День Святого Никогда - Фарб Антон - Страница 48

— Внимательно посмотрите по сторонам, — скрипел Сигизмунд, широко шагая по коридорам, пока Феликс и Патрик в некотором отдалении следовали за ним. — И запомните хорошенько все, что вы видите.

— А что мы видим? — решился на вопрос Патрик, когда они добрались до лестницы.

— Кунсткамеру!

— Простите?

— Кунсткамеру! Собрание уродцев и ошибок природы! Музей курьезов! Недоразумений на древе эволюции! Клерки! Ха-ха! Не клерками их следовало бы именовать, а монстрами! И наихудшими из монстров, да-да, наихудшими, вы уж поверьте мне, я разбираюсь в монстрах! Да, я знаю толк во многих хтонических чудовищах, но эти… эти… Они ведь неотличимы от людей! А если — я допускаю и такую возможность! — если они и есть люди, то все они тяжело больны и даже не осознают этого!

— И чем же они больны? — осторожно спросил Феликс. «Кажется, старик возвращается к состоянию обычного белого каления, — подумал он. — Тем легче».

— Чем?!! И ты еще спрашиваешь?!! Да ты посмотри на них! — Сигизмунд обвел широким жестом застекленные клетушки барьера, разделяющего вестибюль. — Всего один взгляд, и этого хватит! — Понижать голос Сигизмунд не собирался, и его гневная филиппика раскатисто гремела по всему вестибюлю. Клерки ее попросту игнорировали, а в не оскудевающих очередях просителей зародилось легкое волнение, которое тут же и угасло, когда один из завсегдатаев Дворца выразительно покрутил пальцем у виска и объяснил всем желающим, что подобные инциденты здесь отнюдь не редкость.

К его счастью, Сигизмунд этого не видел.

— Они считают бюрократию достойным суррогатом справедливости! Беспринципность они называют широтой взглядов, а подлость именуют предприимчивостью! Слово «честь» вызывает у них истерический смех! Преданность в их понимании — это готовность предавать и быть преданным по любому поводу… Верностью они считают ложь и лизоблюдство; порядочность для них синоним глупости, а друг — это тот, кого можно ударить в спину… Они не понимают что это такое — дружба! Честность! Самоотверженность! Способность умереть за идеалы! Им не дано постигнуть, какой это груз — быть героем, и как тяжело всю жизнь нести его на своем горбу! И они еще осмеливаются говорить о Законе!!! Они даже не понимают, что настоящий закон не бывает на бумаге, настоящий закон — он всегда внутри!!!

Под конец пламенного монолога Сигизмунд схватился за сердце и начал астматически ловить ртом воздух. Они как раз вышли на улицу, и Феликс подхватил старика под локоть и бережно усадил на крыльцо под неодобрительным взглядом дежурящего у ворот Дворца жандарма.

— Патрик, поймай извозчика! — приказал Феликс. — Вам надо к врачу!

— Вздор… Все уже прошло!

— Ну тогда посидите еще минутку. Вы весь белый.

— Ох… Феликс, ну почему? — жалобно спросил Сигизмунд. — Почему это случилось? Когда весь мир успел заболеть?

Феликс нахмурился и помолчал пару секунд.

— А может, он был болен с самого начала? — спросил он. — А мы просто не давали себе труда это заметить…

— Не-ет… — покачал головой Сигизмунд. — Нет, ну что ты… Раньше все было по-другому. Взять хотя бы странствующих героев! Они ведь не подлежали ничьей юрисдикции. Их законом был меч, их юрисдикцией — отвага, а уложениями — собственная добрая воля. И они были свободны, свободны поступать по совести — а разве может быть другая, высшая свобода?

— Но странствующих героев больше нет, Сигизмунд. И вы сами приложили к этому руку.

— Ну да, в те годы по дорогам Ойкумены шлялось много всякого отребья, выдающего себя за героев, и необходимость что-то организовать, упорядочить как-то весь этот хаос… — Сигизмунд осекся. — Так ты думаешь — поэтому? — с ужасом спросил он. — Мы своими руками сотворили этого монстра?!

— Нет, Сигизмунд, — поспешил успокоить его Феликс. — Я так не думаю. Просто раньше у нас был общий враг. Один на всех. А теперь его нет. Отсюда и весь этот бардак. Кажется, Патрик остановил для вас кэб… Давайте я вам помогу!

— Общий враг… — пошамкал губами Сигизмунд, с кряхтением поднимаясь на ноги. — Красиво сказано… Да, красиво…

Продолжая бормотать и ссутулившись сильнее обычного, Сигизмунд медленно захромал к тротуару, у которого его дожидался кэб. Патрик подсадил старика в экипаж, прикрыл дверцы и махнул кучеру.

— Я никогда не видел его таким, — сказал юноша, когда Феликс подошел поближе.

— Каким?

— Сломленным.

— Сломленным?.. — вскинул бровь Феликс. — Позволь мне рассказать тебе одну историю… Когда Сигизмунд был немногим старше тебя, один валахский маг, возомнивший себя чуть ли не аватарой Хтона, ухитрился заточить его в подземелье своего замка. Сигизмунд провел два года в тесной камере, будучи объектом насмешек со стороны мага, который, ко всему прочему, доколдовался до того, что стал еще и вампиром, так что над Сигизмундом постоянно висела угроза быть выпитым досуха. Но Сигизмунд уже тогда был одним из Неумолимых Пилигримов, а это кое-что да значит. За два года он вырыл подкоп и сбежал. Спустившись в прилегавшую к замку деревню, он зашел в трактир и купил стакан водки и стул. Водку он выпил, а стул разломал. В тот же вечер он вернулся в замок и забил ножку от стула в грудь мага-вампира… Вот такая забавная история. Чтобы сломать Сигизмунда, потребуется нечто большее, чем кучка бюрократов и лицензированных подлецов.

— Тогда почему…

— Он так взбеленился? Да потому что не было у него опыта в общении с узаконенной подлостью. Как, впрочем, и у меня. Мы, герои, сколько бы не повидали в своей жизни людской подлости и низости, продолжаем считать эти качества болезненными отклонениями от нормы…

Патрик хмыкнул и почесал шрам.

— Огюстен как-то назвал героев циничными романтиками, — сказал он.

— А мы такие и есть, — улыбнулся Феликс. — И я боюсь, как бы нам скоро не подыскали уютное местечко в какой-нибудь кунсткамере…

— Бальтазару уже подыскали, — моментально помрачнев, сказал Патрик.

— Э, да ты не понял всей морали моей истории, — сказал Феликс с укором. Он пристально взглянул Патрику в глаза. — Герои иногда отступают, — сказал он, — но никогда не сдаются. И никогда ничего не забывают.

Произнеся эти слова, он вдруг резко хлопнул себя по лбу и с досадой воскликнул:

— Ах ты, голова моя дырявая! У меня же встреча в четверть седьмого! С Йозефом, у ратуши! Живо лови еще один кэб!

7

Стремительный карьерный взлет Йозефа, случившийся в начале весны, привел к тому, что большинство его так называемых друзей (тех самых, перечисленных в записной книжке под заголовком «Нужные люди») поспешили и самого Йозефа занести в аналогичные блокнотики. Так что не было ничего странного в том, что когда Йозеф только лишь заикнулся о найме адвоката, каждый из его, Йозефа, знакомцев, имеющих хоть какое-нибудь отношение к юриспруденции, поспешил предложить ему свои услуги. Перед Йозефом и Феликсом на целых два дня встала проблема выбора лучшего из самых именитых и самых дорогих адвокатов Столицы, готовых расшибиться в лепешку, чтобы угодить чиновнику третьего разряда при главной канцелярии магистрата.

Опираясь в основном на рекомендации бывших клиентов, мнения газетных судебных обозревателей и скупые похвалы неизменно проигрывавших один процесс за другим прокуроров, Йозеф и Феликс остановили свой выбор на мэтре Теодоре. Феликсу в нем импонировало отсутствие фамилии, наглядно доказывающее, что — пускай и давно, еще в юности, но все же! — сей матерый законник имел за душой и что-то иное, помимо стремления всю жизнь истолковывать параграфы и статьи закона; ну, а Йозефа с ходу подкупила репутация мэтра как беспроигрышного адвоката, склонного высмеивать своих беспомощных оппонентов. Правда, услуги господина Теодора и стоимость имели адекватную, но до оплаты дело не дошло. «Вы с ума сошли! — воскликнул доктор права, почетный юрисконсульт, мэтр адвокатуры и повелитель присяжных, когда Йозеф обратился к нему за помощью. — Какие деньги?! Вы же мой друг!» После такого патетичного заявления мэтр взялся за работу, что называется, не глядя. «Вы с ума сошли! — воскликнул он два дня спустя, ознакомившись с материалами дела и отойдя после гипертонического криза. — Какая защита?! Это же Мясник!»