Путь на восток (СИ) - "Эфемерия" - Страница 42

Блондинка продолжает вопить от боли на заднем плане, срывая голос до хрипоты.

Хмурое небо продолжает извергать ослепительные молнии и тонны воды.

Я продолжаю сидеть на грязном кафельном полу, дрожа всем телом от мерзкого холода и тщетно пытаясь придумать план спасения.

Так проходит час.

Может быть, два.

Или даже три.

Сложно сказать точно — часов у меня нет, а интуитивное ощущение времени стирается перед лицом неотвратимой гибели. Старуха с косой в очередной раз занесла над нами костлявую руку — и теперь мы вряд ли сможем её перехитрить.

Мой взгляд невольно падает на брошенный рядом автомат. Семи патронов не хватит, чтобы отбиться от кровожадного стада… Но их хватит на нас. Чтобы успеть расстаться с жизнью прежде, чем мерзкие заживо гниющие твари начнут рвать нам глотки.

Похоже, план всё-таки есть.

Не спасения. Но избавления.

Интересно, о чём должен думать человек на смертном одре? Вспоминать о былом или же жалеть об упущенном? О чём подумал мой брат за мгновение до того, как на его горле сомкнулись зубы кровожадной твари? И успел ли он вообще о чём-то подумать?

Не знаю. Никогда прежде не рассуждала на эту тему. Даже тогда, когда бесцельное и бесконечное скитание по выжженной мёртвой земле осточертело мне до тошноты, у меня не возникало мыслей пустить себе пулю в лоб.

Черт знает, почему.

Ведь это было самым простым и логичным решением — на заре эпидемии так поступали очень многие отчаявшиеся.

Наверное, всему виной было моё природное неискоренимое упрямство — я никогда не искала лёгких путей и никогда не плыла по течению, будучи твёрдо убеждённой, что человек сам вершит свою судьбу.

И вот где я оказалась в конечном итоге.

Негромкий скрип открываемой двери прерывает поток моих напряжённых размышлений.

— Можно? — хренов герой непривычно неуверенно мнётся на пороге, потупив взгляд на собственные ботинки. — Бьянка сказала, что головка показалась… Решил рассказать тебе.

Понятия не имею, с чего вдруг он взял, что мне интересна эта информация.

Какое значение имеет рождение новой жизни, когда все наши висят на волоске?

Мы в капкане, и спасения ждать неоткуда.

Поднимаю на Торпа пристальный немигающий взгляд — и в голове вдруг самопроизвольно вспыхивает осознание, что в шаге от смерти человек гораздо сильнее жалеет об упущенной возможности. Потому что я жалею. Чертовски сильно жалею, что остановила его тогда, на гребаной крыше гребаного трейлера… Когда ещё не знала, что наши дни сочтены, и иного шанса попросту не представится.

— Хотя кого я обманываю? — хренов герой тихо усмехается собственным мыслям и решительно переступает порог, прикрыв за собой дверь. Я медленно поднимаюсь на ноги, ещё медленнее вскидываю голову, и наши взгляды сталкиваются. — Я хотел сказать совсем другое. Вероятно, к рассвету мы все уже будем мертвы…

Торп выдерживает продолжительную паузу, не разрывая зрительного контакта — напряжённо потирает переносицу двумя пальцами, кривит губы в своей коронной наигранно-небрежной улыбке, и всё смотрит-смотрит-смотрит прямо в глаза. Его пристальный взгляд вкручивается в мозг словно кюретка для лоботомии, радужка болотного цвета затягивает будто трясина, парализуя голос разума и беспощадно отрезая все пути к отступлению.

Но я больше не хочу отступать.

Больше не хочу бороться с этим иррациональным, парадоксальным, совершенно обезоруживающим влечением — да и какой смысл в этой борьбе? Никакого смысла нет и не было. Я безбожно проиграла ещё тогда, когда дуло его жалкого Кольта упёрлось мне в лопатки на заброшенной заправке близ Роджерс-Сити.

— И я понял, что если и жалею о чём-то в этой жизни… то только о том, что позволил тебе тогда уйти.

Хренов герой озвучивает мои мысли.

С поразительной легкостью и удивительной честностью — пожалуй, из нас двоих к самообману склонна только я.

Раскаты грома, шум ливня, страдальческие вопли Синклер, хриплое рычание тварей — всё это отступает на задний план, растворяется словно под действием концентрированной кислоты, когда мы одновременно делаем крохотный шаг навстречу друг другу.

А потом ещё один. И ещё.

Поначалу медленно, осторожно, даже с опаской… А когда между нами остаётся не больше метра, последние хрупкие барьеры враз сметает невидимым ураганом пятой категории. Мы синхронно срываемся вперёд, его руки оказываются на моей талии, мои — смыкаются вокруг его шеи. Последний взгляд — глаза в глаза, тёмно-зелёная трясина против чернильной черноты. А через долю секунды я приподнимаюсь на цыпочки, Ксавье наклоняется ниже — и наши губы встречаются в жадном глубоком поцелуе. В бесконечной яростной борьбе, в которой никогда не было победителя.

Горячий язык скользит ко мне в рот, сильные мужские ладони стискивают талию до хруста в рёбрах, и вязкое тягучее желание сиюминутно закручивается тугим узлом внизу живота. По позвоночнику проходит волна возбуждения, концентрируясь глубоко внутри — там, где мышцы требовательно сжимаются вокруг пустоты. Меня мгновенно бросает в жар, несмотря на насквозь мокрую одежду. Лихорадочная дрожь во всём теле усиливается — но теперь меня трясёт уже не от холода, а от безудержного сокрушительного желания.

С губ против воли срывается тихий стон, утонувший в голодном жадном поцелуе.

Oh merda, я хочу его так чертовски сильно, что перед глазами всё плывет, а сердце гулко стучит в висках в бешеном тахикардичном ритме.

Руки Торпа быстро проникают под одежду, задирают ткань тонкой майки, скользят вверх по спине, перемещаются на грудь, требовательно сжимают сквозь плотные чашки бюстгальтера — соски мгновенно каменеют от интенсивности воздействия. Острота ощущений зашкаливает за критическую отметку, дыхание перехватывает от невероятно сильного возбуждения.

Я с яростью впиваюсь зубами ему в нижнюю губу, окончательно теряя чувство реальности от солоноватого привкуса крови.

Так умопомрачительно ярко.

Так бесподобно хорошо.

И так невыносимо жалко, что это первый и последний раз.

И в эту секунду я вдруг отчётливо понимаю, что совсем не хочу умирать. Не хочу лишиться жизни, едва успев вспомнить её вкус.

Не хочу потерять всё это.

Не хочу потерять… его.

— Ребята, вы тут? — позади нас распахивается неплотно прикрытая дверь. Мы резко отрываемся друг от друга. Стоящий на пороге Петрополус смущённо опускает взгляд в пол. — Извините, что помешал. Правда, простите. Честно. И вообще за всё простите… Я там наговорил всякого… Я был не прав. Но… теперь я знаю, как поступить правильно.

Его странная речь на мгновение выбивает нас обоих из колеи — пока мы с Торпом обмениваемся непонимающими взглядами, Аякс поправляет идиотскую синюю шапку и улыбается с неожиданной теплотой. Его бледное лицо с ввалившимися от недоедания щеками заметно проясняется, будто он внезапно отыскал элементарное решение сложнейшей математической задачи.

— Скажите Энид, что я люблю её. И ребёнка.

Хренов герой понимает его намерения на секунду раньше, чем я.

— Нет! — Ксавье бросается к товарищу, но Петрополус проворно отшатывается назад и захлопывает дверь, придавив её скамейкой с той стороны и заблокировав ручку. — Аякс, стой! Не делай этого, черт возьми!

— Лучше я один, чем все! — из коридора доносится звук стремительно удаляющихся шагов. Торп остервенело дёргает дверную ручку, но она никак не поддаётся.