Вкус к жизни (СИ) - Флёри Юлия - Страница 31

– Если вздумаете её умыкнуть, вам удачи сто лет не видать! – предупредила я, на что мужчина озадаченно кивнул.

– Веришь в удачу? – поинтересовался он и… спрятал мою монету в кармане пальто.

– А вы непрост! – прошептала я, поражаясь чужой наглости.

– И проще не буду. Не надо ко мне тянуться, – ответил он шуткой, давно блуждающей на просторах интернета.

Это была насмешка, брошенная в лицо. И вызов… Этот вызов имел терпкий привкус миндаля, и улыбку бога… Я по-прежнему сидела на ступенях, а незнакомец смотрел на меня свысока и оценивал. Как мышку. Разумеется, подопытную. А мне вдруг захотелось перевернуть его размеренный мир! Захотелось разорвать его плотный кокон, уничтожить броню, защиту. Захотелось вытащить из царства тьмы к солнцу. И ещё… совершенно нескромно захотелось стать этим самым солнцем для него… Потому я, приводя себя в чувства, царапнула кожу на запястье. Мужчина это уловил, и я задрожала от ужаса собственной глупости. Что, впрочем, не помешало задать, пожалуй, самый неловкий и самый откровенный вопрос в жизни.

– Вы когда-нибудь совершали безрассудства? – проронила я и почувствовала, как щёки вспыхнули алым.

Мужской взгляд в ответ сверкнул азартом.

– По пятницам только этим и занимаюсь.

– Как жаль, что сегодня не пятница, – с сожалением потянула я и покачала головой.

Мужчина отступился от двери в квартиру под номером семь и заинтересованно хмыкнул.

– Действительно, жаль, – проговорил он, погружаясь в какие-то свои мысли и улыбаясь им. – А впрочем… Я не вижу причин, чтобы не изменить привычный уклад ради красивой женщины. В конце концов, если всё время следовать правилам, то рискуешь пропустить самое интересное в жизни.

Во мне что-то дрогнуло и завибрировало от удовольствия. Это была надежда. Это как внутренняя стрелка компаса, которая, наконец, указала на «север». Предвкушая новый и непременно важный виток, я заметно напряглась.

– Измените, пожалуйста, свой уклад. Мне это очень нужно, – попросила я, на что мужчина стянул одну перчатку и звонко щёлкнул пальцами.

– Уже! – отчитался он о результате. Я прикусила нижнюю губу и втянула голову в плечи.

– А теперь заберите меня отсюда!

– Надолго?

– Навсегда!

Мужчина, к чему-то примеряясь, прищурился, как вдруг налёт серьёзности слетел с его лица. Он дурашливо кивнул:

– Легко!

Я подскочила с места, а незнакомец сжал в ладони связку ключей. Стоя на ступени, я всё ещё была ниже него на полголовы. Сердце забилось в радостном припадке, идентифицировать который я всё ещё была не готова. Опомнившись, посмотрела на дверь квартиры и отрицательно покачала головой.

– Вы здесь живёте?

– Время от времени провожу досуг, – интригующе прошептал он и характерно прокашлялся.

Стало понятно, что это гнёздышко для разврата. Пришлось снова осмотреть дверь, будто она могла натолкнуть на какие другие мысли.

Мужчина максимально приблизился ко мне и приткнулся плечом к стене. Его губы дрогнули, но улыбки так и не вышло. Я неуверенно вздохнула, отчего-то решив, что он хотел меня поцеловать, но в какой-то момент передумал. Между нами зарождалась магия. Совсем как та, что была на реке. Я пыталась что-то вспомнить. Что-то важное… но не смогла. И тогда он коснулся ладонью моей щеки, а жар от этого прикосновения пронёсся ударной волной по всему телу. Я вдруг задрожала, хотя от нарастающей неловкости хотелось расплакаться.

– Почему ты хмуришься? – прошептал он на грани слышимости, а мой вздох застрял где-то на границе и окончательно спёр дыхание.

– Потому что не помню, как вас зовут.

Он однобоко улыбнулся и произнёс что-то вроде понятливого «А-а-а».

– А выкаешь зачем?

– Веду себя как приличная, – пожала я плечами, совершенно не понимая, к чему все эти расспросы.

Мужчина глянул исподлобья и абсолютно серьёзно заявил:

– Брось! Тебя это портит.

Он вдруг поморщился и, перемявшись с ноги на ногу, устроил плечо на прежнем месте у стены. Я уставилась на дорогой блеск ботинок и задумчиво склонила голову набок.

– А вы на какую ногу хромаете?

– На обе! – смешливо фыркнул он и странно прищурился. – Ищешь во мне главные достоинства графа де Пейрака?

– Ага! Не хватает шрама через всё лицо! – подхватила я, а мужчина вдруг сжал мою ладонь, поднёс к своей правой щеке, надавил на указательный палец, выпрямляя его, и провёл им по коже.

Только сейчас я заметила давний, тонкий, белёсый шрам и зашипела, вдруг почувствовав излишнее давление на свою ладонь.

– Имя! – напомнила я, пытаясь избежать прямого контакта, но мужчина не уступал. – Вы так и не назвали своё имя.

– Мартин, – проронил он, не отпуская ладонь, разглядывая меня во все глаза. Словно пытался уловить, увидеть то, что прежде увидеть я никому не позволяла.

– Точно, Марти́н! – заливисто расхохоталась я, припоминая собственные мысли на благотворительном вечере. – Лучший мамин гусь! – пояснила я свой смех, но мужчина только больше нахмурился.

– Что?

– Неужели вас так не дразнили в детстве? – ужаснулась я столь неподобающему факту. Мартин задумался, и, будто что-то понимая, согласно кивнул.

– А в тебе и правда что-то есть! – пояснил он свою заминку и вдруг рассмеялся. Не так ярко и открыто, как я, но всё же…

А потом его взгляд стал тягучим и тёмным. Он стал тяжёлым, и я будто провалилась в сон.

Глава 22. Павел

Юля давно ушла, а он продолжал держаться за дверь, будто вот-вот снова придётся её открыть. Стиснув зубы, Астафьев мысленно пережёвывал недавний разговор. Глупый и несуразный по своей природе. Сколько раз Андрей звонил ему и просил… нет… не просил – требовал! Он буквально требовал сделать с ней хоть что-нибудь! Помнится, услышав подобную категоричную просьбу впервые, Павел воспринял слова брата как шутку. Потом шутка повторилась ещё и ещё. В ответ на свои требования Андрей всякий раз получал отказ. Астафьев давно закрыл эту историю и возвращаться к ней… Возвращаться к ней было просто глупо! Вот только мучительные мысли и, казалось бы, давно утихшие воспоминания будоражили его ночами, отвлекали от решения важных вопросов днём и не давали покоя за обедом.

Как болезнь, как навязчивая идея, Юля Трофимова завладела его сознанием и не желала отпускать. Скользкая мыслишка встретиться с ней снова прочно засела в голове после звонка давнего друга – тот приглашал на мальчишник. И всё бы ничего, но будто нарочно он упомянул, что компанию друзей разбавит некая мадам. Подумать только: Трофимова заявила, что он не принял её на работу! Будто больше вспомнить было нечего! Нечего было сказать… И чисто из принципа, из уязвлённого мужского самолюбия он вздумал напомнить взбалмошной девице, что она «опустила», какие подробности вздумала «замолчать». О том, что душу ковыряет незнакомая прежде паника и непривычное сомнение, признаваться Астафьев не хотел.

Волнение захлестнуло гораздо позже, на яхте. Оно явилось ровно в тот момент, когда Трофимова вошла в кают-компанию и наполнила её своей энергией, удивительно тёплой и будто медовой на вкус.

Астафьев втянул воздух через нос и прикрыл глаза – находясь вне зоны её видимости, была возможность собраться с мыслями и не позволить маленькой нахалке завладеть ситуацией. Выходило как-то туго. И особенно непросто стало, когда пришла его очередь появиться на сцене и сыграть на ней главную роль – ведь к другим Астафьев просто не привык! Юля сверкала глазами, дерзила и всем своим видом кричала о независимости. Удивительно, какую точную характеристику выдал ей Андрей: «маленькая заносчивая дрянь». Услышав это впервые, Павел даже сделал брату выговор, теперь же готовился точь-в-точь повторить его слова. А главная беда состояла в том, что она зацепила. Вот эта новая Юля. Она будто пролазила под кожу. Болезненно и мучительно царапалась в самую глубину души.

Астафьев всё ещё помнил её прежнюю. Робкую, стеснительную, вечно сомневающуюся в своих силах. Павлу, чтобы развеять сомнения, когда-то хватило одного неосторожного взгляда. Чужого, к слову. И этого взгляда было достаточно, чтобы выделить её среди других таких же начинающих талантов. Сам того не ведая, Мартин предоставил ему карт-бланш. Ведь именно он обратил внимание на юную художницу. Именно он «откопал» её среди посредственностей, разглядел талант в пока ещё несовершенной мазне. Он мог часами стоять перед её картиной и подпитываться той энергией, которая сочилась из полотна. О чём Мартин думал, стоя перед размалёванным холстом, всегда оставалось загадкой, но ценность девчонки Астафьев распознал на раз. И отжал. Грубо и жёстко. Мужской интерес пришёл потом. Желание обладать завладело гораздо позже.