Проклятие Ильича (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 8

Ладно, бороды не было, но это не всё, у него на левом запястье было родимое пятно, а ещё Левин был переученным левшой. А сейчас кринку с водой принимал правой рукой, и на левой родимого пятна не было. Выводы из размышлизмов: он не в своём теле, он не в двадцать первом веке, он не в России или СССР. А значит, он тот самый книжный попаданец.

И попал, в отличие от героев книг, Владимир Ильич крайне неудачно. Там как по сюжету должно быть⁈ Его забрасывают в тело подростка, но чтобы уже не мальчика. И он какой-нибудь третий беспутный сын лорда, графа, барона на самый худой конец. Валяет себе горничных, воспылавших к нему естеством. Потом его отправляют в академию магическую, и он валяет там одногруппниц, да и преподавательниц валяет, и кухарок на кухне валяет, и просто всех подряд валяет. А, стоп — ещё там эльфийки будут. Их тоже валяет. Конечно! Как забыл-то, ещё там четверорукие девки с большими жопами будут. И их тоже валяет. А гномих? Бородатые, чугунные, в смысле — в мышце все, низкие. А чёрт с ним, и их валяет. Они, оказывается, гномихи все, нимфоманки и крикуньи. Экзотика опять же. А оборотни? Эдакая волчица хвостатая. Да не жалко — и волчиц валяет. И хвост при этом даже и не мешает. А ещё там магические поединки на файерболах и прочих железках. Интересная жизнь. Интриги. Обязательно злые-презлые, но сексуальные эльфийки заговор плетут. Вот это жизнь!!!

А тут тюрьма, он и не пацан совсем, и его завтра сожгут. Так себе интрига. Гномих нету нимфоманских. И скорее всего, и Академий магии нету. Тут, в этом мире, или в этом времени, магов, они же колдуны и ведьмы, сжигают на кострах. Стоп. А может это Земля всё же? Там ведьм в Европе в средних веках тоже активно топили, вешали и сжигали. Даже Джордано Бруно сожгли.

'Я вижу, как боитесь вы меня,

Науку опровергнуть не умея.

Но истина всегда сильней огня!

Не отрекаюсь и не сожалею'.

Но нет, всё же не Земля. Язык странный, каркающий. Ничего похожего не слышал ни разу, а ведь покатался с дзюдоистами по миру. И рожи у сокамерников и надзирателей этих странные. Такие овальные, словно в мультике нарисованные. Пусть будет магический мир.

Резюме. После смерти от удара непонятным предметом он был перенесён в другой магический мир, но мир неправильный, в котором с магами борются. Незадача. Это минусы. А плюсы есть? Он колдун. Он колдун?

Владимир Ильич ещё плотнее глаза прикрыл и попытался залезть в память реципиента. Сейчас как колданёт. И кусок стены вывалится, и да здравствует свобода. «И братья меч вам отдадут». Через пару минут Левин понял, что опять всё не по сценарию. Никаких воспоминаний прежнего хозяина тушки. Его личных воспоминаний сколько угодно, а колдуна этого — ни крохи. Даже как звать товарища неизвестно.

Попробовал тогда Ильич с чёрного хода зайти. Может, магия проснётся, и он даже без воспоминаний реципиента стену разберёт на запчасти. Опять смежил веки колдун Левин.

«Ахалай-махалай»? «Трах-тибидох»? «Снип-снап-снурре, пурре-базелюрре»? «Крибли, крабле, бумс»? «Сусака, масака, лэма, рэма, гэма!.. Буридо, фуридо, сэма, пэма, фэма»? Из Волшебника Изумрудного города, кажется. «Бамбара, чуфара, лорики, ёрики, пикапу, трикапу, скорики, морики! Явитесь передо мной, летучие обезьяны»? Это точно из него, из Волшебника. «Абра-швАбра-кадАбра». Хрен знает, откуда, но точно работало. А сейчас нет. Последнее осталось. Если и оно не сработает, то дело швах. «Крекс-фекс-пекс»!

Левин открыл один глаз, второй прилично затянуло синяком, волдырём и прочей опухолью, посмотрел на окно и кусок стены, который собирался развалить. Нет, трещинки-то в местах соединения камней видны, но они, возможно, и раньше там были. Оппа! А зрение-то, как у молодого. Даже лучше. Стена метрах в пяти, и каждую трещинку и червоточинку видно. Точно не его тело.

«Крекс-фекс-пекс»!

Снова на стену посмотрел. Нет. Трещин не добавилось.

Глупое какое попаданство у него. Избили в первый день и сожгут завтра. Магии нет. Памяти бывшего хозяина тела нет. Что-то тёплое лежит под боком, но это точно не эльфийка и даже не гномиха. Обидно. А самое плохое, что это не Дюймовочка его.

Попыток пробраться в закоулки памяти нового тела Владимир Ильич не прекратил. Борец же, не привык сразу сдаваться. Лучше помучиться, как товарищ Сухов сказал. Возможно, нужно не слова дурацкие говорить, а представить себе мысленно, как стена рушится, и очень сильно этого захотеть. Представил и напрягся весь, аж каждая отбитая мышца заболела.

Бабах.

Левин подскочил. Нет. Это дверь в их камеру открылась, двое здоровых дядюганов в портках на босу ногу прошли к «унитазу» подхватили его и, разбрызгивая ароматизаторы по полу, вышли. Не-не, он другое представлял.

Бабах.

Дверь снова открылась, и «унитаз» встал на место. Вспугнутые ароматы разлетелись по всей камере. Апчхи. И глаза ещё заслезились. Сейчас бы каши гречневой с дурианом, он и то меньше воняет.

Бабах.

Резинку, что ли, не могут к двери прибить?

— Обед. Через пять (чего-то — Левин не разобрал) заберу, — прокаркал один из вчерашних блондинов.

И народ посыпался с нар, бросился к бадейке.

— А ну, стоять! — перекрыл всё рык Еркима. — Фоня, мне и колдуну насыпь сверху.

Ну хоть какие-то плюсы есть в его попаданстве.

Событие девятое

Все, что хорошо начинается, заканчивается плохо. Все, что плохо начинается, заканчивается ещё хуже. Закон Мерфи

Каша была… Наверное, это просо. Левин так-то каши не любил, особенно сладкие. Из проса вообще не ел никогда. Всегда веник себе представлял. Каша из веника — так себе реклама. Пусть будет пшёнка, но сверху бросили несколько горошин разваренных и какие-то куски чего-то жёлтого. Чёрт их, инопланетян, знает, почему бы у них моркови жёлтый цвет не иметь. Есть же жёлтая морковь на земле. А вот просо было явно переварено — каша. Ну, каламбур.

Фоня притащил ему в небольшой деревянной мисочке, что принесли вместе с бадейкой, с горкой приличной этого варева. Стало понятно, почему Ерким велел рыжему сверху зачерпнуть — овощей, сиречь витаминов, было в избытке. А те, что снизу черпали, просто с желтоватой кашей отползали от заветной бадейки. Они так авитаминоз схватят. Цинга начнётся.

На удивление, пахло от каши вполне сносно.

— Завтла казнь, холосо сёдня колмят. Всела гнилые бобы были, и меньсе в два лаза, — похвастал Фоня, присаживаясь рядом на нары.

Себя шепелявый тоже не обделил витаминами. Страхолюдина эта гуинпленовская поставила миску на колени и три раза руку ко лбу, к сердцу и к животу поднесла. Левин на автомате тоже перекрестился. Так-то атеистом был, но раз пошла такая пьянка, поневоле о боге вспомнишь.

— Это тайный знак колдунов? — рыжие многосантиметровые ресницы захлопали.

— Самый тайный. Ты никому не показывай. Только в самом крайнем случае.

Левин свёл брови, строгую физиономию делая. Как уж получилось. Глаз опух, скула тоже. Синяк, должно быть, во всю рожу. Настоящий колдун.

— Ес, колдун. Завтла велёвку плоклинать.

Левин огляделся. Все уже наяривали, пристроившись вдоль стен и у нар. Столовые приборы у каждого были свои. Назывались «руки». Ни одной ложки, ни одной вилки. Даже хаши ни одной — палочки, в смысле, японской. Так-то Владимир Ильич и не сомневался, что это не Япония. Блондины одни кругом и рожи овальные, хоть и лохматые. Пришлось последовать примеру аборигенов. Приходилось плов в Таджикистане руками есть, правда лепёшку в помощники взяв. О, да у него лепёшка есть. Фоня же ему потом сунул под бок. Ильич её достал из тряпицы и луковку тоже и покрошил всё в кашу, попробовал часть крошенуть Фоне, но тот отскочил:

— Тибе колдовать завтла. Сила нузна.

— Понял, не дурак.

Пришлось в одну харю трескать.

Что можно сказать о пшёнке? Вот одно точно — сахара туда покласть забыли. Соли тоже забыли. Перца — забыли. Как тут повара с такой-то памятью работают? Не иначе точно также, как пожарные инспекторы местные. Пофигисты.