Утешитель - Адамацкий Игорь - Страница 10

А навстречу, расправляя плечи, пружиня походку, шел и улыбался крепким лицом Начтов, гостеприимный и щедрый, как новоиспеченный губернатор. Он подошел как раз в тот момент, когда П. П. подала ему руку.

– Мадам, – сказал Начтов по-русски, прикасаясь губами к перчатке, – я счастлив, что вы приняли мое приглашение на скромный балдеж…

– Льстец и шалун. – П. П. слегка ударила шефа веером по плечу. – Если будет скучно, я превращу вас в крысу. Скажите спасибо Мариночке, это она соорудила мне бюстик.

– Спасибо, Марина, – подмигнул Начтов, – считай, что тринадцатая получка тринадцатого месяца у тебя в кармане. Прошу к столу, – и шеф, поддерживая под локоть П. П., повел ее к закрытому тяжелыми шторами окну, где в стороне от остальных был воздвигнут накрытый стол. Как только они уселись, оркестр заиграл «Я вас любил последний раз лет пятьдесят тому назад…».

– Вы чародей, – мило улыбнулась П. П. – Откуда узнали, что это мой любимый романс?

– Я знаю вас по вашим прошлым страстям, мечтаниям, слезам.

– Ах, нет, нет, Александр Егорович, только не стихи. Они так странно волнуют душу. А я хочу сегодня пить на трезвое сердце.

– А где Канопус? – нахмурился Начтов. – Отчего я давно не вижу его в нашей компании?

– Не сердитесь на него, – проворковала П. П. – Он пишет стихи. Один известный поэт заказал ему книгу стихов. Триста шестьдесят пять стихотворений на каждый день. Полный катехизис обалдуя. По стиху на всякую будню. И он страшно занят. Даже эпиграммы на вас забросил.

– Вы все знаете друг друга? – спросил К. М. – Или дурачите меня?

– Зачем же вас дурачить, голубчик? Вы сами с этим превосходно справляетесь. А с Александром Егоровичем мы давние друзья… без малого сколько, Сашенька? Правильно. Шестьдесят лет. И вообще, голубчик, мы все знаем друг друга и даже с аналитиком знакомы. Это вы для всего и для всех tchouktcha йtranger aux intrigues.[5] Я бы даже сказала – чужой… Вы из других мест и других времен и сами не знаете толком, где ваши пенаты. А как узнаете, так тотчас усвищете куда-нибудь в Барселону или к канарейкам. Впрочем, давайте пить. Александр Егорович, распорядитесь.

– Гарсон! – звучно по-русски крикнул Начтов в глубину зала и помахал рукой. – Шампанского!

Пришло шампанское и закуски помимо тех, что уж были на столе, и скоро все стало как у людей, и Марину увел на середину зала кто-то усатый, и Начтов там же, на середине зала, вздрагивал и покачивался с какой-то девицей, и музыка прорывалась сквозь негромкий, но толстый шум голосов, и за столом остались П. П. и К. М.

– Не хмурьтесь, голубчик, – говорила П. П., отпивая из бокала птичьими глотками. – Все будет хорошо. Поверьте мне, старой колдунье. Судьба – моя давняя приятельница, и я попрошу, чтобы она устроила вам долгий-долгий праздник.

– Лучше пышные похороны, – мрачно изрек К. М.

– Это тривиально. Пышные похороны можно устроить и коту. А вам полагается долгий сладкий праздник. Чтоб душу щемило от страха конца. Чтоб сердце болело при виде лица. Чтоб глаза загорались при взгляде в глаза. Чтоб из них пробивалась скупая слеза… Тьфу ты, пропасть, простите, когда я пьянею, то начинаю говорить стихами. Так вы любите праздники?

– Люблю. С надувными шарами и хлопушками.

– Молодец! – похвалила П. П. – Вы необыкновенный человек. Вы любите праздники. Вы получите свой ба-альшой праздник. На всю катушку.

– Когда? Все вы так: наобещаете, а потом – назад пятками, дескать, по пьяни хлестанулась.

– Да чтоб мне на этом месте! – П. П. сняла шляпу с перьями и париком, водрузила на пустую бутылку, почесала лысину. – Не верите мне, поверьте судьбе. Или нет, судьбе не верьте, я ее знаю, она моя давняя подруга. У этой стервы бывают приступы склероза следом за приступами печени, и она вечером забывает то, что собиралась сделать утром. Но у нее есть один очень интересный племянник. Его зовут… – П. П. наклонилась и смотрела светлыми белесыми страшными глазами в лицо К. М. – Я вас сведу и познакомлю. Его зовут Случай. Когда он в хорошем настроении, у него в запасе бездна остроумия и мешок розыгрышей. У него есть одна пушистенькая штучка. Называется «пруха». Я попрошу, он вам подарит. И с этой «прухой» вы сможете желать всего, чего угодно, и все сбудется. Хотите «пруху»?

– Хочу.

– Прекрасно. За «пруху»! – П. П. звонко коснулась бокалом бокала. К столу придвинулась высокая тучная фигура в мундире без погон.

– Ах! – П. П. мгновенно надела парик и оглядела фигуру с ног до седой головы. – Люблю старых капитанов. От них пахнет ворванью, романтикой и карловарскими каплями.

– И коньячной солью, – добавил моряк. – Разрешите на менуэт?

– Ах, – жеманно произнесла П. П., будто пропела, и подала руку. – Вы еще помните звучание менуэта? А если я поскользнусь на тонкой ноте?

– Тогда мы рассыплемся вместе, – ответил моряк, выводя старуху из-за стола.

К. М. сидел и скучал, глядя, как шляпа с перьями покачивается на горлышке бутылки в такт десяткам ног, бьющих в гладкий паркет.

Вернулась Марина.

– Ты что, чудик, совсем-совсем не танцуешь? – удивилась она. – Вовсе одичал. Придется заняться твоим воспитанием. Тебе что старуха шептала?

– Обещала достать «пруху».

– Ну! – обрадовалась Марина. – Дашь поносить на удачу?

– Хоть насовсем. У меня нет желаний.

6

На следующее утро К. М. с головной болью и унынием на сердце опоздал на службу и тут же получил выговор от шефа.

– Когда же вы просыпаетесь? – удивился К. М. раннему звонку.

– У меня восемьдесят три способа приводить себя в порядок после запойных вечеров. А вот куда ты так внезапно вчера провалился? Потом как раз и началось самое интересное. П. П. такое выделывала с капитаном, – весь зал рты поразевал.

– Мне стало скучно, и я ушел спать.

– Тоже мне Печорин! – проворчал Начтов. – Дело, конечно, хозяйское, но не забывай, служба – это служба. Что бы с тобой ни случилось, обязан вовремя явиться на работу.

– Слушаюсь! – рассмеялся К. М., представив себе важность своей работы в виде огромного телефона и огромного уха.

К. М. устроился поудобнее, раскрыл том Пушкина и начал читать, едва скользя взглядом по строчкам. Снова зазвонил телефон. Вот нелегкая несет, подумал К. М., только что настроясь на размышления, пронизанные сожалением о несовершенстве бытия, проникнутые печалью о быстротечности сущего, – любимый вид занятий бездельников.

– Кха-кха, – откашлялся в трубку мужской голос. – Привет!

– Доброе утро, – ответил К. М. со стандартной бархатистостью в голосе. Если у вас похудел карман или на душе заскребли кошки. Если ваш внук принес двойку по Закону Божьему…

Шеф, разумеется, никогда не одобрил бы подобных вольностей с клиентом и всегда советовал удерживаться и по возможности балансировать на грани развязности и внутренней независимости, чтобы сразу сбивать жаждущего утешения с тоскливого настроя.

– Какой внук? У меня и детей-то нет.

– Тогда заведите. Это развлекает.

– Але, мастер, ты погоди. Я – Гоша с киностудии.

– Здравствуйте, Гоша с киностудии, – сказал К. М. – Если у вас обострились отношения с актерами. Если сценарист и худсовет упрямятся, как дорожные инспекторы. Если…

– Ты дашь мне слово вставить? – рассердился голос.

– Я вас слушаю, – кротко ответил К. М.

– Вот и слушай, не встревай. Для начала тебе полагалось бы узнать меня. Мы вместе учились в университете.

– Мы все учились понемногу чему-нибудь и где-нибудь.

– Знаю, – отвечал Гоша, – глава первая, строфа пятая. Ты вспомнил?

– Нет, – признался К. М. – Намекните на какое-нибудь событие, которое должно бы врезаться в память. Потому что я постарался забыть то, чему меня учили, и тех, кто учил, и тех, с кем учился. Все сразу.

– Ладно. Открой сундук воспоминаний, и давай пороемся вместе. Может, общих девочек вспомним?

– Едва ли, – прислушался к воспоминаниям К. М., они молчали. – Я девочек ни с кем не делил.