Подводная лодка - Буххайм Лотар-Гюнтер - Страница 73

«Да», — продолжал он. «Командующий подлодками явно подстегивает всех сейчас».

Все более короткие ремонты, все более быстрая обработка в базе. Больше не было возможности просто так торчать на берегу. Пациент должен был освобождать свою койку и встать на ноги в два раза быстрее.

Прошло добрых пятнадцать минут, прежде чем Командир продолжил. «Что-то здесь не так. У нас не может быть в Атлантике больше дюжины подлодок. Дюжина лодок, растянутых от Гренландии до Азорских Островов, и все-таки мы чуть было не столкнулись друг с другом. Что-то здесь не так», — повторил он. «Да ладно, это не моя забота».

Может быть и не его проблема, но это не избавило его от размышлений день и ночь над очевидной дилеммой: слишком большая площадь патрулирования, слишком мало подводных лодок, и никакой поддержки авиации.

«Пора им придумать что-нибудь».

Ужин. Консервированный хлеб был ужасен — я просто не мог его проглотить. У Командира тоже были с ним проблемы. Он передвигал комок от одной щеки к другой, прежде чем в конце концов проглотить его. Наша мимолетная встреча с другой подлодкой дала ему еще кое-что для «пережевывания». «Вероятно у Томсена соседняя линия патрулирования», — заметил он неуверенно. Через минуту он позвал мичмана.

«Я полагаю, наше местоположение верное — более или менее?»

«Вы сами сказали это, Командир — более или менее. Мы не брали точку уже неделю, а ветер с тех пор несколько раз менялся».

«Очень хорошо, Крихбаум. Спасибо».

Он повернулся к нам. «Вы видите? Сложите два отклонения вместе и вы получите связку подлодок, спотыкающихся друг о друга, а при этом к северу и к югу от них будут две монументальные дыры. Британцы могут пройти через них целой армадой, а мы так и не станем мудрее. На настенной карте в штабе вещи выглядят совсем иначе, чем когда находишься в объятиях океана».

Когда я проснулся на третий день после нашей неожиданной встречи, стало очевидно, что шторм стих.

Я облачился в свою штормовку как мог быстрее и выбрался на мостик. Еще не совсем рассвело.

Горизонт был чистым. Волны все еще накатывались длинной зыбью, но уже не повсеместно. Хотя они поднимали и опускали нас почти так же, как и в предыдущие дни, их движение стало более мягким. Лодку больше не сотрясало и не подбрасывало.

Северо-западный ветер дул устойчиво, редко отклоняясь больше чем на румб или два от своего генерального направления. Воздух был студеным.

Солнце должно было вот-вот подняться. Сначала красноватое свечение на востоке, и его первые лучи поднялись на горизонтом, как сверкающие пики. На одеждах облаков, все еще темных с ночи, появилась оранжевая кайма.

Носовая оконечность лодки блестела в зарождающемся свете солнца. Заря неистово усиливала светотени вздымающихся волн. Океан превратился в безграничную гравюру, всю в свете и тенях.

Ближе к полудню ветер почти полностью стих. Его резкий голос сбавился до приглушенного шипения и гула. В моих ушах все еще звенело от дикой песни шторма. Удивленный непривычной тишиной, я чувствовал себя как в кинотеатре, когда неожиданно пропадает звук. Волны, неугомонное стадо с белыми всадниками на спине, все еще наскакивали на нас.

Наблюдая их стремительное движение, казалось просто непостижимым, что в действительности они никуда не движутся — что вся поверхность воды не находится в быстром движении вперед. Мне пришлось вызвать в памяти образ пшеничного поля, колышущегося под ветром, чтобы осознать, что эти огромные массы воды были столь же статичны, как и стебли пшеницы.

«Редко видел такую крупную зыбь», — сказал мичман. «Должно быть, протянулась на тысячу миль, а то и более».

На следующее утро океан казался покрытым слоем расплавленного свинца. Небо успокоилось — бездвижный водоем со свернувшимся молоком.

«Всегда все не так», — с сожалением произнес Крихбаум. «Нам бы эти условия немного раньше, воистину!»

Позже внизу в центральном посту он ткнул циркулем в карандашный крестик на карте. «Мы сейчас вот здесь, а вот здесь была наша позиция в это время вчера». Уголки его рта печально дернулись. «Мы болтались туда и сюда по одному и тому же небольшому участку». Он отошел к хранилищу для карт вытащил генеральную карту и указал на квадрат сетки к юго-западу от Исландии. «Вот, этот квадрат соответствует карте на столе».

Его циркуль проследил наш маршрут вплоть до сегодняшнего дня. «Мы начали поход с весьма продолжительного движения на запад. Затем наступила плохая погода и мы повернули к северу, затем большой зигзаг на юг, затем снова на запад, а вот еще поворот на юг. Несколько зигзагов, затем на запад уже в третий раз. А вот где мы сейчас находимся — далеко внизу».

Я уставился на лист, как будто бы мог выудить из него какой-то ответ на вопрос о нашем будущем. Так вот что было единственным результатом всех наших вымученных скитаний — карандашная линия, дико мечущаяся по сетке карты.

Штаб ретранслировал радиограмму от Флоссмана в Датских Проливах: он потопил одиночное судно залпом из трех торпед.

«Вот увидите, он еще станет флагманом», — сказал по этому поводу Командир. Это прозвучало больше с отвращением, чем с завистью.

Он дал выход своей горечи в выплеснувшейся ярости. «Они не могут оставить нас здесь бултыхаться, просто в надежде на слепой шанс. Мы так ничего не добьемся…»

Состояние духа на лодке было на самом дне. Люди истощили свои резервы добродушного хладнокровия. Похоже было, что лучше всех с этим справлялся боцман. Его голос нисколько не потерял своего казарменного уровня. Каждое утро, пока прочие смертные все еще не были склонны разговаривать, Берманн делал кому-либо разнос как прежде, потому что приборка на корабле не была сделана к его удовлетворению. Как только Командир поднимался на мостик, он как с цепи срывался — будто его разглагольствования давали ему право на дополнительный паек.

Для разнообразия я перебрал свой крохотный рундук. Все было грязным — каждая рубашка в пятнах плесени, кожаный ремень позеленел от сырости, нижнее белье издавало запах сырости. Единственным чудом было то, что сами мы еще не загнили или не превратились в слизь.

Но что касалось некоторых, то похоже процесс уже пошел. Лицо электрика Цорнера было обезображено красными болячками с желтыми сердцевинами. Они выглядели странно отталкивающими с его рыхлым сложением, хотя матросам доставалось хуже всего из-за постоянных контактов с морской водой, не дававшей порезам и болячкам вылечиться.

Шторм прекратился. Мостик снова стал местом отдыха.

Ничто не мешало наблюдению за горизонтом, безукоризненно чистой линией меж морем и небом.

Я вообразил наше окружение как большой диск, увенчанный куполом из дымчатого стекла. Куда бы мы ни двигались, купол двигался тоже, математически точно отцентрованный на нашем темно-зеленом диске моря. Всего лишь шестнадцать морских миль отделяло нас от периметра диска, так что его диаметр равнялся тридцати двум милям — булавочная головка в безбрежии Атлантики.

Контакт (Contact)

Первой радиограммой дня было сообщение из штаба, запрашивавшего у Томсена его позицию.

«Как далеко он теперь?» — спросил я Командира.

«Он еще не доложил», — ответил тот. «Они запрашивают его уже в третий раз».

Сразу же меня стал преследовать мысленный образ глубинных бомб, взрывающихся подобно белым кочанам капусты во мраке толщи воды.

Нет, говорил я сам себе, у них наверняка есть веская причина сохранять молчание. Возникают ситуации, когда даже самое короткое сообщение может выдать присутствие подводной лодки.

За завтраком на следующее утро я спросил настолько беспечно, насколько мог: «Есть что-нибудь от Томсена?»

«Нет». Командир продолжал жевать, сурово уставившись перед собой. Должно быть, у них затопило канал антенны, убеждал я себя, или повлияли атмосферные помехи.