Холодные песни - Костюкевич Дмитрий Геннадьевич - Страница 10

Супруга ждала его на берегу, как и пятеро детей, но капитан знал, что больше никогда не увидит их. Ничего, они справятся, они будут жить. Когда в сердце звучат холодные песни, знать, что твои дети вырастут и познают счастье, – этого достаточно. А он… он обречен на любовь. Его звала новая возлюбленная.

Делонкль застегнул пуговицы брюк, вытер руку о штанину, сел на койке и принялся зашнуровывать ботинки.

Скоро они встретятся. Он и его возлюбленная. Не в ее песнях, а на заправленной в туман простыне океана.

Для этого он изменил курс судна.

Капитан встал и взял жилет.

Минувшей ночью она пела, что ее зовут Молпе.

Молпе. Его последняя любовь.

Делонкль не верил в жестокие игры разума. Прошлая ночь была так же реальна, как и его карьера, его семья. Как боль.

Кровь перестала идти, но тонкая вязь ран под тканью рубашки горела и чесалась – капитан долго надевал жилет и китель, словно те были сшиты из рисовой бумаги. Там, под одеждой, была навигационная карта. Карта с новым курсом движения лайнера, проложенным намного севернее от трассы, которую рекомендовали судам, идущим на восток. Капитан тщательно вывел ее ножом на своей коже, слушая песню о гигантских морских черепахах с острыми рифами на спинах, а в это время холодная рука Молпе двигалась внизу его живота.

Или его рука. Не важно. Скоро. Скоро он снова будет с Молпе, навсегда.

Остальное – сон длиною в жизнь.

Сон глубиной в рассудок.

Делонкль застегнул пуговицы кителя и, напевая, вышел на палубу.

Счетчик механического лага регистрировал число оборотов вертушки, буксируемой на длинном лаглине. «Ла Бургонь» шла со скоростью семнадцать узлов.

«Скоро. Я спешу к тебе…»

Когда он снова услышит песню Молпе, то шагнет ей навстречу – в океан. А судно? Первый помощник справится, возможно, даже примет командование по прибытии в Гавр. Каждому свое. Делонкль выбрал любовь.

Рассвет проредил туман на молочные ленты, обернул ими лайнер. Впередсмотрящие с фор-марса и бака не различали ничего дальше ста футов. Встречные волны бились о вибрирующий корпус парохода, в чреве которого ритмично стучала паровая машина. С интервалом в две минуты звучал протяжный гудок.

За несколько минут до того, как пробили две склянки, мгла ответила звуком туманного горна. Матрос в «вороньем гнезде» не медлил ни секунды – телеграфная линия, соединяющая марс и мостик судна, донесла до вахтенного штурмана Делинжа сообщение о встречном корабле.

Но все произошло слишком быстро. От Делинжа уже ничего не зависело.

Сигнал барка раздался прямо по курсу, вблизи «Ла Бургони». Из тумана выступили паруса.

Чтобы избежать страшного столкновения, штурман заложил руль влево, пробуждая мощные рулевые механизмы, и дал машинному отделению сигнал «Товсь». Рулевой по правую руку от Делинжа превратился в дрожащую скрюченную фигуру.

Стрелка компаса сдвинулась на одно деление…

Бушприт парусника ударил в ходовой мостик лайнера. Делинж бросился на пол и закрыл голову руками. Сверху раздались треск и шум, как раскаты грома. Посыпалось битое стекло, в тыльную сторону ладони впился осколок, штурман выдернул его и поднес к лицу – острая щепа.

Пахло промозглым отчаянием. Неизбежностью. Звук разрушений сместился ко второй грот-мачте: пароход словно раздирали пополам. Делинж пополз на четвереньках к машинному телеграфу. Пол устилали обломки. Можно было подумать, что в мостик угодило несколько пушечных ядер.

– Черт, черт, черт! – цедил сквозь зубы штурман.

Он откинул в сторону кусок гладкой доски и отшатнулся с распахнутым ртом.

– Черт… – повторил он с тяжестью в сердце.

Рулевому сорвало верхнюю часть лица. Похоже, обломок наклонной мачты парусника угодил парню в голову: вмял внутрь верхние кости челюсти, скулы и кости носа, забрал с собой почти всю кожу и глаза. По оголенному черепу струилась кровь. Делинж одернул себя – тошнотворная картина против воли притягивала взгляд.

Он поднялся на ноги и переступил через тело рулевого. Тумба телеграфа не пострадала. Штурман перевел рукоятку в позицию «Стоп».

На разбитом мостике появился капитан. Делонкль выглядел почти умиротворенно.

– Месье капитан, рулевой… Арно… мертв, – запинаясь, произнес Делинж. – Вы стоите… на его руке.

Делонкль шагнул назад, но так и не глянул под ноги. На его лице промелькнуло мрачное понимание, почти испуг. Он будто не до конца осознавал, что произошло, что происходит. Делинж увидел еще одного мертвеца – матроса на крыле мостика.

За спиной капитана возникло черное ошалелое лицо.

– Капитан, пробоина в котельной! – закричал кочегар с изуродованной рукой. – Рекой льет!

– Да? – тихо спросил Делонкль и моргнул.

– Порвало паропроводы!

Капитан дернул головой. Кажется, он приходил в себя. Вовремя. Делинж едва сдерживался, чтобы не влепить капитану пощечину.

Из кубриков высыпала палубная команда, матросы неслись наверх.

– Откачивайте воду! – приказал капитан. – Все на ручные помпы!

Пароход кренился на правый борт.

«Судно не спасти», – понял Делонкль и услышал Молпе. Голос его возлюбленной изменился, он стал груб, неприятен и стар, словно пело само время, гниющее у кромок истоков. Изменилась и песня: она не ласкала, а тянула вниз, в черную воронку отчаяния, в подводные пещеры, потолки которых покрывал сверкающий снег кристаллов, а стены облюбовали безумные рыбы с выпученными глазами. Молпе хрипло мурлыкала о красной воде, о неуемном голоде, о парусах, сделанных из кожи утопленников. Она больше не звала его в свои объятия – она смеялась над ним.

Даже сейчас капитан продолжал любить Молпе. Это была любовь икринки к безразличной матери, но без нее у Делонкля не оставалось ни единой преграды перед огромным ликом безглазого существа с рассеченными до кости скулами и сплетенным из водорослей языком.

«Пароход не спасти, и только я виноват в этом. Сколько людей погибнет сегодня из-за меня?»

Много. Очень много.

Уродливая живая маска – та, что всегда прячется за истинной любовью, – приблизилась, внутренности капитана сжались, по ноге побежала струйка мочи, но потом перед внутренним взором снова предстала Молпе, женщина без ног, красивая, как окатанный янтарь, как рассыпчатые облака над бирюзовым океаном, предстала и исчезла, и Делонкль остался один.

Один среди испуганных людей на тонущем судне.

Любовь, которая приблизила его к аду, теперь защищала его от ада. Любовь и была адом, круглой комнатой, оглохшей от грохота дверей. Но, пока не закрылась последняя дверь, он должен попытаться сделать хоть что-то… для тех, кого завел в эту геенну…

Вокруг разрушенного мостика собирались офицеры.

Несмотря на холодный ветер, капитан испытывал жар и озноб. Он шагнул к машинному телеграфу, положил клейкую, как заплаканная липой брусчатка, ладонь на рукоятку и перевел указатель на «Полный вперед». Сообщение ушло на приемник машины.

– Делинж, идем по компасу. Курс на север, с отклонением к востоку на десять градусов.

– Месье капитан, вы хотите?..

– Сейбл, – кивнул Делонкль и невесело улыбнулся. – Вот уж не думал, что буду считать удачей оказаться на его отмелях.

«Но до острова не меньше пятидесяти миль». Эту мысль Делинж оставил при себе. От нее было не больше проку, чем от паники, которая уже охватывала палубы и внутренние помещения судна.

Машина ожила. «Ла Бургонь» встрепенулась и, вздрагивая, устремилась вперед. Трюмы парохода заполнялись водой, океан подбирался к топкам, озлобленно шипели перебитые паропроводы. Верхушки мачт царапали низкое серое небо.

«Я должен командовать, но все, что я могу предложить людям, – это иллюзию спасения на берегах острова призраков».

Капитан заметил взгляд Делинжа. В нем читался мутный страх и осуждение. «Вчера я приказал ему изменить курс…» Невысокий тощий штурман всегда отличался завидными выдержкой и спокойствием, но близость смерти порой проделывает отвратительные фокусы с субординацией. Что ж, Делонкль понимал, что заслужил гораздо больше, чем неозвученный упрек, – заслужил все это. Делинж открыл рот, но ничего не сказал – зазвонил машинный телеграф.