Балтийская трагедия: Агония - Бунич Игорь Львович - Страница 19

Несмотря на витиеватый стиль изложения наркомовских мыслей, командующий без труда понял, чего боятся в Кремле. Боятся того, чего боялись ежедневно в течение многих лет — восстания народа, которое потенциально может поддержать и армия. За что поплатились головой три маршала и десятки миллионов простых людей, как военных, так и штатских. И особенно обидно, конечно, было бы восстание вооруженного народа, который пришлось самим и вооружить.

С началом военных действий 22 июня обе стороны возлагали большие надежды на восстание народа в тылу противника. В Москве надеялись, что подобное восстание произойдет в Германии из пролетарской солидарности с «первым в мире государством рабочих и крестьян», как любовно называл Сталин свой кроваво-террористический режим. В Берлине с неменьшим основанием надеялись на восстание в СССР, чей народ столько претерпел от сталинской тирании, что, казалось бы, должен был воспользоваться любой возможностью для уничтожения большевистского режима в стране. Надежды Берлина подогревались ещё и тем обстоятельством, что именно в первые два месяца войны добрая треть сталинской армии, как бы подтверждая прогнозы немецких аналитиков, перешла на их сторону с оружием в руках, а примерно половина — была захвачена в плен. Остатки Красной Армии откатывались на восток, нигде не оказывая особенно серьезного сопротивления. В таких условиях вооружать население было до крайности опасно.

Ничего подобного адмирал Кузнецов, конечно, не писал, но между строк все это читалось довольно отчетливо. Нарком ВМФ тоже не верил, что придуманное Ждановым «народное ополчение» даст какие-либо военные результаты. А из этого вытекало, что Ленинград будет неизбежно взят.

Из подобной предпосылки сам собой вытекал вопрос: а что же делать флоту в таких условиях? Казалось бы у флота не было выбора: либо погибнуть в Таллинне, либо прорваться в Ленинград и погибнуть там.

Однако, сообщал адмирал Кузнецов, существует и ещё один выход.

По сути Таллинн стал первым местом, по крайней мере на северо-западном направлении, где немцы столкнулись с ожесточённым и хорошо организованным сопротивлением. Таллинн стал тем местом, где флот остановил бегущую и деморализованную армию, заставив её воевать. При этом он обеспечил армии небывалую ещё с начала войны артиллерийскую поддержку, в результате чего противник топчется у города уже второй месяц. Полтора месяца боев под Таллинном показали, что авиация и артиллерия немцев очень неэффективны в действиях против боевых кораблей. За этот период авиации противника, совершающей ежедневно сотни боевых вылетов, не удалось, например, добиться ни одного прямого попадания в крейсер «Киров». За это же время в крейсер попал всего один артиллерийский снаряд, причинивший незначительные повреждения. То же самое можно сказать и о других боевых кораблях.

За это же время огнем с кораблей подавлено несколько артиллерийский батарей противника, уничтожено немалое количество танков, прочей боевой техники и живой силы немцев. Немцы продемонстрировали полную неспособность прорыва своими мобильными соединениями через артиллерийский барраж с кораблей.

Всё это можно повторить в ещё большем масштабе под Ленинградом, где к артиллерийскому барражу прибавятся два линкора, ещё два крейсера, по меньшей мере десять эскадренных миноносцев и тяжёлые береговые батареи, включая одно 406-мм полигонное орудие. Гораздо более плотная насыщенность войск под Ленинградом, плюс гарнизон Таллинна, плюс гарнизоны островов и Ханко, плюс морские десантные части, снятые с кораблей, где предполагается оставить почти исключительно комендоров, в сочетании с огнём кораблей позволят остановить противника и продержаться до наступления зимы.

Исходя из подобной постановки задачи, главным становится прорыв из Таллинна в Ленинград основной группы кораблей артиллерийской поддержки. А именно: крейсера «Киров», лидеров «Минск» и «Ленинград», эскадренных миноносцев: «Скорый», «Славный», «Свирепый», «Суровый», «Гордый» и «Сметливый». Это наиболее важная задача, связанная с прорывом из Таллинна в Ленинград, а потому именно эта группа кораблей должна быть лучше всего обеспечена тральщиками и прочими видами прикрытия. Возглавить эту группу должен лично командующий флотом. Что касается остальных кораблей и судов, то их приход в Кронштадт хотя и важен (особенно транспортов с частями 10-го корпуса), но не так, как приход основной группы кораблей артиллерийской поддержки.

Далее нарком сообщал, что все его попытки добиться открытия Южного фарватера не увенчались успехом. Всё южное побережье залива уже занято противником, установившим в ряде пунктов мощные береговые батареи. В частности, на мысе Юминда. Официальные мотивировки отказа открыть Южный фарватер главным образом основаны на опасении, что противник сможет в упор расстрелять с берега все идущие на прорыв корабли и суда. Возражение, что корабли легко подавят все береговые батареи немцев (самая мощная из которых имеет четыре орудия калибром 150-мм), во внимание не принимаются и не выслушиваются. Видимо, дело в том, что командование опасается возможности попадания поврежденных артиллерией и авиацией кораблей и транспортов в руки противника. А потому следовать придется исключительно Центральным фарватером...

Чего боялись «наверху», тоже было понятно Трибуцу. Повреждённые (и даже неповреждённые) транспорты, подбитые авиацией или береговыми батареями, могли, вместо того, чтобы доблестно утонуть, выкинуться на занятый противником берег. Напуганное массовой сдачей в плен сухопутной армии высшее командование опасается такой же массовой сдачи флота, а потому и перестраховывается, закрывая фарватер, который, хотя и гораздо безопасней Центрального, но проходит слишком близко от занятого противником берега, создавая ненужное искушение...

В заключение нарком сообщал Трибуцу, что 30-31 августа он предполагает быть в Кронштадте, что надеется встретиться с командующим КБФ и обсудить с ним все проблемы, стоящие перед флотом.

09:50

На палубе «Пиккера» начали собираться участники предстоящего совещания у командующего флотом. Прибыли адмиралы Пантелеев и Ралль, генералы Николаев и Березинский, последний из несбежавших к немцам членов ЦК компартии Эстонии Картотамм, председатель Совнаркома Эстонии Лауристин, Уполномоченный ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР Бочкарёв, Уполномоченный Республиканского Комитета обороны ЭССР Веймер, командиры соединений и дивизионов боевых кораблей. Бросалось в глаза отсутствие адмирала Дрозда.

Капитан 1-го ранга Египко «дышал свежим воздухом и собирался с мыслями», как ему посоветовал командующий, на мостике посыльного судна. Он стоял, облокотившись на поручни, глядя на поднимающихся на палубу офицеров, большая часть которых была ему известна ещё со времени обучения в училище.

Увидев капитана 1-го ранга Трипольского, Египко уже начал спускаться с мостика, когда услышал крики сигнальщиков: «Киров»! «Киров»!»

Египко обернулся. Вдали на рейде серым призраком несся крейсер, через каждые 40 секунд громыхая огнем девятиорудийного залпа. Даже без бинокля было видно, что «Киров», прекратив огонь, метнулся влево. Вокруг крейсера начали подниматься белые столбы воды, а под облаками расцветать чёрно-оранжевые цветки зенитных разрывов.

«Раз, два, три, четыре, — считал сигнальщик. — Больше 10 самолётов!»

На мостике неожиданно возник сам командующий флотом. Взяв бинокль у вахтенного офицера, он лично наблюдал очередную (уже какую по счёту!) воздушную атаку немцев на крейсер «Киров».

Самолёты ушли, а на крейсере не было заметно никаких повреждений. Корабль продолжал вести огонь по позициям противника. Маневрируя вместе с ним на рейде, огонь вели лидеры «Минск» и «Ленинград», эскадренные миноносцы «Свирепый», «Гордый» и «Сметливый».

Почти месяц они, маневрируя на ограниченной акватории Таллиннского рейда, не давали возможности противнику ворваться в город, ежедневно, по нескольку раз в сутки подвергаясь воздушным налётам.