Черная моль - Адамов Аркадий Григорьевич - Страница 5

Клим еще раздумывал, подойти к Лидочке или нет, как на него обрушилась Жерехова.

— Долго я буду цапаться с вашим начальником?! Опять с утра конвейер стоял! Черта лысого я буду молчать! — кричала она, истерично блестя глазами. — Набрали сопляков-слесаришек! Вам бы только за моими девками бегать! А план — так я! Все я!

Несколько работниц с сочувственными улыбками оглянулись на Клима. Только Лидочка, которая тоже, конечно, все слышала, не подняла головы, и на этот раз Клим был благодарен ей за это.

Он покраснел.

— Я Засухина искал! — сердито буркнул он. — А конвейером вашим не занимаюсь.

Клим повернулся и торопливо вышел из цеха. «Бешеная баба какая-то!» — подумал он.

Только после обеда Климу удалось забежать к Плышевскому. Тот быстро схватил идею его предложения о двухигольной машине. Протерев замшевой тряпочкой очки, он внимательно изучил эскизы, потом как-то особенно пристально посмотрел на Клима и внушительно произнес:

— Ваше предложение, Привалов, безусловно, дельное. У вас неплохо работает голова. Будете вести себя скромно, не задевать других, и с моей помощью многого добьетесь.

«О чем это он?» — невольно насторожился Клим, но промолчал.

— Вчера в комсомольском рейде, говорят, участвовали? — неожиданно спросил Плышевский.

— Пришлось.

— И Перепелкина с нашей фабрики в нетрезвом виде задержали?

«Сообщили все-таки из райкома», — мелькнуло у Клима.

— Было дело, — коротко ответил он.

— Сильно пьян был?

— Крепко.

— Конечно, дрался, ругался, черт знает что молол?

— Да нет, ничего.

— Очень это неприятно для репутации фабрики, — поморщился Плышевский, но в тоне его Климу почудилось удовлетворение.

Впрочем, этот короткий разговор вскоре забылся. Клим вышел от главного инженера довольный, уверенный, что новое его предложение обязательно будет осуществлено.

Вечером Клим, как обычно, сидел на скамейке с Сенькой Долининым и, покуривая, неторопливо и скупо рассказывал другу о событиях вчерашнего вечера.

— Хе, Аника-воин! — насмешливо заметил Сенька. — Значит, так по уху ему и звезданул?

— Не по уху, а по руке.

— Ну и зря. Надо было сразу по мозгам бить. Враз прочистил бы! — со вкусом произнес Сенька. — Эх, меня рядом не было! — И снова спросил: — А уж потом, значит, этого Перепелкина встретили?

— Угу.

Помолчали. Сенька что-то напряженно соображал.

— Слышь, Клим, — многозначительно сказал он наконец, — я так полагаю, он тебе насчет денег лепил всерьез. Понял? И угрожал — тоже. Пьяный, пьяный, а потом сообразил, что лишнее сболтнул, ну и давай темнить.

— Кто его знает, — с сомнением покачал головой Клим. — Все-таки крепко выпивши был.

— Мало что. А денежки у него водятся. Помяни мое слово! — И, как обычно, Сенька вдруг перескочил на другое. — Интересно знать, сообщали Рыбьей кости из райкома об этом Перепелкине или нет?

— А откуда ж ему тогда знать?

— Мало откуда! — уклончиво ответил Сенька и философским тоном добавил: — Я, брат ты мой, не люблю, когда у людей невесть откуда деньги появляются. Страсть как не люблю! Почему? А потому: непонятно. А я люблю, чтоб во всем ясность была.

— Так уж и во всем? — с добродушной улыбкой спросил Клим.

— Ага! Вот, к примеру, жизнь на Марсе. Растительность там есть, каналы даже построены, лето и зима бывают, атмосфера — и та вроде наблюдается. А человек, спрашиваю, есть? Неизвестно. Потому я эту книжечку отложил, пока во всех вопросах ясности не будет. Понял?

— Все тебе сразу выложи. Больно скор.

— Не скор. Я и потерпеть могу. У меня пока на Марсе дел нет.

— Да ты к чему это завелся? — осведомился Клим.

— А все к тому же. Насчет ясности. И, между прочим, насчет денег. Что Рыбья кость, что этот Перепелкин. Сорят денежки-то. А берут откуда? Увязываешь?

— Пхе! — презрительно усмехнулся Клим. — В огороде бузина, в Киеве дядька.

— Ладно, ладно! Может, тот дядька на этой самой бузине как раз и сидит. Почем ты знаешь?

— Чудишь ты, Сенька!

— А я, между прочим, — заговорщически понизив голос, сообщил Сенька, — про Рыбью кость у Михаила Марковича спрашивал. Так, знаешь, мимоходом вроде.

— Ну и что?

— Это, говорит, богатый клиент. Главный, мол, конструктор авиационного завода, лауреат. Видал, куда загнул?

— Брешет твой Михаил Маркович! Я Олега Георгиевича знаю.

Но Клим вдруг заметил, что прежней уверенности в его суждениях о Плышевском уже не было. Вспомнил он вдруг его странный совет не задевать других, удовлетворенную нотку в голосе, когда Клим сказал, что Перепелкин ничего лишнего не молол, и невольное сомнение закралось в душу. Частичка Сенькиной убежденности, как видно, передалась и ему.

— Ты бы узнал в райкоме или там в милиции своей, что ли, — наседал Сенька, — сообщали на фабрику про Перепелкина или как?

— Время будет, так узнаю.

Но про себя Клим твердо решил все досконально выяснить…

На следующий день Клим, мрачный и задумчивый, сидел после работы на скамейке и, куря одну папиросу за другой, с нетерпением поджидал Сеньку. Тот вскоре появился.

— Что соколик, невесел? — осведомился он. — Что буйную головушку повесил? — И тут же восторженно сообщил: — Я, между прочим, знаешь, какую мировую книженцию достал? Во! — Он показал небольшую книжку, обернутую в газету. — Кассирша наша дала. На одну ночь. Про шпионов… — Он вдруг внимательно посмотрел на Клима. — Ты чего это?

— Был в райкоме. Был у Фомина. Никто на фабрику про Перепелкина не сообщал, понял?

Сенька на секунду оторопел. Потом, как бы боясь, что ослышался, переспросил:

— Не сообщал?

— Говорят тебе, что нет!

— Вот видал? — торжественно произнес Сенька и повертел пальцем около лба. — Тут у меня еще, оказывается, кое-что варит. Это дело надо как следует теперь обмозговать.

— Выходит, что так. Только бы ошибки не вышло. Чтобы, значит, зря людей не марать.

— Будьте спокойны. Дело, Клим, и правда серьезное. Давай мозговать.

Друзья сосредоточенно задымили папиросами. В темном дворе было по-прежнему тихо и безлюдно.

ГЛАВА 2

РОСТИСЛАВ ПЕРЕПЕЛКИН — «ЛОВЕЦ ПИАСТРОВ»

Все началось с того вечера, дождливого, ветреного и холодного осеннего вечера, который, однако, как казалось тогда Перепелкину, сулил ему столько удовольствий.

Еще бы! Накануне он познакомился на танцах в клубе с изумительной девушкой. Внешние данные — блеск! Она не уступала, по его мнению, любой «звезде» киноэкрана. В самом деле, высокая, стройная фигурка в модном платье из сиреневого крепа, точеные ножки, высокая, красивая грудь. А лицом — «вылитая молодая Орлова», — так мысленно определил Перепелкин.

Чтобы завоевать такую девушку, он превзошел самого себя. Он ли не был душой компании на танцплощадке, он ли не умел танцевать! То плавно, то неожиданно резко и смело вел он девушку, ближе, чем следует, прижимая ее к себе. Высокий, гибкий, в узких кремовых брюках и длинном голубом пиджаке, с лицом, полным самой вдохновенной мечтательности, он при этом казался самому себе, да и многим из окружающих воплощением гармонии танца. А сколько анекдотов, смешных и страшных историй было рассказано, сколько было упомянуто знаменитых имен в качестве личных знакомых!

Словом, в ход были пущены все самые проверенные средства. И вот девушка согласилась прийти на свидание. В тот самый вечер!

Ростислав Перепелкин, по паспорту значившийся, впрочем, Романом, втайне гордился своей пестрой, беспокойной жизнью. Кем только не успел перебывать Перепелкин после возвращения из армии! Так, некоторое время он работал культорганизатором в доме отдыха. Работа была, как он говорил, «чистой и здоровой», давала возможность на «готовых харчах» заводить интересные знакомства, в основном, конечно, с девушками, и оставляла достаточно времени для того, чтобы в самой поэтической обстановке, на лоне природы, убедить очередной «предмет» в искренности и глубине своих чувств. Чрезвычайно ценным оказалось и то обстоятельство, что по прошествии двадцати шести суток любой, даже самый неотвязный «предмет», неминуемо уезжал, хотя, как правило, в очень раздраженном состоянии, с опухшими от слез глазами и красным носиком. При этом никакие доводы Перепелкина по поводу того, что даже в международных масштабах суверенитет и невмешательство во внутренние дела друг друга являются краеугольным камнем мирной и счастливой жизни, не могли, как правило, изменить драматический характер этих последних встреч накануне отъезда.