Ливонское наследие (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 40

— Преданный вам, государь, виндавский комтур фон Шемберг набрал на десятилетнюю службу четыре сотни воинов — все дали присягу вашему высочеству. Рейтар полная рота есть, леттов набрали две тысячи, шесть полных рот сформируем и обучим к весне. Гарнизоны замков вдвое увеличили, больно местные дворяне наглы, захватывают земли епископства.

— Укорот дадим, как время придет, — отозвался Магнус, хотя уверенности не чувствовал. Курляндию война не затронула, потому местное дворянство решило, что ему все позволено.

Тут все пронзительно понятно — у кого сила, тот и прав, можете жаловаться куда угодно!

— Я в Виндаву завтра отплыву, на месте определюсь, что к чему. С теми же ливами вопрос решить надобно — они рыболовы, а мне моряки на корабли нужны настоятельно. Сам знаешь, что у нас флот не только появился, но увеличился. Там с Карстеном Роде встречусь, узнаю каковы успехи в точности. А ты здесь наместником останешься — роты начинай в полки сбивать, как уговаривались. Время терять нельзя — война близко!

Глава 35

— Все ты в трудах и заботах, великий государь, — ладошка Анастасии легла на его руку, и царь отложил перо и ласково посмотрел на жену, которую любил искренне всем сердцем. За эти три месяца царица оправилась от тяжелой болезни, встала с кровати, ходила сама, отвергая помощь жен высокородных бояр. И не без причины — именно они могли быть одной из причин ее отравления, и выздоровление связано только с тем, что царь принялся скрупулезно выполнять рекомендации, написанные принцем Архимагнусом Крестьяновичем, отправленные им еще в июне.

Из кремлевского дворца страдающую Анастасию вывезли из города на Яузу, поселили в загородном дворце — кругом зелень, на деревьях листва, цветы и чудный воздух, которого в Москве, пропахшей навозом, дымом, гарью пожарищ и миазмами, никогда не чувствовалось. Один тошнотворный запах, который стал всем привычен, обыденность. Но стоило только выехать за пределы огромной столицы, ибо город окружен со всех сторон посадами с многочисленным населением, так все разительно изменялось прямо на глазах — недаром все родовитые князья и бояре со своими семействами стремились перебраться на лето в пригородные усадьбы.

Царице давали порошки и травяные сборы, о которых написал принц, и кормили лишь той едой, что была им дозволена. Царь до этого привлек лучших заморских лекарей, но от их лечения супруге только хуже делалось — начали ходить слухи, что и детей травят, ведь ни одна из рожденных Анастасией девочек просто не прожила дольше двух лет.

Правильно говорят в народе, что утопающий хватается за соломинку, пусть даже он будет принадлежать к сильным мира сего. Впавший в горестное отчаяние царь решил следовать советам Архимагнуса, а если царица умрет, то принца поймать и посадить на кол, а все его владения обратить в пепел, перебив всех жителей. Но произошло удивительное — жена стала поправляться, и царь осознал, что все написанное про яды являлось правдой, и ее действительно медленно и мучительно травили.

Свинец, ртуть и мышьяк — три клинка злоумышленников, и люди по глупости своей употребляют лекарства, созданные на их основе. Эти три слова царь усвоил, хотя обычно для последних применяли иные — «живое серебро» и «мышиный яд». И принялся действовать, решительно и со злостью, как часто поступал в своей жизни.

Первым делом проверили на татях действие ядов — одним дали помалу в течение седьмицы — даже не померли, хотя заболели. А вот другим влили сразу недельную норму — померли все в корчах. Тут Иоанна Васильевича проняло, он понял, за кем правда стоит. Белила и румяна были изгнаны моментально — всех настрого предупредили под страхом лишения живота не только не пользоваться, но даже не хранить. А буде кто сего не послушается, то таких ослушников на дыбе кнутом бить нещадно, невзирая на возраст, положение при дворе и былые заслуги.

Но недавно полученное от Архимагнуса Крестьяновича послание повергло царя в такой ужас, что волосы на голове стали дыбом. Принц поведал ему о страшном замысле римского папы еще много лет тому назад удуманным, как при помощи свинца потихоньку умертвлять русских государей. А потому отправивших зодчих к деду, который носил тоже имя Иоанна Васильевича, и прозвище Грозный, а то и Великим его именовали. Царь приказал немедленно вскрыть стены и осмотреть трубы, по которым текла вода — к его изумлению они все были изготовлены из свинца. Из этого же ядовитого металла оказались оконные переплеты, иные чашки и кубки, литые украшения в опочивальне и детских горницах.

Проверка лекарств у заморских лекарей показала, что лечили они, широко используя, киноварью и свинцом, которые были и в напитках, и в мазях — последними даже его маленьких сыновей растирали и его самого. Сложив два и два, Иоанн Васильевич прогневался. Бывших царских лекарей удавили, после того как пытали без всякой жалости — те оговорили Шуйских. Намек на этот род был и у принца написан — расправа последовала безжалостная, царь хорошо запомнил все детские обиды. Да и слухи ходили упорно и долго, что именно Шуйские причастны к отравлению царицы-матери, Елены Глинской, которая неожиданно умерла, когда Иоанну исполнилось всего восемь лет. И он запомнил то высокомерие, с которым представители этого княжеского рода с ним тогда общались.

Но сдержался, не стал головы рубить — отправил всех по городам дальним, запретив появляться в Москве. Да и нечего им тут было делать — дома и вотчины в казну отписал, а в местах ссылки новые именья взамен утраченных приказал выделить. Вот так — и с глаз долой, и вон из сердца, не будут больше злой умысел вершить и глумы учинять!

— Во дворце все в свинце оказалась — и вода в трубах, которую пили и обмывались. Везде яд и отравители — вот детки наши болели и умирали. А как присмотр над ними строгий поставил, порошками и травами лечить стали — румянец на щеках появился, бегают и играют.

Сердце у царя защемило — он самозабвенно любил старшего шестилетнего Ивана и младшего Феденьку, которому всего три годика исполнилось. Посмотрел на Анастасию, что продолжала гладить его по руке, и почувствовал, как накатывает приступ гнева. Отравители хотели оставить детей без матери, его без любимой и любящей жены. А потом сыновья бы сгинули, медленно ядами травимые.

Супруга моментально поняла его состояние, прижалась, успокаивая. Посмотрела прямо в глаза — Иоанн Васильевич почувствовал, что отпустило, растворился в душе едкий комок. Погладил жену по щеке ладонью — редко они оставались наедине, чтобы он так мог выразить свою постоянную любовь, простым поглаживанием.

— Война грядет большая — польский король войска собирает. Мыслю, походом в земли ливонские пойдет, с нашей ратью биться там насмерть будут. Князь Андрейка Курбский, как магистра прежнего погубив, в большое смятение ливонцев привел. Часть за Архимагнусом Крестьяновичем пошла, а другая не знает, что и делать — продолжать войну с нами до ужаса боится, и желает чтобы польский король их защищал. А Жигимонта этого и упрашивать не надо — сам на брань рвется!

Царь остановился, с сожалением убрал руку жены и поднялся — подошел к поставцу, и между серебряных кубков взял два мешочка. Вернулся и снова присел — супруга тут же обняла его руку, с удивлением смотря на принесенные им вещицы.

— Земли Архимагнуса я приказал не зорить, воеводы их дальним краем обходили, и людишкам не мешали туда бежать. А принц ответно поведал Курбскому о железе и меди, что в недрах кемских лежат втуне, и о злате серебре. Воевода Басаргин туда немедля людишек отправил, дабы проверить сказки Архимагнуса. И нарочного ко мне сразу отправил с земель тех, вот вчера послание получил.

— Правду он написал тебе, я сердцем то знаю, потому и не спрашиваю. Меня и деток спасал без всякой корысти, да и тебя — а ведь мог промолчать. Честен он с тобою, Ваня, такому верить можно, ибо далеко от нас живет и милостей твоих не выпрашивает.