Тайный дворец. Роман о Големе и Джинне - Уэкер Хелен - Страница 17

Он открыл дверь квартиры, завел ее внутрь и принялся отогревать.

– Ахмад?

Она лежала на боку лицом к нему, подложив руку под подушку. Прямоугольный медальон, который она носила на шее, покоился на простыне, рядом с длинной цепочкой. Хава никогда не снимала его, хотя ему очень хотелось бы этого. Однажды Ахмад раскрыл этот медальон, вытащил хранившийся в нем листок бумаги и был на волосок от того, чтобы произнести вслух слова, призванные уничтожить ее. Ему было неприятно прикасаться к медному прямоугольнику, даже случайно, но он давно уже решил не обращать на это внимания. Если она постоянно живет с неумолкающим криком плененного волшебника в голове, то и он перетерпит уж как-нибудь медальон у нее на шее.

– Можно задать тебе один вопрос? – спросила она.

– Конечно.

Он внутренне напрягся в ожидании.

– Когда ты поцеловал меня тогда в парке, о чем ты думал в тот момент?

Ахмад ошеломленно захлопал глазами. Поцелуй? Он принялся перебирать в памяти события вечера. Они говорили о бедном одиноком Юджине и о том, что у него, возможно, тоже есть тайная любовница… Она возразила против такого определения, сказав, что оно им не подходит…

И тут он неожиданно представил ее с другим мужчиной.

Это не был кто-то конкретный, просто смутный образ с лицом, тонущим во мраке. Зато ее лицо представилось ему совершенно отчетливо, с этим ее особенным выражением затаенного наслаждения, ставшим ему таким знакомым за время их свиданий украдкой в темных комнатах или укромных беседках. Это было живое воплощение выражения «тайная любовница», и неожиданно для него самого оно пронзило его ревнивым гневом.

Это было смешно. Он всегда воспринимал их обещание, данное друг другу, как нечто, ограничивавшее его свободу, но никак не ее, и тем не менее в эту минуту он был рад, что она тоже дала обещание, что в этом смысле она принадлежит ему одному и никому больше. Это шло вразрез как с его природой, так и с его принципами, и тем не менее он был этому рад. Поэтому, не понимая, что еще сделать, он выбросил из головы эту мысль и поцеловал Хаву.

Она между тем терпеливо ждала ответа.

– Я думал, – сказал он, – о том, как мне повезло встретить тебя.

Она обдумала его ответ, потом крепче прижалась к нему. Он сплел свои пальцы с ее пальцами. «Это теперь моя жизнь, – подумал он, сжимая ее в объятиях. – Это мое счастье. Оно меня абсолютно устраивает. Я смогу им довольствоваться».

Так уж вышло, что так страшившей Хаву встрече с бедным одиноким Юджином не суждено было состояться, поскольку место матримониальных планов в мыслях Теи Радзин надежно заняли более грандиозные события.

– Что-что ты хочешь сделать? – переспросила Тея мужа.

– Расширить пекарню, – медленно и раздельно повторил Мо Радзин тоном человека, невыносимо страдающего от необходимости что-то объяснять тугодуму.

На столе стоял шаббатний ужин, и в плошках перед ними стыл фирменный Теин куриный суп. Дети, Сельма и Аби, уже наученные за годы родительских препирательств, переглянулись, слушая, как Мо объясняет, что владелец обувной лавки, расположенной по соседству с пекарней Радзинов, решил перебраться в другой район.

– Вот я и подумал. Можно же перехватить у него помещение и снести стену. Это в два с лишним раза увеличит наши площади.

Тея ушам своим не поверила.

– Куда нам столько места? Чем тебя не устраивает наша пекарня?

– Чем не устраивает? Да мы уже давным-давно там не помещаемся! По утрам очередь торчит на улицу, и люди уходят к Шиммелям, чтобы не ждать на холоде…

Тея помрачнела.

– А-а, понятно. Тебе Фрэнк Шиммель покоя не дает? Хочешь раз и навсегда утереть ему нос, да?

– Фрэнк тут совершенно ни при чем! Ты сама третьего дня жаловалась на то, что витрина у нас совсем крохотная, ничего в нее не влезает…

– Придержи язык! Нам что, чего-то не хватает? Крыша над головой есть, еда на столе есть, ребятишек двое здоровеньких, да пребудет с ними Божье благословение…

Упомянутые ребятишки торопливо проглотили остатки супа, рассовали по карманам куски халы и скрылись.

– …и ты готов рискнуть всем, чего мы добились, ради того чтобы стать самой большой лягушкой в луже?

Но Мо не собирался сдаваться. Он открыл пекарню, будучи насмерть перепуганным юнцом с десятью долларами в кармане, и за эти годы она превратилась в идеально отлаженный механизм, работавший как часы. И теперь Мо казалось, что успех подействовал на него отупляюще. Ему хотелось чего-то нового, чего-то такого, что позволило бы ему продемонстрировать – его лучшие годы еще не прошли.

– Нам понадобятся еще три работницы, – сказал он Тее.

– Я даже пальцем не пошевельну, чтобы обучить их, – отрезала она ядовитым тоном. – Я слишком стара и слишком устала для твоих дурацких затей.

– Ну и пожалуйста, – сказал Мо. – Я поручу это Хаве.

План этот пришел в голову Мо так внезапно, что в кои-то веки стал для его лучшей работницы полной неожиданностью.

– Ты будешь отвечать за наем и обучение, – сообщил он ей. – Вдобавок к своим обычным обязанностям. У меня будет хлопот полон рот с владельцем дома и с банком. Как думаешь, справишься?

Голем перевела взгляд с него на Тею, которая с чопорным видом восседала за кассой, делая вид, что ничего не слышит. «Бог девочке в помощь, теперь мы в ее руках», – подумала она.

– Да, мистер Радзин, – заверила его Хава. – Я справлюсь.

Впрочем, по правде говоря, она вовсе не испытывала в этом такой уж уверенности. Как вообще люди выбирают новую работницу, не говоря о троих сразу? Она собралась с мужеством, вывесила в витрине объявление – и к ним валом повалили молодые женщины. Все рвались работать, но у каждой были свои причины. Некоторые воображали, что это примерно как печь что-то дома вместе с матерью; другие, как некогда Анна Блумберг, мечтали стоять за прилавком на виду у всего района, теша себя надеждой, что это обеспечит им внимание определенного рода. Многие искали возможности сбежать от обрыдлой семейной жизни или от босса, позволявшего себе распускать руки. Поначалу Голем опасалась, что ее разжалобят истории самых бедных и отчаявшихся и она примет их на работу, невзирая на способности, но вскоре обнаружила, что оказалась перед дилеммой совершенно иного рода.

Интересно, эта миссис Леви всегда такая серьезная? Наверное, работать с ней ужасно скучно…

Наверное, это и есть та самая вдова, выглядит она определенно…

Какая странная женщина. Она как будто нависает надо мной…

Будет ли с ее стороны несправедливым, если она откажет тем, чье мнение о ней оказалось самым неблагоприятным? Она старалась судить других по их делам, а не по мыслям, как учил ее равви Мейер. С другой стороны, едва ли кто-то мог бы упрекнуть ее в том, что она не горит желанием целый день выслушивать чужие нелестные мысли в свой адрес. К огромному ее облегчению, подходящих кандидатур оказалось столько, что она могла позволить себе роскошь выбирать. Она остановилась на трех молодых женщинах, которые производили впечатление способных и энергичных и чьи мысли не задевали ее за живое.

– Поздравляю, – сообщила она им. – С завтрашнего дня вы начинаете.

Мо, занятый переговорами, целыми днями не показывался в пекарне. Три новые подопечные Голема прибыли, и она с гордостью представила их работодателю – однако наградой за все ее усилия было досадливое выражение, промелькнувшее на его лице. Оно почти сразу же исчезло, и все же она успела уловить жалобную мысль: ну неужели нельзя было найти хоть одну симпатичную мордашку?

Первой реакцией Голема было изумление – и обида. А потом до нее дошло. Как же она сразу не поняла? Возможно, Мо и не нанимал работниц, руководствуясь исключительно их внешностью, но и он тоже позволял себе роскошь иметь выбор.

– Ты хочешь сказать, что никогда этого не замечала? – недоверчивым тоном спросила ее Анна Блумберг. – Не замечала, что Мо Радзин кого попало к себе в пекарню на работу не берет?