Подводная лодка - Буххайм Лотар-Гюнтер - Страница 27

Сода… Это слово заставило вспомнить меня службу в Трудовой Армии, где либидо молодых людей расценивалось как непродуктивное для тяжелой работы. Сначала мы думали, что они подмешивали травы в наш чай, но затем мы обнаружили, что это была сода. Мы называли эту добавку «порошок евнуха» или «опускатель».[8]

Когда мы снова сидели за завтраком, Командир кивнул на удаляющуюся фигуру, которая как раз только что прошла по пути из носового отсека.

«Это Бенджамин. Его называют Манчжур».

Целая минута прошла, прежде чем он снизошел до объяснения. «Никакой связи с Китаем. Это его борода и усы. Я однажды заметил кому-то, что они делают его похожим на Адольфа Менжу. Мое французское произношение не может быть слишком-то хорошим, потому что они расслышали это неверно. С тех пор его все называют Манчжур. Кошмар для этимолога, а?»

Каттер, кок, широко ухмыльнулся, наклоняясь и проходя через переборку. Маленькая черная пилотка на его голове выглядела так, будто её поместили туда шутки ради. Его шея была столь короткой и толстой, что она почти сливалась с черепом. Мускулы выпячивались на его голых руках.

«Нам трижды пришлось его вызволять из тюрьмы по телетайпу», — сказал Командир. «Теперь его отпуска отменены до конца войны. Мы не можем позволить ему пересекать границу Германии».

Это забавно, подумал я. Наш дружелюбный кок с постоянной улыбкой на лице! Вот что Командир рассказал мне…

«Дело в том, что он ведет себя так, будто я помесь Бога и Адольфа Гитлера. «Лучше расскажи это Командиру», говорит он. «Лучше спросить об этом Командира». Поистине преданная душа, этот Каттер. Он что-то вроде верной собаки — погружает свои клыки в любого чужака, который подходит слишком близко».

Я вспомнил члена команды Кальманна, которому спасла жизнь его неспособность выполнять требования военного этикета. Его обвинили в нарушении субординации и заперли в карцере, когда его лодка вышла в поход. Она затонула через неделю.

«К несчастью», — продолжал Командир, «Каттер не слишком задумывается о рискованности открывать рот чересчур широко. Он нужен на лодке. Не так уж много коков его калибра в списках, особенно сейчас. И не много наберется с Железным Крестом Первой Степени, в любом случае».

Наступила моя очередь поддержать тему разговора. «Как ему удалось получить его?»

«От разрыва глубинной бомбы приоткрылся люк камбуза. Он среагировал как молния — убрал задрайку, которая мешала закрыть его, под потоками воды, которая низвергалась на него сверху. Если бы он не сделал это — если бы растерялся — то в лодку поступило бы слишком много воды, чтобы удерживать её. Водонепроницаемые двери не очень-то помогли бы. Если один отсек заполняется — ну, мне не нужно вам объяснять, что это значит…»

В носовом отсеке. Новый матрос осторожно осведомляется, что из себя представляет Командир. Кто-то снисходит до того, чтобы его просветить.

«Старик? Он забавный малый. Не могу понять почему, но он счастлив как собака с двумя хвостами каждый раз, когда мы выходим в море. Ей-ей, я всегда говорю себе — что-то здесь не так. Кажется, он помолвлен с одной из этих нацистских сучек. Никто не знает много про неё, кроме того, что она вдова летчика. Сначала ВВС, теперь ВМФ — быть может, она пробует их всех по размеру. Одно точно: она не очень-то хорошо удовлетворяет Старика. Высокомерная, должно быть — это видно по её фотографии. Большая длинная струя мочи, вот что она такое. Старик заслуживает чего-то лучшего».

В разговор вступил Швалле. «Говорят, что нацистские сучки неплохие».

«Как это?»

«Ну, они изучают все виды штучек в этих государственных школах брака. Например, они должны удерживать кусок мела своей задницей и писать на доске «Отто-Отто-Отто» — чтобы тренировать эластичность…»

Много раз в день, проходя мимо открытой двери радиорубки, я мельком видел Германна, старшину радиста, который сидел, согнувшись, подобно пауку посреди паутины, между крышек столиков, на которых были его радиопередатчики. Почти всегда он читал книгу. При этом его наушники были сдвинуты так, что только одно ухо было закрыто ими. Это позволяло ему одновременно уловить как сигналы морзянки, так и приказы изнутри лодки.

Как и мичман, Германн был на лодке U-A с самой постройки. Он спал напротив меня в старшинской. Его отец, как я узнал от Командира, был офицером на крейсере, который пошел ко дну со всей командой в 1917 году.

«У молодого человека было приличное образование, когда он поступил на службу. Начал в 1935 году радистом на крейсере «Кёльн», затем старшиной на торпедном катере, затем школа подводников. Он служил со мной во время норвежской кампании — заслужил свой Железный Крест Первого Класса и еще пару раз был его достоин. В следующий раз это будет Германский Золотой Крест».

Германн был тихим молодым человеком с лицом исключительной бледности. У него была такая же сноровка, как у Стармеха, ловко скользить по лодке, как будто ничего не могло затруднить его передвижение. У него была непрестанная напряженность, аура настороженности и тревоги, что напоминало мне зверя в клетке. Он был замкнут и не общался с другими старшинами. Он и гардемарин Ульманн предпочитали читать, а не играть в карты.

Наклонившись над плечом Германна, я мог слышать тонкое чириканье морзянки в его наушниках, как звуки, издаваемые насекомыми.

Неожиданно лицо Германна оживилось. Минутой позже он выпрямился и передал второму помощнику лист бумаги, исписанный бессмысленными последовательностями букв. Второй помощник взял сообщение и живо уселся декодировать его. Расшифровка заняла несколько минут.

«Командующему флотилией, подлодкам от U-W. 2 MVM — KAJB 2163 — потоплен — конвой 070 — 11 — контратакован 7 часов — сию преследую».

Типичное сообщение, содержащее в себе историю атаки, заключенную в военно-морскую скорлупу: два торговых судна среднего размера потоплены, лодка была семь часов под разрывами глубинных бомб, преследование возобновлено, несмотря на противодействие врага.

Второй помощник записал сообщение в радиожурнал и передал его Командиру для прочтения. Командир подписал сообщение и передал его обратно. Старший помощник также прочитал и подписал его. В заключение, второй помощник вернул его обратно Германну, рука которого протянулась из радиорубки, подобно щупальцу.

«Еще два MVM — неплохо», — сказал Командир. «U-W — это лодка Бишофа. Скоро ему пришпилят еще одну медаль».

Ни слова о семичасовой контратаке. Как будто бы в сообщении об этом ничего не было.

Только несколько минут спустя Германн снова передал радиожурнал из своего закутка. Ретрансляция сообщения от Командующего для подлодки далеко на севере. Ей предписано следовать полным ходом в новую зону патрулирования, явно на пути предполагаемого конвоя. Как марионетка на невидимых ниточках, подлодка передвигалась удаленными командами в другой район Атлантики, находясь в тысячах миль от главного штаба. Она продолжит преследование, не видя и не чуя врага. На больших настенных картах в оперативных помещениях Командующего кто-то передвинул один из маленьких красных флажков, которые отмечали позицию каждой германской подводной лодки.

Мы использовали преимущество нашего мирного подводного продвижения во время дневной дифферентовки для проверки торпед.

Носовой отсек превратился в мастерскую. Гамаки были убраны, койки сложены. Люди, снявшие свои рубашки, устанавливали блоки и оснастку на погрузочные рельсы. Задняя крышка первого торпедного аппарата была откинута и первая из рыбок, неясно блестя под толстым слоем смазки, была немного выдвинута горизонтальной талью. Для удержания её на весу использовались подъемные хомуты. По команде старшего торпедиста, все потянули как команда на соревнованиях по перетягиванию каната. Медленно торпеда выскользнула из трубы и повисла на рельсе, по которому её полторы тонны веса можно было легко передвигать в любом направлении.