Ваше Сиятельство 2 (СИ) - Моури Эрли - Страница 30

— Кто здесь сейчас из твоих дружков? — я отпустил ее руку, понимая, что Даша сломана и уже не убежит.

— Я с Рамосом, — она шмыгнула носом. — Еще там его друзья. Я вообще больше не вожусь с ребятами с Резников. Только с Рамосом иногда встречаюсь, когда он приглашает. Пожалуйста, только Подамскому не говори.

— Груша, ну ты совсем дурная! Зачем ты в такое дерьмо влезла⁈ — возмутилась баронесса Евстафьева. — Я же тебе говорила, что Саша очень крутой и против него нельзя переть! А ты с этим идиотом Подамским спуталась.

— Ну, дура, я дура! Хотела нравиться нашим! А Подамского я люблю, — Грушина и вовсе ударилась в слезы, размазывая темные потоки влаги, густо смешанные с тушью, вздрагивая и всхлипывая.

— На выпей что ли, — Талия открыла сумочку и протянула ей бутылочку вишняка, которую мы опустошили лишь наполовину. — Давай, пей — помогает от истерик. И не трясись так. Саша тебя не убьет. Да, Саш? — она слегка толкнула меня своими полными бедрами.

Отвечать на глупый вопрос я не стал, но продолжил расспрашивать Грушину:

— Твой Рамос какое место занимает среди «волков»? Он дворянин, нет? И сколько сейчас с ним человек?

— Ну нормальное место занимает, его все уважают. Нет, он простолюдин, но Лис с ним дружит. Вот тебе Таля может сказать, — Дарья покосилась на Евстафьеву и глотнула из бутылочки — скривилась, глаза стали еще мокрее.

— Сколько сейчас здесь «волков» и вообще друзей-знакомых твоего Рамоса? — повторил я вопрос.

— Рамос, Хугель, Балда и Жаба. Ну четыре. Фу, гадость, не могу пить, — она вернула бутылку Евстафьевой. — Хотя Жаба не из «Стальных Волков», он просто чей-то друг. И может еще кто-то подойдет.

— Ладно, веди к своему Рамосу. Сейчас объясню ему кое-что, — решил я.

Неожиданно Грушина вцепилась в край моей куртки:

— Только не говори ему, что я с Подамским встречаюсь. Пожалуйста! Он меня убьет, если узнает! — она снова пустила слезы.

И если бы я бы в другом мире и другим человеком, то, наверное, самое время было произнести: «С этой минуты ты работаешь на меня». Но я ей сказал:

— Запомни, Груша, я не плету интриги и не предаю, доверившихся мне людей. Но ты плохая подруга для своих дружков.

Мы не стали идти через танцпол — там уже изгибались под мелодию «Сибирячки» несколько весьма вольно одетых дам и два паренька. Чтобы не сталкиваться с ними, пошли между барных стоек «золотого ряда».

— Кто из них Рамос? — спросил я, когда понял к какому столику меня ведут баронессы.

— Вот тот, в черной куртке с драконом, — сказала Талия, вместо Грушиной — та совсем потекла слезами. — Слева жирный такой, это Жаба, — продолжила Евстафьева. — А в красном камзоле — это Балда. Другого не знаю.

Этого Рамоса я видел не первый раз. Он точно был в субботу, когда у меня случилась стычка здесь же, в Ржавке. И стоял он в коридоре, чуть позади виконта Густава Ковальского — то есть того же Лиса. И он был в Шалашах во время моего поединка с Варгой — услужливо вертелся возле Лешего. Значит среди «Стальных Волков» фигура он не первая, но каким-то боком влиятельная. Тем лучше.

Завидев то ли меня, то ли Грушину, Рамос вскочил. Его глаза стали большими и дикими, даже серебристый дракон на куртке будто оскалился. По мере нашего приближения его взгляд метнулся к плачущей Грушиной, потом снова ко мне.

— Ты покойник! Понял! Сука, бл*дь, покойник! — заорал он, выхватывая нож.

Его дружок в красном камзоле, тоже вскочил. Лениво приподнялся сидевший по левую руку от Рамоса. Если я правильно понял, его назвали Хугелем. Сидел, не понимая происходящего, только рыхлотелый Жаба.

— Не шали с ножом, дурачок, — посоветовал я ему. — А то дружков ненароком порежешь.

— Конец тебе, сука! — черная с синим отливом прядь волос Рамоса упала ему на глаза.

Нож в его руке очертил замысловатую линию в воздухе. Грушина взвизгнула и спряталась за мою спину. Хватило у нее ума, наконец, выбрать правильную сторону в эти минуты. Я активировал «Хватка Смерти». Только сейчас я не собирался доставлять неприятные ощущения внутренним органам своего врага. Невидимой магической рукой поймал его запястье, повернул его направляя острие ножа на Хугеля.

— Ты чего⁈ — изумился тот, отодвигая стол и попятившись.

Лицо Рамоса побелело от страха. Он не понимал, что происходит. Неведомая сила, более основательная, чем сила его мышц, управляла его конечностью. Быстрый тычок — нож вонзился в бедро Хугелю по самую рукоять. Тот заорал, падая на пол, смахивая со стола бокалы и фарфоровую вазочку.

— Это не я! Это все он, сука! — Рамос схватил со стола бутылку недопитого пойла и, под истошные крики раненого друга, метнул ее в меня.

Жаба тоже встал из-за стола. Балда — тот, что в красном камзоле — проявил неожиданную прыткость, перемахнул через стол и оказался передо мной. Я легко уклонился от брошенной бутылки, успел заметить, что позади нас собирается толпа зевак. А вот от кулака Балды уклониться оказалось сложнее — он просвистел в сантиметре от моего уха. Встречным ударом под дых я сложил Балду, затем он как-то неаккуратно клюнул носом мою коленку — пятно крови расплылось на новых джанах.

— Иди сюда, мерзавец, — я успел схватить Рамоса за воротник и повалить на стол. Окинув остальных быстрым взглядом, убедился: от этой боевой четверки больше сюрпризов ждать не придется. Балда стоял на коленях, сморкаясь кровью, Жаба забился в угол, Хугель продолжал орать без остановки, лежа недалеко от стола.

Мои пальцы схватили за кадык Рамоса. Помня, что стало с Айлин при его горячем участии, я с трудом подавил желание вырвать из горла его нервно вздрагивающий хрящ. Ладно, пусть поживет еще. Я решил, что именно Рамос должен донести мои слова остальной стае и лично Лешему.

— Слушай меня, ублюдок и запоминай, — я сдавил его кадык сильнее, и он захрипел, забил руками о стол. — За то, что случилось с Айлин, вся ваша блохастая стая будет наказана мной, графом Елецким. Так что живите в страхе — все еще впереди. Молитесь, грязные псы, чтобы Айлин выжила. Только от этого зависит жизнь каждого из вас. Иначе придет посланник Морены и в живых из вас не останется никого. Передай это каждому «волку». Передай это лично Лешему. Передай это вашему хозяину — бритишу Лаберту, пусть каждый живет страстной молитвой, — я повернулся и подозвал жутко напуганную баронессу Грушину. — И еще… — добавил я, несильно дернув его кадык: — Грушина под моей защитой. Если ты посмеешь чем-то угрожать ей, я тебя просто размажу, как твой друг-Балда сейчас размазывает кровавые сопли по лицу. Все ясно?

Он захрипел и отчаянно заморгал, видимо, выражая предельное понимание, после чего мои пальцы медленно разжались.

— Бл*дь, запомни все что сказал граф Елецкий очень хорошо! — баронесса Евстафьева оказалась справа от меня, держа наготове поднятую с пола бутылку, и спросила меня: — Разбить ему о башку?

— Как хочешь, — я пожал плечами и тут же услышал звон бутылочного стекла.

Рамос лежал на столе без сознания, по лбу его стекали багровые струйки крови.

— Черт! — спохватился я. — Мой старый эйхос! — только сейчас я вспомнил, что разговор с Рамосом незакончен, ведь я хотел спросить о моем эйхосе. Все-таки бутылкой по голове его бить не стоило.

Если непосредственно Рамос занимался обманом Айлин, то можно предположить, что мой прибор связи у него. Расстегнув куртку дружка Грушиной, я ощупал его карманы и, представьте, нашел два эйхоса. Второй, скорее всего, был моим.

Я включил его, проверяя неотвеченные сообщения. Да, конечно, вот от мамы, от баронессы Евстафьевой и Светланы Лениной. Вот целых три от графа Голицына — они, несомненно, важные. Ладно, разберусь с ними в ближайшее время. Не здесь же, в этой полупьяной суете под нарастающие звуки тандерклапс — какая-то неизвестная группа начинала волновать народ громовыми аккордами.

— Я же тебе говорила, Саша круче их всех! — громко и гордо вещала Талия моей однокласснице. — Не будь дурой, никогда ничего не замышляй против него!