Холодные песни - Костюкевич Дмитрий Геннадьевич - Страница 15

Пустота просила еще, пустота пищала от удовольствия.

Итальянец ступил на банку – лицо и руки были липкими от крови, своей и чужой – и вогнал острый конец обломка в глаза матросу, стоящему на пути к Массо. О грудь Секондо бился отпорник со сломанным штоком, рожок крюка засел в ключице.

– Кто ты?! – Массо отбросил крюк и вырвал из уключины весло.

Он стоял перед ним в рваной, грязной робе, с искаженным яростью лицом.

– Сэвина, – сказал-прокашлял Секондо.

Матрос услышал, понял. Лицо осунулось, в глазах мелькнул… что?.. страх?

Секондо было плевать.

– Сэвина, – повторил он и шагнул через голову полуобморочного пассажира на следующую банку. Руки раскачивали шлюпку, будто щупальца спрута.

Массо обрушил на него весло. Лопасть с хрустом выбила плечо из сустава, итальянец выронил обломок весла, его ноги подкосились, но он устоял. Матрос снова замахнулся. Но тут Секондо прыгнул на него и, схватив рукой за горло, повалил на руль. Затем отпустил, но лишь для того, чтобы вырвать из ключицы крюк, чтобы вбить наконечник в шею врага, глубже, глубже… В лицо итальянца фонтанировала кровь врага, он слизывал ее, как нектар.

Глаза Массо остекленели.

И тогда Секондо встал и закричал. Окровавленный отпорник выпал из руки, а он продолжал кричать, словно исторгал из себя воспоминания и остатки разума – все, что мешало пустоте. А потом итальянец повалился на труп матроса, накрыл своим телом, рука свесилась за борт, и волны стали бережно смывать с нее кровь.

Когда его столкнули в воду, он уже не дышал. Секондо улыбался.

Разум капитана Делонкля будто рассекли надвое: одна половинка по-прежнему слушала холодные песни Молпе, его последней возлюбленной, прекрасной и жестокой русалки (капитан видел в воде серебристый хвост), другая – пыталась найти выход, хоть чем-то помочь людям на обреченном судне.

Делонкль, стоя под ходовым мостиком в окружении людей с несчастными лицами, рассказывал, как прыгать в воду, когда пароход станет опрокидываться. Он не пытался казаться бодрым и мужественным, эти понятия потеряли смысл. Капитан заранее попрощался с офицерами, которых обрек на гибель и которые сейчас пытались спасти женщин и детей. Последним он пожал руку штурману Делинжу, в чью вахту произошло столкновение.

– Они задавили мою жену… – отстраненно сказал пассажир с голыми младенцами на руках. Дети кричали, их кожа отливала синим. Кто-то снял с себя плед и набросил на малюток.

«Мне жаль…»

«Ты обманула меня…»

Из десяти спасательных вельботов, что имелись на борту «Ла Бургони», три разрушили утлегарь и бом-утлегарь парусника. Шесть спустили на воду. С устройством шлюпочных талей последней, десятой шлюпки сражались матросы и офицеры.

– Спуститесь на палубу! – кричал офицер с красной раной вместо глаза. – Мы не можем поправить тали, пока вы там!

Никто не послушался, даже не привстал. Люди в вельботе вцепились в банки, борта, чужие руки и плечи, и смотрели на тех, кому не хватило места. Офицеры едва сдерживали толпу.

Хватаясь за тросы, Делонкль приблизился к шлюпбалке. На него смотрели десятки глаз из красного стекла.

– Вы должны покинуть шлюпку, – попытался объяснить капитан, – иначе мы не справимся с неполадкой. Понимаете? Если не выйдете, шлюпка утонет вместе с лайнером.

Его словно не слышали. Ни один человек в вельботе.

«Уже скоро…»

У парохода оставались считаные минуты. Из-за крена несколько пассажиров скатились по спардеку и полетели в воду.

«Вот и все, ничего не исправить. Я должен быть на мостике, когда…»

Делонкль поднялся на ходовой мостик. Продвигаться мешали обломки. Следом за ним взошли второй штурман Дюпон и рулевой Деваль. Дюпон был бледен и слаб, кровь из колотой раны в боку пропитала брюки, сломанная рука болталась плетью. Штурман думал, что уже не выберется из-под ног обезумевшей толпы, но он смог – и теперь стоял рядом с капитаном. Они встретят смерть вместе. Штурман считал себя везучим чертякой.

На верхней палубе раздался возглас удивления. Молодой матрос показывал на что-то в воде.

Капитан проследил взглядом. В ста пятидесяти футах от лайнера играли серебряные блики.

«Молпе и ее подружки», – подумал он и сказал:

– Дюпон, ваша рана…

– Меня убьет не она, месье капитан, – ответил штурман, навалившись на машинный телеграф, но оставаясь на ногах, как и подобает офицеру.

Капитан кивнул, глядя на океан.

– Друзья мои, вы верите в русалок?

Деваль удивленно посмотрел на Делонкля:

– Месье капитан?

– В русалок, Деваль, в русалок острова Сейбл?

Штурман и рулевой переглянулись.

– Матросы верят, – сказал Деваль, – что того, кто гибнет в океане вблизи острова, ждет сатана.

– Он делает зомби из тех, кого забрала вода, – добавил Дюпон.

– Сатана? – Капитан криво улыбнулся.

– Возможно, змеиные хвосты [3] – это его дочери, – произнес Деваль. – Или существа за гранью, которые воздействуют на разум, заставляя людей видеть их не такими, какие они есть.

– Гипноз? – спросил Делонкль. – А что думаете вы, Дюпон?

Штурман разлепил тяжелые веки.

– Я знал одного рыбака, месье… Он клялся, что все старшие сыновья в их роду видели русалок, хоть раз, но видели. Иногда это была женщина с блестящим плавником вместо ног. Иногда бледнокожий юноша с серебряными волосами и чешуей на спине и животе. Иногда бесполое существо с коричневыми перепонками и жабрами, которое пищало, как мышь… Этот рыбак, он говорил, что нашел свою русалку после ужасной бури. Хвостатая женщина запуталась в водорослях, ее выбросило на берег… Он принес ее домой, кормил моллюсками, крабами и морскими раковинами. Жена рыбака научила русалку вязать и готовить… Женщина-рыба спала в бочке с водой, там и умерла…

Делонкль задумчиво смотрел вдаль. Девалю показалось, что капитан прислушивается.

– В Древней Греции, – сказал Делонкль, – их называли сиренами и тритонами. В Древнем Риме – наядами, нереидами и нимфами. Немцы и никсы дали рыбоподобным существам другие имена – ундины и гуделки. Шотландцы прозвали подводных жителей шелки, русские – лоскотухами. В лоскотух превращались утонувшие девушки…

В двадцати футах от парохода плыла обнаженная девушка. Ее длинные рубиновые волосы стелились по волнам, необыкновенно прекрасное лицо было обращено к капитану.

«Молпе…»

Молпе плыла быстро, очень быстро, быстрее дельфинов и любовных признаний. Русалка выпрыгнула из воды, и Делонкль увидел покрытые чешуей живот, бедра и огромный рыбий хвост.

«Моя Молпе…»

Русалка нырнула, но тут же снова взвилась в воздухе, вращаясь винтом. На спине Молпе не было кожи, капитан смог разглядеть ее внутренности: небьющееся сердце, позеленевшие легкие, сгнившие кишки.

Пароход громко затрещал и стал стремительно погружаться кормой. Туман смешивался с паром, крики с шипением. Люди прыгали в океан.

Ботинки трех мужчин на ходовом мостике скрылись под водой.

«Ты обманула меня… моя любовь», – подумал Делонкль.

Капитан потянул за линь аварийного гудка. Лайнер исторг последний агонизирующий крик.

– Простите меня, – сказал Делонкль стоящим рядом Дюпону и Девалю, а потом волны накрыли разрушенный мостик «Ла Бургони».

Он осмотрелся. Мозг словно затуманил наркотик: какое-то время Одран видел судно через кривое зеркало. Верхняя палуба «Ла Бургони» казалась кляксой на белом полотне тумана. Кляксу наполняли черные тени.