Все против всех (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 48

Он захотел лечь на лавку, отдохнуть, но внезапно выругался и посмотрел на кран. Наклонился и от удивления выругался — сообразил из чего сделан. Ощупал трубу, чувствуя, как мокрые волосы начинают подниматься от ужаса — и кран, и труба были из свинца. А это очень опасный для здоровья металл, из организма практически не выводится, он годами копится в теле, отравляя его, и в конечном итоге приводит к разным заболеваниям, а потом к преждевременной смерти.

— Твою мать, теперь понятно, почему Иван Грозный сходил с ума, а его дети не могли детей «настрогать» здоровых — все в младенчестве умирали. Они ведь этой водицей, через свинец пропущенной мылись, ее же пили, на ней же вся поварня работает. Это, по сути, вреднейшее производство, причем круглосуточное, мы в нем живем. Охренеть, так ведь…

Иван осекся — метнулся к окну, ощупал переплет — свинцовый. Бросился в предбанник, где отдыхали обычно, обходясь без слуг. Перебрал гребни, которыми Ксения расчесывала свои чудные длинные волосы — два оказались свинцовыми, они придавали рыжинку. Выругался еще раз, теперь ему стало страшно — жена сама травилась свинцом, как и многие русские боярыни, следуя традициям здешней моды. Ведь лица сурмянили и румянили, белили и совершали прочие косметические процедуры, используя средства, которые в 21-м веке, безусловно, запретили, причем сразу, и с гигантскими для компании штрафами, а то и с тюремной отсидкой для «косметологов».

— Идиот — да тут везде свинец, — Иван прошипел осевшим голосом, чувствуя, как его начинает колотить дрожь, аж зубы залязгали от накатившего страха. Он вспомнил, какие непонятки творилось уже и с династией Романовых, что была выбрана в 1613 году Земским Собором.

— Михаил травился свинцом, Алексей уже с детства в свинце рожден, а про детей последнего от Милославской и говорить не приходится — Федор и Иван прожили недолго, повторив судьбу царя Федора Ивановича, того самого, что десять лет тому назад помер чуть ли не юродивым. А вот Петру Алексеевичу повезло — его с матерью в Преображенское сразу выслали, вырос на природе, вот и резким оказался, как понос.

Иван выдохнул, успокаиваясь — а ведь не хотел идти париться, да Ксения уговорила. Что ж — теперь он примет все неотложные меры, весь свинец летом устранят, проведут ремонт. Сейчас же водой в трубах можно пользоваться как технической, питьевую не пускать в водопровод.

— Санэпидемстанции тут явно не хватает, давно бы на ушах все стояли и резво бегали, писались бы в штанишки. Ничего, у меня тоже забегают — весь свинец пойдет только на военные нужды, все проверят на его наличие, от подклетей до крыши. Вот итальянцы учудили… Или это специально?!

Иван застыл на полуслове — римская аристократия выродилась именно от свинца. В «Вечном городе» ведь из него тоже трубы водопроводные сделали, да из кубков свинцовых вино пили, и свинец же в вине растворяли. Не могли не знать — так что дуростью тут не пахнет, похоже на диверсию…

Глава 66

— Может нам следует Ваньку того, как «царевича»?

Улыбка Василия Шуйского стала воистину дьявольской, глаза блестели в отблесках пламени свечи. Однако Дмитрий поморгал глазами, и вздохнул с облегчением — померещилось, а то до жути стало страшно на секунду. Но то от пережитого унижения нервишки разыгрались. Когда вспоминал, с каким презрением, даже брезгливостью смотрели на него бояре, когда им старший брат поведал, что решил отречься от царского престола в пользу государя Дмитровского, князя Старицкого.

Иного выхода просто не оставалось — после Болховского сражения, где рать под его воеводством потерпела постыдное поражение от вдвое меньших по числу сторонников Лжедмитрия, стало ясно, что удержать власть надолго не удастся. Побежденных нигде не любят, особенно тех, кто царство взял не мечом себе, а интригами и заговором.

Так что убив первого «Дмитрия Иоанновича», и выкрикнув на Красной площади Василия на царствование, Шуйские добрались до вершины власти, той самой, к которой стремились много лет, когда поняли, что царь Федор, вечно больной и юродивый, за которого правил его влиятельный шурин Бориска Годунов, бесплоден, и наследника ожидать от него не приходится. И воспрянули сразу три брата Шуйских, осознав, что наступил их момент, упускать который нельзя. Пусть впереди по праву был Симеон Бекбулатович, великий князь Тверской, и соправитель царя Ивана Грозного, и боярин Федор Мстиславский, князь, в жилах которого пусть по женской линии текла кровь Ивана Калиты. Но оба происхождением от сестер Ивана III, а перед ними, как не крути Мария Владимировна, королева Ливонская, княгиня Старицкая — у нее одной прав на престол больше, чем у этих двух претендентов, и мальчишки, царевича Дмитрия Углицкого, от седьмой незаконной жены царя Ивана Грозного, Марии Нагой.

И вот тут властно вмешался Борис Годунов, показав свои притязания на царство. Вначале опосредованно, как бы защищая царственного зятя, а потом уже явственней высказывая свои притязания. Обманом вытянул из Ливонии королеву и насильно постриг ее в монахини, затем настала очередь царевича Дмитрия — тот погиб в Угличе, и до сих пор не поняли, а не был ли тот случай хорошо разыгранной мистификацией. Расследование вел Василий Шуйский, и желая сделать Борису приятное, объявил, что царевич мертв. Но кто же тогда знал, что звереныш «воскреснет» и им, князьям Шуйский придется ему руку целовать, принимая на царствование. Потом, правда, устроили заговор, но их выдали враги. Молодой царь, про которого Шуйские твердо знали, что он самозванец, неожиданно пожалел, отменил приговор Боярской Думы, причем в тот момент, когда Василия уже завалили на плаху, и палач уже поднял над его шеей свой топор. Так что отделались князья Шуйские лишь ссылкой, в которой пробыли недолго — их простили перед свадьбой, когда в Москву прибыла Маринка Мнишек.

— Что делать будем, брате? Ваньке Старицкому покоримся?! Али его отправим вслед за Лжедмитрием?

Дмитрий тяжело вздохнул, вспоминая те далекие дни. Не ожидали они, что заняв, наконец, престол, их власть окажется настолько шаткой. Взобраться то взобрались, зато свались быстро, скатились вниз, как по ледяной горке — хорошо, что насмерть не разбились. Наоборот, удельными князьями стали, а Василий государем Шуйским, не князем уже только.

— На месте Ивана Владимировича, брат, я бы нам головы отсек немедленно, ибо знал бы заранее, какие разговоры мы в Шуе поведем меж собою. Вот только одно скажу — он ведь знает, что мы потомства не оставим. Понимаешь — знает, и сам знаешь, за какой грех наказаны!

Братья засопели — хотя бы одного наследника на троих у них не было, тут впору не о царстве думать, а кому удел свой передать. И князь Мстиславский без потомства и старый Симеон Бекбулатович — впору задуматься, за что всех бог наказал. А ведь у каждого прегрешений много, их замаливать нужно, а не за власть бесплодно бороться.

— Отравить его можно, — тихо промолвил Василий, боязливо посмотрел на плотно закрытую дверь, — вот только не пустят нас с тобой к трону, стеной встанут. Хотя… У супруги твоей «зелья» остались?

— Всякие имеются, — хищно усмехнулся Дмитрий, и взгляд у него стал недобрым. Он наклонил голову, ожидая решения брата.

— Пока травить нельзя, надобно среди бояр сторонников наших собрать — недовольных Иоанном будет много. И успеть нужно до венчания на царство или сразу после него. Племянника и князя Митрия Пожарского улестить надобно, на нашу сторону перетянуть — тогда на войско опереться сможем. Но сей замысел исполнить трудно — стережется Старицкий, как говорят верные людишки, всех служек сменил. И учти брат — Годуновы плодовиты, и что делать, если Ксения уже от него дите понесла?!

— Отравим, есть бабки, что поднесут белила и румяна, а человечка я к ним отправлю. Яд долго действует, помрет царица не сразу, и дите может скинуть. А человечка того утопим сразу, кхе-кхе, чтобы на нас не подумали, али кого другого очерним, ведь не в первый раз…

— Ты учти — обмишулимся, последний раз станет — тут всех на плаху отправят, и не головы отсекут, четвертуют!