможность не собиралась – вот еще. И, кажется, все прошло как нельзя лучше. Меня не прибили, не сдали властям, родителям, и документы об отчислении в ректорат, похоже, тоже не сдадут. Осталось продержаться год учебы, получить заветный диплом – и дело в шляпе. Просто отлично и замечательно.

Только на душе все равно гадко и кошки скребут. Ничего, с кошками как-нибудь договоримся, не зря же я зооцелитель с высоким эмпатическим даром.

2. Письмо

Весь день после разговора с завкафедрой я проходила сама не своя. Несколько раз пыталась сесть за учебу, но сосредоточиться не получалось. А ведь местор Альдер ясно дал понять, что за красивые глаза мне экзамены не зачтет. Но уже то, что я к ним вообще допущена, обнадеживало. Сдам как-нибудь, мне лишь бы проходной балл набрать, я же работать потом по специальности не собираюсь и в стипендиаты не рвусь. Спокойно дожить последний год в Академии – и забыть все как страшный сон. Но сон мне сегодня не светил. Во всяком случае, спокойный.