Его нельзя любить - Высоцкая Мария Николаевна "Весна" - Страница 14

Никогда не замечала за собой ярких вспышек агрессии, а теперь вот… Ударила человека по лицу. За дело, конечно…

– Ты меня ударила? – он прокатывает на языке каждую букву. Смотрит с прищуром. Я же отшатываюсь от него как от чумного.

Мне дико страшно. Это невыносимое, разлагающееся в душе чувство опасности и неопределенность. Понятия не имею, что теперь от него ждать.

Гирш способен на все, в этом я уж точно не сомневаюсь. Как и в том, что для него явно не проблема стукнуть девушку в ответ.

– Все честно, – сиплю, стараясь смотреть куда угодно, лишь бы не на него.

– Честно?

Ян делает шаг вперед, наконец-то убирая руку от своего лица. На его щеке красуется красное пятно, которое медленно исчезает.

– Да, – киваю и, не теряя больше ни минуты, бегу в сторону дома.

Не хочу выяснять на собственной шкуре, что он еще может придумать.

– Далеко не убежишь! – летит мне в спину. – Ночуем мы в одном доме, – он начинает громко, я бы даже сказала, диковато ржать.

Волосы при беге падают мне на глаза, я убираю их руками и заворачиваю на соседнюю улицу, оттуда ускользаю на еще более узкую тропинку. Здесь он точно меня не найдет, и я смогу спокойно дойти до дома.

Замедляюсь, а сердце все равно прыгает по грудной клетке как ненормальное.

Немного отдышавшись, я выхожу к нашему дому, ворота которого открыты. Артём таскает какие-то коробки, а бабушка не без интереса за всем этим наблюдает.

– Ника? Ты где была?

– Бегала, бабуль.

По моему вспотевшему организму это и так видно, даже отмазку придумывать не приходится. Бабушка верит.

– С ума сошла? Пекло такое.

– Нормально, – улыбаюсь и захожу в дом, чтобы попить воды. Бабушка идет следом. – Это что за коробки? – интересуюсь, промочив горло.

– Мебель.

– Мебель?

– Ага, постоялец-то наш не захотел на диване спать. Вон кровать себе в полверанды заказал.

– Ян? – мои глаза округляются. Я заглядываю в коридор, откуда хорошо просматривается «комната» Гирша. Дверь открыта, поэтому я прекрасно вижу, как Артём уже начал там что-то собирать.

– Ника, – бабушка касается моей руки, – я тут подумала, бог с ней, с этой прической. Если тебе и правда нравится то, что вы там с матерью выбрали, я Татьяне позвоню и все отменю.

– Правда?

– Конечно. Это же твой праздник, – бабушка тепло мне улыбается, а я, я чувствую, что сейчас просто расплачусь.

На самом деле у нас очень мало вот таких теплых моментов. Бабушка вообще не тактильный человек, да и приятных слов от нее почти не услышишь. Но сегодня этим своим согласием, которое для большинства и так считается нормой, просто растопила мое сердце.

– Спасибо, – бормочу, едва разлепляя губы.

– Ну чего ты? Реветь удумала? Совсем уже?! – ба крутит у виска, и трогательного момента словно не бывало.

Я качаю головой и поднимаюсь к себе.

Утром, пока мастер, которую наняла мама, делает мне прическу и макияж, я узнаю, что Гирш не ночевал дома. Артём ходит чернее тучи, потому что упустил этого гада. Если Вячеслав узнает – Тёме не поздоровится. Поэтому на, так скажем, семейном совете принимается решение отца Яна в известность не ставить.

– Может, кондиционер убавить? – интересуется мама.

– Немного, – соглашаюсь, – а то, пока одеваться буду, еще больше ужарею.

Мама щелкает кнопку на пульте как раз в тот момент, когда девушка заканчивает с моим макияжем.

– Куколка просто, – слышу мамин восторженный голос. – Какая ты у меня красивая, Ника!

– Спасибо, мамуль.

Мама помогает застегнуть мне змейку на платье, и мы вместе спускаемся в гостиную.

Наши жильцы еще ранним утром утопали на море, поэтому в доме только мы, бабушка и Артём.

Когда я надеваю туфли, входная дверь открывается.

Гирш переступает порог и вытягивает ладонь вперед, смотрит при этом на Артёма.

– Без нотаций давай. И так башка трещит.

Ян, шаркая ногами, подходит к дивану и заваливается на него, подкладывая под голову декоративную подушку.

Выглядит он, мягко говоря, не очень. Весь растрепанный.

– Ты где шлялся? – встревает ба.

– Не ваше дело. О, Глупость, да ты сегодня чикуля.

Он облапывает взглядом мое тело, укутанное в платье, и вытягивает большой палец вверх.

– Главное – не залети после пары бокалов шампанского, как твоя мать. Еще одного нагулянного бэбика мой отец не потянет, – Ян смеется, прикрывая глаза, и буквально через секунды засыпает.

Мы все замираем с перекошенными лицами. Бабушка спохватывается и начинает натирать свои туфли. Мама кусает губы и дрожащими руками застегивает мне цепочку на шее. Я же, я просто стою и смотрю, как спит этот помойный хорек.

Ненавижу его. Просто ненавижу!

На автомате тру губы тыльной стороной ладони. Смазывая помаду. Как только вспомню, что он вчера вытворил, сразу тошнить начинает. Придурок!

В ресторан мы едем через полтора часа после вручения аттестатов.

Бабушка и мама к тому времени уже до макушки пресыщаются присутствием друг друга и начинают переговариваться на повышенных тонах. Рая с Миланой смотрят на меня с ухмылками, и, судя по тому, как смеются некоторые парни из класса, Рая с ними уже посплетничала.

Я не знаю, в какой момент все начинает лететь в бездну, но это происходит.

Сначала девчонки подходят с вопросами про Яна, не без сарказма интересуясь, как такая тихоня, как я, решилась клеиться к сводному брату. А потом и мама с бабушкой устраивают скандал. Прямо при всех.

Они кричат и обвиняют друг друга. Громко озвучивают все, что было в прошлом. И о том, что я безотцовщина теперь, потому что у моей матери не хватило ума не раздвигать ноги, и о том, что бабушка – Гитлер в юбке.

Присутствующие в шоке от происходящего, а мне, мне не остается ничего, как сбежать из этого ада.

Я выбегаю на воздух. Дышу, но, кажется, все равно задыхаюсь.

Бабушка выходит из ресторана минут через пять и тоном, не терпящим возражений, загоняет меня в такси.

– Мы едем домой, Ника! Твоя мать нас позорит.

– Я позорю? Это ты никому жизни не даешь!

Скандал продолжается в машине, на улице возле дома, да и внутри дома тоже.

Они орут на всю округу, а я понимаю, что это конец. Конец всему. Я просто не хочу их видеть. Ни одну, ни вторую. Никогда.

– Это ты! Ты всю жизнь держишь всех на цепи! Я здесь как в тюрьме жила, спала и видела, как бы побыстрее от тебя сбежать! – мамин крик разносится по всему дому. – Ты и Нику уморила. Ты только посмотри, она всего боится, никуда не ходит. Ты ломаешь ей жизнь!

– Ломаю? Это ты сбежала! – давит голосом ба. – Бросила ребенка и удрала. Черт-те чем в своей Москве занималась. Думаешь, я не знаю?! Какая ты мать после этого? Одно название. Это я ее воспитывала. Так, как считала нужным. Второй шлюхи в доме я не потерплю!

Мама пятится и хватается за горло. Ее глаза поблескивают, хаотично бегая из стороны в сторону.

Я наблюдаю за происходящим молча. Меня больше ничего не трогает и не удивляет. Им обоим абсолютно на меня плевать. Они обе лелеют лишь свое эго.

– Всем спокойной ночи, – выдаю мрачно и поднимаюсь к себе. Как только закрываюсь на защелку изнутри, слышу бабушкин отборный мат и мамины громкие рыдания. Они обе не затыкаются ни на секунду.

Снимаю с себя это дурацкое платье и по неосторожности вырываю собачку.

Меня все еще трясет. Тушь немного потекла, но это неудивительно. Я плакала. Ехала на заднем сиденье в такси, сгорала от стыда перед водителем, перед всеми одноклассниками и их родителями, оставшимися в ресторане, перед учителями. Горела и плакала, закрывая лицо ладонями.

А теперь вот смотрю на себя в зеркало и чувствую дикое отвращение. К этому дому, к родным людям, к себе самой, в конце концов. Я сама им все это позволила. Разрешила широким жестом не считаться со своим мнением.

Жила все эти годы в качестве девочки на побегушках. Как табуретка здесь обитала, без права на мнение.

Растираю по щекам слезы и трясущимися руками открываю кран. Журчащие звуки прохладной воды успокаивают.