Черные дни в Авиньоне (СИ) - Цыпкина Светлана "Akana" - Страница 7

— А остальные? Ну, придворные там, дамы…

— Полный набор грехов: прелюбодеяние, растление, алчность, чревоугодие, праздность и содомия. Должен сказать, при дворе Джованны собрались такие затейники, что…

— Ты послан в мир смертных, дабы искушать их, а не развлекаться, — угрюмо перебил Хастур. — Я прибыл с новым заданием для тебя. В Авиньоне избран новый папа, Климент… какой-то там. Темный Совет полагает, он способен договориться с императором Людвигом. Климент не должен с ним договорится. Ни о чем. Остальное на твое усмотрение. Ты понял?

— Чего ж тут не понять… — Кроули переступил с ноги на ногу, чувствуя, как в сапоги просачивается вода. — А можно мне еще хотя бы на месяц задержаться в Неаполе? Привык, понимаешь ли, доводить дело до конца, а Джованна пока не опустилась на самое дно порока.

— Хорошо. Но не дольше месяца. — Хастур помолчал и добавил уже другим, неофициальным тоном: — Слыхал новость о Чуме? Выдвинулась с Востока. К зиме тут будет. Эх, грешников наберем! — он довольно потер руки и, не прощаясь, скрылся в темноте.

— Кажется, и Гавриил примерно в это же время поручил мне направлять папу Климента Шестого. И так же запутался в его порядковом номере! Знаешь, мне уже тогда подумалось, что у нашего начальства намного больше сходства, чем различий.

— И в своих подчиненных они совсем не разбираются.

В огромном камине горело целое бревно. Тепла хватало на всю залу, даже слегка запотели разноцветные стекла в высоких и узких витражных окнах.

Кроули развалился на троне, закинув руку на спинку, а ногу свесив с подлокотника. На рыжих вихрах криво сидел золотой зубчатый обруч, усыпанный крупным жемчугом. Трон был чертовский удобный: мягкий, где надо изогнутый, и дорогая обивка совсем новенькая. Демон на своем веку повидал немало властительных седалищ, и мог сравнивать.

Перед троном взад и вперед ходила королева Джованна, нервно сжав пальцы в замок. На днях ей исполнилось двадцать лет и она могла бы считаться красавицей, если бы не увлекалась так углем для подводки бровей и кармином для губ. Но Кроули ее обожал: пока он вместе с Боккаччо шлялся по тавернам, волочился за смазливыми неаполитанками и ввязывался во всевозможные приключения, эта женщина делала за него всю работу по осквернению своей души. Она даже опередила его в собственном соблазнении, при первой встрече попросту приказав ему явиться в ее опочивальню. Демону оставалось лишь регулярно наведываться во дворец и собирать очередной урожай новых грехов.

— Между прочим, это мой трон, — раздраженно заметила Джованна, не прекращая расхаживать.

— Пока еще твой, — Кроули поменял ногу на подлокотнике.

— И корона моя!

— А вот и нет, — он снял корону, надел на палец и принялся крутить, любуясь бликами на золоте. — Ты заложила ее. Или забыла уже?

— Я ее выкуплю! — Джованна оскалила мелкие белые зубы. — Негодный казначей обкрадывает меня! Прикажу четвертовать его! — Она еще быстрее зашагала из угла в угол. Длинный подол шелкового платья, тяжелый от золотого шитья, путался в ногах. Она сердито пнула его, едва не порвав, и остановилась напротив трона.

— Серпенто, мне нужны деньги.

— Обожаемая королева, я не алхимик, не волшебник и не ростовщик.

— Ты всего лишь развратник и лжец, я знаю. Но ты умен, как бес.

— Ну почему «как»… — Кроули тонко улыбнулся, но Джованна пропустила реплику мимо ушей. — Я не могу дать тебе денег, но могу дать совет.

— Советников у меня полный дворец!..

— Совет, где достать денег.

— Говори, — выдохнула Джованна.

— Скажи мне, сладчайшая королева, кто в этом мире богаче самого богатого императора? — Кроули вновь нацепил корону и сложил ладони перед грудью в шутовском молитвенном жесте. — Правильно, королева: это матерь наша пресвятая церковь. А кто верховный пастырь ее?

Джованна нахмурилась, припоминая последние известия из Авиньона, которые обычно слушала вполуха.

— Я напомню тебе, кто: папа Климент Шестой, — продолжал демон. — Он страстно желает укрепиться в Авиньоне и перенести туда престол из Рима. Но он не сможет этого сделать, потому что Авиньон…

— Моя наследственная вотчина, — понимающе улыбнулась Джованна. — Я вправе выгнать его оттуда.

— И получишь отлучение. Подумай лучше о том, что Авиньон можно Клименту… продать.

— Продать?!

— Поторгуйся за него хорошенько, — Кроули вытянул ноги и повесил тяжелую корону на завитушку резной спинки. — Во-первых, выберешься из долгов, во-вторых, получишь признательность пастыря: капитал, который, при разумном подходе, станет приносить тебе хорошие проценты. «А в-третьих, — добавил он про себя, — это приобретение потешит гордыню папы. Начну искушать его прямо отсюда».

— Ну и ловок же ты, змей!

— Что я слышу: ангел восхищается хитростью?

— Восхищаюсь. Не будь мы с тобой хитрые, не гуляли бы сейчас по улицам Неаполя в год тысяча триста сорок седьмой от Рождества Христова. Какая замечательная осень!

Лето не хотело уходить. Ноябрь отсчитывал последние числа, а дни стояли теплые и тихие, как в августе. Урожай винограда собрали сказочный, весь город пропах душистым соком, уже начавшим свое таинственное движение в дубовых бочках.

Месяц, выпрошенный у Хастура, подошел к концу.

— В Риме у меня есть богатый дядюшка. Получил от него письмо, пишет, мол, расхворался, приезжай скорей, — уверенно вещал Кроули между первой и второй кружкой. Боккаччо, сидящий напротив, помрачнел.

— И надолго ты уезжаешь?

— О, месяца на три, не дольше! Упокою старого хрыча, получу наследство и продолжим творить истории для твоей будущей книги!

Он врал расчетливо и почти спокойно. Знал: так лучше. Нельзя дожидаться последнего часа, отмеренного каждому человеку, надо отпускать его раньше, в расцвете лет, чтобы милосердная память смертного стерла со временем ненужные воспоминания и заменила новыми. Был желтоглазый — и нет; и не было никогда. Только бессмертные одни и понимают до самого конца смысл этого слова: никогда.

— Джованни, я уеду, но и ты тоже уезжай. Найди какое-нибудь место, где поменьше людей и побольше чистой воды. Поверь мне, я знаю, о чем говорю.

— Погоди, а ты? Если все эти россказни о чуме — не пустые слухи…

— Не пустые. Но я должен ехать, а ты должен позаботиться о себе.

— Аспидо, я буду молиться за тебя.

— Они так часто это говорили… Но я так и не придумал подходящего ответа. Наверное, потому, что не называл им своего настоящего имени, а, значит, молись они за кого-то другого? А на следующую ночь, когда был уже на полпути к Авиньону, я ее увидел. Чуму. Черное зарево на полнеба — такое, что ночные небеса кажутся полинявшей серой тряпкой. И белесый шар у самого горизонта, точно чудовищный гнойный нарыв.

— Я видел то же самое. Гавриил толковал мне что-то об испытании крепости веры и праведности, а мне хотелось закричать прямо ему в лицо, что это тупое, слепое и глухое нечто, которое никого не испытывает, а просто убивает всех подряд. Иногда жалею, что не крикнул.

Глава 3. Хранитель королевской библиотеки

— …Друг мой, все люди делятся на два вида: те, у кого заряжен револьвер, и те, кто копают. Ты — копаешь.[6]

Кроули отсалютовал герою Клинта Иствуда пустым стаканом, поставил видео на паузу и собрался отправиться в кухню, чтобы сочинить очередной коктейль. Рецепт почти оформился в его мозгу, когда в гостиной резко запахло озоном и между столом и диваном материализовался Азирафель.

— Не помешал? — отрывисто спросил он. — Таблички на выходе не было.

После того безумного лета, которое оба назвали «антихристовым», они почти одновременно пришли к выводу, что таиться от начальства уже не нужно, а если так, то не проще ли жить под одной крышей? Поначалу идея выглядела чрезвычайно вдохновляющей, но уже при выборе места жительства появились первые трудности. Их удалось кое-как преодолеть, и тут подкрался вопрос, как должен выглядеть будущий дом. Друзья, прошедшие вместе огонь и воду, едва не поссорились, выбирая подходящий проект. Любые попытки совместить ангельский и демонический вкусы порождали таких архитектурных кадавров, что ради их устойчивости пришлось бы менять законы физики. Кроули не возражал, но Азирафель напомнил о толпах туристов, которые непременно прознают о новой достопримечательности, где бы она ни находилась, и пожелают ее увидеть.