Отважные капитаны. Сборник - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 97

«Может, у него есть на то причины», — сказал я.

«Причины? Да у него просто маразм!»

«В маразм я не поверю, пока он не отдаст приказ красить наши суда», — сказал я.

«Так именно это он и сделал — хотя сейчас южноамериканские фрахты стоят выше, чем можно было даже мечтать. Он велел их красить... красить... красить!!! — Маленький клерк просто приплясывал, как цыпленок на сковородке. — Пять тысяч тонн потенциального груза гниют в доке, а он выделил деньги на краску в четвертьфунтовых баночках, потому что большие банки, видите ли, разрывают ему сердце. Спятил, говорю вам, определенно спятил. А тем временем «Гроткау» — единственное на данный момент доступное судно — забирает себе каждый фунт в Ливерпуле, который должен был стать нашим!»

Я тоже подивился такой глупости — учитывая при этом обед у «Рэдли».

«Можете на меня таращиться сколько угодно, Макфи, — сказал мне наш главный клерк. — Но сейчас моторы, подвижной состав, фермы для мостов — и пианино, и женские шляпки, и всяческие бразильские дорогущие штучки грузят на «Гроткау» — а «Ламмергейер», видите ли, обстоятельно красят!»

Черт, мне показалось, он сейчас упадет и забьется в судорогах.

А сказать я мог только одно: «Делай что должен, и будь что будет».

Но на «Кайте» Макриммона все равно сочли спятившим, а Макинтайр с «Ламмергейера» выступил за то, чтобы запереть его в сумасшедшем доме ао какому-то там хитрому пункту, который он отыскал в правилах судоходства. И при этом всю неделю цены на фрахт в Южную Америку росли и росли. Стыд и позор!

Когда же Белл наконец получил приказ вести «Кайт» из дока в Ливерпуль с водным балластом, Макриммон зашел к нам попрощаться и при этом все время сокрушался и ныл по поводу центнеров краски, потраченных им на «Ламмергейер».

«Я жду от вас покрытия этих затрат, — вдруг заявил он. — И надеюсь, что вы их покроете! Бога ради, почему вы еще не отчалили? Вы что, специально тут в доке прохлаждаетесь?»

«А каковы наши шансы, Макриммон? — спросил Белл. — Мы все равно на день опаздываем на ярмарку фрахтоы ы Ливерпуле. «Гроткау» сгреб все заказы, которые могли бы стать нашими, будь у нас «Ламмергейер».

Макриммон в ответ захихикал — ну прямо идеальная картина старческого слабоумия. Брови у него заплясали вверх и вниз, как у гориллы.

«Приказы получите в запечатанном виде, — сказал он, хмыкая и почесываясь. — Вон они. На конвертах указано время, когда их надо вскрыть».

Когда старик сошел на берег, Белл, пошелестев конвертами, сказал: «Нам придется ползти вдоль южного побережья. Дополнительные распоряжения будут сориентированы по погоде. Теперь в его безумии больше нет никаких сомнений».

Ну, мы и повели наш старый «Кайт» вдоль берега — погода была отвратная — и ждали распоряжений по телеграфу, что для шкиперов сущее проклятие. Когда мы добрались до Холихеда, Белл вскрыл последний конверт с последними инструкциями. Я как раз был в рубке, и он швырнул мне бумагу, возопив: Ты когда-нибудь видел что-то подобное, Мак?»

Не скажу, что именно написал Макриммон, но он оказался далеко не безумен. Когда мы добрались до устья реки Мерси, дул юго-западный ветер, а утро выдалось промозглым. Море и небо были одинаково серо-зелеными. Ливерпульская погода, как тут говорят. Там мы и встали на рейд под дружные проклятья команды. На корабле ничего не утаишь. Они тоже считали макриммона сумасшедшим.

А потом мы увидели «Гроткау», которая гудела сиреной, покидая с отливом порт: перегруженную до предела, сверкающую свежевыкрашенной трубой, шлюпками и всем прочим. Выглядела посудина в точности как та самая шлюха, да и перхала она так же. Кальдер рассказал мне за обедом в «Рэдли», что творилось с ее машинами, но я и на слух мог это определить за две мили. Ну, мы тоже снялись, догнали ее и пристроились в кильватере, громко шлепая по воде, а ветер все крепчал — надвигался солидный шторм. К шести пополудни он был умеренным ближе к сильному, а к середине вахты юго-восточный ветер показал себя во всей красе.

«Она будет жаться к Ирландии при таком ветре», — сказал Белл.

Я стоял рядом с ним на мостике, следя за бортовыми огнями «Гроткау». Мы держали в поле зрения и зеленый, и красный.[117]{5} Пассажиров, с которыми пришлось бы считаться, у нас не было, а поскольку все взгляды были прикованы к «Гроткау», мы чуть не влетели под лайнер, возвращавшийся в Ливерпуль. Белл едва успел вывернуть «Кайт» из-под носа лайнера, и между двумя мостиками пронесся шквал ругани.

В дальнейшем мы сели на хвост «Гроткау» и провели там следующие два дня — посудина сбросила ход до пяти узлов, и мы неторопливо плелись к Фастнету.

— Но вы ведь не проходите Фастнет на пути к южноамериканским портам, верно? — спросил я.

— Не проходим. Обычно мы стараемся держаться самого прямого курса. Но в этот раз мы следовали за «Гроткау», а эта калоша была не в состоянии справляться с такой непогодой. Но, зная то, что я знал о состоянии судна, я не мог винить в этом молодого Баннистера. Начинался североатлантический зимний шторм — снег с дождем при сильном ледяном ветре. В такие дни словно сам дьявол разгуливает по морю над глубинами, вспенивая гребни волн и прикидывая, кого бы потопить. Эта девка еще кое-как держалась, но через четверть часа она вышла за острова Скеллит, подхватила юбки и помчалась спасаться к мысу Данмор-Хед. Ох и мотало же ее!

«Они правят к Смервику», — сказал Белл.

«Они бы уже попытались свернуть к Вентри, если бы направлялись туда», — ответил я.

«При таком шторме у них трубу сорвет, — сказал Белл. — И почему это Баннистер не может держать корабль носом к открытому морю?»

«Все дело в гребном валу. При таких трещинах любая болтанка лучше хода по гребням[118]. Хоть это-то Кальдер знает», — сказал я.

«При такой погоде трудно не угробить парораспределительный механизм», — сказал Белл. Его борода и усы примерзли к штормовке, с подветренной стороны брызги образовали на ней толстую ледяную корку. Идеальная зимняя погодка для Северной Атлантики!

Море сорвало все три наших шлюпки, а шлюпбалки скрутило в бараний рог.

«Плохо, — заметил Белл, глядя на это. — Без шлюпки нам не завести буксир».

Для абердинца Белл был весьма рассудительным.

Я не из тех, кто готов к любым неожиданностям за пределами машинного отделения, поэтому между двумя валами спустился вниз — поглядеть, как дела у нашего «Кайта». Веришь или нет, но с верфи «Клайд» не сходило более мощных кораблей его класса! Кинлох, мой помощник, знал это не хуже меня. Он как раз сушил носки на главном парораспределителе и расчесывал бакенбарды тем гребнем, который Джанет подарила мне в прошлом году, — в общем, вел себя так, словно мы отстаивались в порту. Я проверил соленость воды в котле, заглянул в топки, потрогал подшипники, поплевал на упорный и перекрестил его на всякий случай, а перед тем как снова подняться на мостик, снял с кожуха носки Кинлоха.

Там Белл передал мне управление, а сам пошел вниз погреться. К тому моменту, как он вернулся, у меня перчатки примерзли к ручкам штурвала и смерзлись ресницы. Идеальная зимняя погодка для Северной Атлантики, как я уже говорил.

Штормовой ветер держался всю ночь, мы шли лагом к волне, от чего старый «Кайт» скрипел от носа до кормы. Я убавил обороты до тридцати... нет, до тридцати семи. Утром пошла длинная зыбь, и «Гроткау» понесло на запад.

«До Рио она доползет, с винтом или без него», — сказал Белл.

«Прошлая ночь сильно ее потрепала, — ответил я. — Скоро ей конец, попомни мои слова».

Мы находились тогда, если не ошибаюсь, в ста пятидесяти милях на запад-юго-запад от Слайн-Хед[119]. А на следующий день нас занесло уже к восемнадцатому градусу западной долготы и на пятьдесят первый градус северной широты — то есть поперек всех традиционных североатлантических курсов. при этом мы не теряли «Гроткау» из виду, подбираясь ближе по ночам и немного отставая днем. После шторма ударил мороз, ночи были темными и глухими.