Самый лучший комсомолец. Том пятый (СИ) - Смолин Павел - Страница 31

Поклоны начались еще у посольства — неведомо как Эйдзи-доно добрался сюда раньше нас. Увы, ответить тем же не удалось — меня протащили мимо его низко опущенной плешивой макушки.

— Простите за это чудовищное недоразумение! — с отчаянием в голосе выпалил он нам в спины.

— Простите за это недоразумение и нас! — не удержавшись, проорал я в ответ.

Посольство стояло на ушах — на территории занимали позиции товарищи с «Калашниковыми», окна первого этажа закрывали ставнями, чтобы было удобнее держать оборону. Меня благополучно занесли в глубины подвала и спрятали в оснащенную кроватью, сантехникой и ящиком советской тушенки комнату, оставили с Виталиной и попросили закрыться изнутри при помощи вентиля на бронедвери.

— Жесть! — оценил я степень паранойи.

— А консервного ножа нет! — оценила Вилка степень бардака.

— Минут на пятнадцать, наверно, — сев на кровать, предположил я.

— Где-то так, — опустилась рядом девушка.

И мы принялись убивать время привычным способом.

А вот и стук в дверь.

— Пароль?

— Клавдий Август-младший, — правильно ответил посол.

Я открыл и спросил:

— Можно возвращаться на интервью?

— Это было бы лучшим вариантом, — одобрил Олег Александрович. — Твоя охрана все сделала правильно, но опасности там не было — простое замыкание, и наши японские партнеры сильно о нем жалеют.

Как и ожидалось, весь путь до кабинета главного редактора — в этот раз, «для надежности», интервьюировать будет он — нас сопровождали низко опущенные, кающиеся головы аборигенов.

Потешная у них тут страна все-таки. Само собой, мы не забывали кланяться в ответ. Благополучно надиктовав пару часов материала, попрощался с главредом, и мы поехали обратно в посольство — переодеваться к следующей встрече.

* * *

Японский театр Кабуки не может похвастаться сложными декорациями, продвинутой работой осветителей или, боже упаси, новаторством. Его красота и культурная ценность заключаются в другом — именно это «другое» я и пытался уловить всеми фибрами своей неотесанной душонки, сидя задницей (не возбраняется — многие так сидят) на подушке рядом с сидящим на коленях относительно молодым (по крайней мере без палочки ходит и не сутулится) Акирой Куросавой перед сценой, задний план которой был украшен плохо нарисованными, покрытыми зеленью горами, на которыми висела (натурально) веселая желтенькая луна. Между горами, не заморачиваясь какими-то там отражениями лунного света, расположилось озерцо. На переднем плане только что произошла финальная самурайская дуэль (это когда персонажи пробегают мимо друг друга, нанося по единственному удару, а потом надо ждать кто из них упадет) между главными героями — стариком в исполнении Ямады-сенсея и загримированным под гейшу молодым японцем — в миру Окава-сенсей.

Потому что женщинам в кабуки играть нельзя.

— Ты просчитался! — драматично выкрикнула «гейша» с миной неземного спокойствия на покрытом белилами лице. — На самом деле Гиндзи, Мясник из Эдо — это я! — самодовольно озвучил сюжетный твист.

Поднявшись на ноги, он вытянул руку к луне и плачущим, жалобным, полным надежды голосом спросил:

— Видел ли ты это, отец?

И рухнул на сцену. Умер, получается.

— Браво! — начали аплодировать зрители-аборигены.

Гайдзины на такое редко ходят. А чего это актер-старик с такой улыбкой смотрит на отомстившую «главную героиню»? Ты же должен играть труп! Ладно, почти незаметно, а актеры уже поднимаются на ноги — немая сцена, в которой все умерли, продлилась буквально секунд пять.

Дядя Вадим вручил мне проволочный круг, на который солнечными лучами были приклеены купюры достоинством десять тысяч йен. Не могу же я ударить в грязь лицом, заслужив упреки в неуважении к древнему виду искусства? Куросаве, по словам Эйдзи-доно, билеты сюда достались очень нелегко.

— Примите мое искреннее восхищение вашим мастерством, Окава-сенсей, — повесил я местный аналог цветов (гораздо практичнее на мой взгляд) на шею молодому актеры.

От женщины не отличить!

— Спасибо большое за столь высокую похвалу, Тукачеву-сенсей, — поклонился он.

Я посторонился, пропуская других желающих наградить актеров денежными ожерельями и направился к своим.

— Как тебе спектакль, Сергей? — спросил Куросава, поднимаясь с подушки.

— Мастерство актеров достойно высочайшего восхищения, — ушел я от прямого ответа. — За видимой легкостью их движений скрываются тысячи часов упорного труда, — и от греха подальше перевел тему. — В самом финале Ямада-сенсей едва заметно улыбался, глядя на Окаву-сенсея.

— Не многие способны разглядеть эту улыбку! — вроде как проникся ко мне чуть большей симпатией Акира. — Ямада-сенсей подобрал трехлетнего Окаву на улицах Осаки и воспитал как своего собственного сына. Теперь он может по праву гордиться тем, что отыскал такой талант. У вас остались силы на ресторан?

— Я молод, поэтому полон сил, — улыбнулся я.

— Общаясь с вами, быстро забываешь о вашем возрасте, Сергей, — направившись к выходу, улыбнулся в ответ Куросава.

— Вы очень добры, Куросава-сенсей, — поблагодарил я.

Выбравшись из театра под темное, из-за смога лишенное звезд, но напитанное огнями Токийское небо и в коробочке из охраны прошествовали к лимузину.

— «Shueisha», похоже, очень ценит ваше сотрудничество, — прокомментировал транспорт Куросава.

— Я даже не чиновник, но мне оказали огромную честь, выделив настолько хороший паланкин, — отшутился я отсылкой к «Телохранителю».

Куросава радостно заржал и поделился инсайдом:

— Больше всего мы веселились именно во время съемок приключений Сандзюро.

— Я еще молод и неопытен, но однажды мне бы хотелось попробовать снять фильм в жанре Тямбара [ кино про самурайские бои на мечах], и мне очень важно знать, не возненавидят ли на меня за это ваши соотечественники.

— Ни в коем случае, Сергей, — по-отечески улыбнулся он. — Самурайские фильмы в нашей стране снимают каждый день, и большая часть из них никуда не годится. Еще от одного фильма хуже никому не станет, и не важно, снял его японец или русский. Я смотрел твой деревенский сериал — потенциал у тебя есть, и, если ты поклянешься и дальше усердно взращивать свой талант, я помогу тебе выбрать актеров. Но, боюсь, в этом году все мастера уже заняты, — тонко намекнул обращаться, когда стану поважнее.

— Клянусь, — пообещал я.

А чего мне!

— Написание сценария потребует времени, не говоря уже о том, что мне нужно набраться опыта, чтобы раскрыть потенциал подобранных вами мастеров, — подтвердил понимание намека.

Район Кабуки-Тё — сосредоточение японского загнивания — светился вывесками и рекламой как весь остальной Токио вместе взятый. Несмотря на полицейский кортеж, нам пришлось немного постоять в пробке прежде чем войти под светящуюся неоновыми иероглифами арку на пешеходную улицу. Коробочка телохранителей стала совсем тесной — народу просто чудовищное количество, в том числе прибывших на фестиваль и по делам гайдзинов и даже индусов.

Прошествовав пару десятков метров, мы добрались до открывающегося прямо на улицу лифта. Куросава и пара дядей составили мне компанию в путешествии на двенадцатый — последний — этаж высотки, и мы попали в украшенный ковровой дорожкой и освещенный позолоченными светильниками, обитый деревянными панелями коридор, на выходе из которого нас встретили еще пара дядей, японский коп и очень низко поклонившийся администратор. Следом за ним поклонились выстроившиеся шеренгой пятерка милых японских дам в передниках поверх белой рубашки и черной, до колен, юбки и белых чепчиках.

Отвесив ответный, средней уважительности поклон, я осмотрелся: ресторан был полупуст, но наполнен огнями стилизованных под свечи ламп в тяжеленных люстрах — вот под такую попасть прямо не хочется! — белыми скатертями и живой музыкой — на сцене в противоположном конце зала выводила рулады японская певица средних лет в красном платье.