Путь. Автобиография западного йога - Уолтерс Джеймс Дональд "Свами Криянанда (Крийананда)" - Страница 30

И я поддался слабости. Я приму совет Разума, — решил я. Я покину город, сольюсь с Природой и буду жить среди простых и бесхитростных людей.

ГЛАВА 13

ПОИСК ПУТЕВОДНЫХ КАРТ

РЕШЕНИЕ ИСКАТЬ спокойствия духа в среде сельской простоты совпало с окончанием учебного года и с закрытием «Док-Стрит-Театра» на лето. Я вернулся в Нью-Йорк.

Отца компания «Эссо» недавно перевела в Каир управляющим по поиску нефти. Наш дом в Скарсдейле был сдан в наем, и мама временно сняла дом в Уайт-Плейнзе, готовясь к отъезду в Каир, к папе. Я оставался с нею две или три недели.

Свои планы на лето я уже составил. Однако я никого не посвящал в них и говорил лишь, что собирался поехать на север штата Нью-Йорк. Свои духовные устремления я хранил в глубокой тайне. Но я сразу же приступил к осуществлению своего намерения заняться изучением Священного Писания. Я взял на время у мамы Библию и начал читать ее с начала.

«В начале сотворил Бог небо и землю… И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». Кто не знаком с этими удивительными строками?

«И насадил ГОСПОДЬ Бог рай в Едеме на Востоке, и поместил там человека, которого создал… И заповедал ГОСПОДЬ Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь».

Но — что это? Как мог Бог желать, чтобы человек оставался невежественным?

И человек отведал этот плод, стал мудрым и был впоследствии вынужден жить как неразумный раб. Что же это за учение?

Глава пятая: Здесь я узнал, что Адам жил девятьсот тридцать лет; его сын Сиф — девятьсот двенадцать лет, а сын Сифа Енос — девятьсот пять лет. Сын Еноса Каинан «жил семьдесят лет и родил Малелеила. По рождении Малелеила Каинан жил восемьсот сорок лет, и родил сынов и дочерей. Всех же дней Каинана было девятьсот десять лет; и он умер. Малелеил жил шестьдесят пять лет и родил Иареда… Иаред жил сто шестьдесят два года, и родил Еноха… Енох жил шестьдесят пять лет и родил Мафусаила… всех же дней Мафусаила было девятьсот шестьдесят девять лет; и он умер».

Что же, дай Бог понять, все это значило? Может быть, в этом заключен некий глубокий смысл? [Позднее, когда я читал пояснения моего гуру к истории Адама и Евы, я осознал ее внутренний смысл, глубокий и вдохновляющий.] Во всем сказанном не было ничего, что касалась бы лично меня. В разочаровании я отложил книгу.

С той поры минули годы, и многие благочестивые христиане старались убедить меня в том, что истину Бога можно найти только в Библии. Если это действительно так, то мне трудно представить, чтобы человека, пребывающего в искреннем поиске (как я в то время), что-либо могло так оттолкнуть от самого порога познания этой Великой Книги, как то, что в ней написано. Лишь после того, как я встретил своего гуру и услышал его толкование Библии, я смог вновь вернуться к ней с истинным пониманием ее глубокого смысла; раньше же я просто «увязал» в бесконечном повторении «родил».

В библиотеке мамы была еще одна книга, привлекшая мой интерес. Она содержала краткие изложения главных религий мира. Может быть, именно в ней мне суждено было найти те ориентиры, которые я искал.

Избранные места из Библии в этой книге казались мне наполненными большим смыслом, но в то же время (поскольку у меня было слишком научное восприятие реальности) выглядели слишком антропоморфными. Иудей, мусульманин, буддист, даос, последователь Зороастра — все это я находил поэтически прекрасным и вдохновляющим, однако мне все еще чего-то недоставало. Меня призывали верить, но ни одно из этих Писаний не побуждало меня проверить ту или иную религию на опыте. Без познания Бога какая польза от простого верования? Чем больше я погружался в чтение, тем больше убеждался в том, что, несмотря на величие, они были выше моего понимания. Может быть, все дело в стиле. Обычно язык Священных Писаний, размышлял я, столь символичен, что его просто невозможно понять.

Потом я перешел к чтению индуистских текстов — всего несколько страниц, но какое откровение! Здесь упор делался на космические реалии. Бог описывался как Бесконечное Сознание, человек — как проявление такого сознания. Это была та же концепция, которую я сам разработал во время своей долгой вечерней прогулки в Чарльстоне! Самый высокий долг человека, читал я, — настроить себя на это божественное сознание. И снова это было как раз то, к чему я уже приходил ранее! Высшая цель человека, согласно этому учению, — ощутить эту божественную реальность как свое истинное Я. Какой научный подход! Какая бесконечная перспектива! Здесь так же изобиловала поэтическая символика, как и в других Священных Писаниях, но были также объяснения, кристально чистые и логические. Главное же, что я нашел совет: не только для религиозной жизни вообще, а конкретно о том, как искать Бога.

Это было как раз то, что я так долго искал! Я чувствовал себя как бедняк, только что получивший бесценный подарок. Я бегло прочитал эти отрывки, затем, осознав все их возвышенное значение, отложил книгу и решил дождаться момента, когда буду в состоянии читать эти учения, медленно усваивая их. Между тем я попросил маму разрешить мне взять эту книгу с собой на лето. «Конечно», — ответила она, не сознавая всей глубины моего интереса.

В Уайт-Плейнзе нас навестила тетушка Оллин, сводная сестра мамы. Почувствовав мое внутреннее смятение, она однажды сказала: «Держу пари, что Дон поступит в богословскую семинарию».

— Дон? Нет! — В тоне ответа мамы слышалось: «Кто угодно, только не он». Изменения, которые впоследствии произошли в моей жизни, застали ее врасплох.

Два или три раза за время моего пребывания в Уайт-Плейнзе я выезжал поездом в Нью-Йорк, где вновь созерцал бесконечную череду напряженных озабоченных лиц. Как много трагедий можно было прочитать на них: отчаяние, горечь, скрываемая печаль! Более, чем когда-либо прежде, я ощущал наши общие человеческие узы. Самым опасным преступником мог быть и я сам. Ибо кто был свободен от невежества? Несомненно, даже наркоман мог оправдать себя обстоятельствами, которые втянули его в эту паутину. Что сказать о своих собственных позициях? Смел ли я быть уверенным в них? Как может кто-либо, на любом этапе жизни, знать с уверенностью, что он, действуя с самыми лучшими намерениями, идет к свободе, а не попадет в новые путы? Мое растущее убеждение в том, что все является частью одной Реальности и что все мы глубоко связаны друг с другом, пробуждало в то же время вселяющее ужас чувство собственной уязвимости. Я видел себя несомым в небе невежества и с равным успехом мог взлететь или упасть.

Пришло время крепко взять свою жизнь в руки. Слишком долго я стихийно плавал по морям обстоятельств, смутно надеясь, что правильно выдерживаю главное направление к берегам истины. Я должен теперь сознательно направлять свою жизнь.

Однажды, после полудня, я шел по Пятой Авеню. Стояла удручающая жара. На углу улицы передо мной был прохладный и приветливый бар. Я вошел и выпил пару кружек освежающего пива. Хотя я и не опьянел, но почувствовал, что мои рефлексы стали не столь острыми, чем до посещения бара. Я никогда не считал пьянство личной проблемой и не воспринимал умеренную выпивку как зло. Но теперь я подумал, что если что-либо может ослаблять контроль над собой даже в малой степени, мудрее исключить такую возможность. Выйдя из бара, я решил никогда больше не выпивать. С тех пор так и было.

Сначала в своей поездке на север штата Нью-Йорк я хотел без личных усилий обрести покой среди красот Природы. Но когда я покидал Уайт-Плейнз, у меня, под влиянием прочитанных мной изречений из индийских Священных Писаний, возникла твердая решимость поработать над собой. Отказавшись от спиртного, а за три месяца до того и от курения, я почувствовал вкус к самодисциплине. Я все еще надеялся, что более естественная среда будет способствовать моему духовному спокойствию, однако не испытывал иллюзий по поводу того, что на лоне природы найду ответы на все свои вопросы. Бог позаботился о том, чтобы, как я поясню позднее, ни один из моих вопросов не нашел там разрешения.