Мамалыжный десант - Валин Юрий Павлович - Страница 67

Краем глаза Тимофей видел девчонку – та была бледна как мел. Оно и понятно: кроме предчувствия мучительной «беседы» приходится еще и второй раз за сутки руки задирать. Она с гонором, не любит руки поднимать. С подолом попривыкла, бедняга, а это иное…

– Уже идем, герр офицер! – лепетал Тимофей, топчась на месте. – Все идем с господином офицером! Нихт шиссен!

Фриц, теряя терпение, шагнул вперед. Вальтер – такой же, как у Тимофея, но, надо думать, без наградной плашки – держал наготове, но все же шагнул вперед, смельчак.

– Мы идем, идем, – перепуганно повторял сержант Лавренко. – Шинелечку, шинелечку только, герр гауптман…

Отмахиваясь от лежащих автоматов, Тимофей, умоляюще глядя на пленителя, ухватился за шинель. Лицо фрица брезгливо скривилось: не любит ссыкунов, волчара…

Подхватил с ящика шинель «трус» Лавренко, тут же швырнул ее вперед, сам упал на колено в сторону. Лежавший под шинелью ремень со снаряжением остался в руках. Может, штык был бы и уместнее, но ладонь сама легла на рукоять саперки. Выпрямляясь, ударил без промедления – лопастью снизу вверх, под кисть с пистолетом. Рука немца задралась, вальтер бабахнул в потолок… Но это неважно.

Оставляя немца за спиной, Тимофей кинулся на следующего врага. Тени от фонарей вихрем метнулись по подвалу. Лицо фрица с вытаращенными глазами рядом – лопаткой в переносицу. Пусть в чехле, зато от души. Хрустнуло. Сшибая плечом фрица, отводя в сторону его автомат, Тимофей продолжил движение, вместе завалились в проход… Если пулеметчик у них спец, сейчас сапогом в лицо встретит…

За спиной палили из пистолета. Фриц под Тимофеем пытался вздохнуть, тщетно вхрипнул воздух. Колотя его лбом в разбитое лицо, сержант вырвал лопатку из чехла (разворачивать некогда), с маху вонзил черенком под ребра – в почку…

Теперь пулеметчик.

Пулеметчик уже сам падал, цеплялся за свой МГ, барабан пулемета царапал косяк. В щеке фрица пулевое отверстие. Готов…

Сзади гологоловый немец встретил ударом ноги прыгнувшего на него Шелехова, вновь нагнулся за выроненным пистолетом. К Тимофею немец успел обернуться, даже защитно выставить побитую руку. Глаза цепкие, холодные, точно – волчара. Но тут тебе не лес, тут пехота с плацдарма.

Удар отточенного ребра саперно-днепропетровского «Коминтерна» почти отсек предплечье, фриц пошатнулся. Продолжая движение, сержант Лавренко шагнул мимо врага, уже разворачиваясь, рубанул по шее еще раз и дважды – уже по падающему…

Стискивая ставший скользким черенок саперки, Тимофей наконец дотянулся до автомата. Строчить вроде смысла не было: немцы лежат, из подвального коридора никто не бьет… Все, что ли?

Валявшийся на полу фонарик продолжал светить. Сидящие с пистолетами наготове рыжая и Сречко, лежащий на полу Шелехов – все смотрели на сержанта Лавренко.

Тимофей осознал, что продолжает рычать. Сквозь зубы, глухо и, наверное, страшно. Выдохнуть и утихнуть удалось с трудом.

– Извиняюсь, малость пересрал. Сречко, коридор!

В коридор выскочили вдвоем, держа автоматы наготове. Немцев не было. Югослав выругался – по-своему, но вполне понятно.

Переходили на другое место поспешно. Пулемет не взяли, только затвор вынули. Но патронов к штурмовому автомату добавилось, да и иное полезное у немцев позаимствовали. Документы убитых Тимофей тоже забрал.

Сидели в пристройке вроде голубятни, но, к счастью, без птичьего дерьма. Узкий, заваленный хламом двор хорошо просматривался, за спиной была глухая стена – врасплох больше не застанут. Перебинтовали сержанту Лавренко руку: во время рукопашной проклятый порез вновь открылся.

Шелехов наконец развернул рацию. Сречко залез, закинул провод антенны повыше. «Плато» ответило сразу. Радист расшифровал: «К 18:00 выйти угол Царя Дюшана и Господаря Фомы[40]. Пятый будет встречать. Не рисковать. Обстановка неопределенная».

Насчет неопределенной обстановки и так было понятно: начали крыть из пулеметов где-то рядом, за квартал, потом разом стихло. Активно воевали ближе к реке – отчетливо доносились выстрелы танковых орудий, потом начинали лупить минометы. Над крышами тоже периодически ревело, но бомбили где-то дальше. Еще не хватало, чтобы на голубятню чего-нибудь уронили.

Шелехов дремал, остальные обсуждали, как там, в подвале, вышло и почему. Получалось, что фрицы подошли неслышно и спокойно, прям как к детсадовцам несмышленым. Тьфу, поверить невозможно.

Рыжая подтвердила, что один немец был из знакомых полковника Ноймана. Что-то вроде охраны, привозившей-отвозившей. Те были эсэсовцы, хотя сам полковник действительно из медицины – из ветеринарной или человеческой, сложно сказать. Лизавета вообще уверяла, что немцы к людям много хуже, чем к скотам, относятся. Вот в концлагере лошадей мыли вдвое чаще, чем заключенных. А уж насчет питания и сравнивать нечего.

Вообще, это было странным. Тимофей лежал рядом с хорошенькой девушкой, может быть, даже красивой или очень красивой, но ничего такого не чувствовал. Ну, кроме жалости и некоторого сочувствия. Вот что ее угораздило на глаза тому Нойману попасться? Жила бы себе и жила. Так-то отнюдь не безмозглая, соображает живо. В подвале она первая из нагана по пулеметчику и пальнула. Не попала, правда, поскольку «я вас умоляю, разве это взвод у шпалера?!», но отвлекла. Фрицы такой прыти именно от нее не ждали. Потом уж Сречко пулю в немца всадил поточнее…

Сейчас югослав заснул, да и у самого Тимофея глаза слипались. Но нужно было дать личному составу отдохнуть, да и рыжую успокоить.

– Ты лучше честно скажи: в тюрьму или помурыжат и хлопнут? – шептала Лизавета. – Я же не специально с Генрихом спала. Он меня, можно сказать, принудил и изнасиловал. А? Чего мне будет? Может, взятку кому дать? У меня немного денег и побрякушек найдется. Могу и натурой, я сладко-распутная.

– Вот про это лучше и не заикайся. Взятки у нас не берут. Может, в тылу где-нибудь, там может быть. А здесь нет, не тот случай. Мой совет: рассказывай все без утайки, помогай следствию. Со своей стороны характеристику дам командованию: помогала и содействовала, участвовала в бою.

– И на том спасибо. А если, Тимочка, наоборот? Без канцелярии, а? Я тебе сейчас тихонечко так вкусно сделаю, что на седьмом небе будешь. Даже два раза. И преступать тебе ничего не надо, я паспорт сама вытащу: ну заснул с усталости, а?

– Руку убери, Лизавета. Я же ясно говорю: не тот случай. А со мной уж точно не тот. Я женатый, и сын у меня недавно родился.

Бессовестная девица вздохнула:

– Поздравляю. Да, тут мне вообще, отцым-поцим, не повезло.

– Слушай, Лизка, ну куда ты вообще денешься? Наши же везде будут. Не завтра, так послезавтра. Все равно найдут.

– Так уж и везде? Ты, Тимочка, щедро преувеличиваешь.

– Везде и будут. Везде, где надо, – твердо сказал сержант Лавренко, отпихивая не спешащую убраться ладонь задержанной. – Так что думай о будущем. И лучше без распущенности.

– Я вас умоляю, да я только о том и думаю. Время нервное: то в тюрьму, то на опыты, постели грязные, да еще мужчины нездоровы через одного…

Тимофей понимал, о чем она. В сумке Лизаветы, кроме паспорта, помады да нескольких несчастных рейхсмарок, хранилось изрядное количество презервативов. Собственно, там в основном резинки и были. Если вдуматься, ужасная жизнь у девки.

Пригревшаяся Лизавета умолкла и задремала. Тимофей, видимо, тоже ненадолго уснул, поскольку, когда открыл глаза, вздрогнул:

– Вот ты дура!

Задержанная налепила на щеку подарок старшего лейтенанта и с фальшивым чирьем выглядела просто кошмарно. Хихикнула:

– Я вас умоляю, шикарная ж вещь. Пригодится, спрячу, не нашмонают…

– Только не говори, куда прятать будешь. – Тимофей посмотрел на часы. – Пора нам готовиться, скоро на исходную выходить.

Перекусили взятым у битых немцев безвкусным шпиком и невкусным хлебом. Все слегка отдохнули, радисту было так себе, но бодрился. Прислушивались – перестрелка в паре кварталов от опергруппы то разрасталась, то стихала. Ближе к реке продолжали серьезный бой. Но то в отдалении, а что на Господаря Фомы – фиг угадаешь. Фрицы со стороны крепости вели жидковатый, но упорный обстрел. Наверное, просто из вредности, чем с тактическими устремлениями.