По ту сторону зимы - Альенде Исабель - Страница 20

Целительницу было нетрудно найти, поскольку все ее знали. Она не удивилась их приходу: Фелиситас привыкла принимать души, как она называла своих посетителей, и приветливо пригласила их в дом. Она была убеждена, что деревянные стены, земляной пол и соломенная крыша дышат и думают как живые; она разговаривала с ними, спрашивая совета в наиболее трудных случаях, и они отвечали ей в ее снах. В круглой индейской хижине, где была только одна комната, проходила ее жизнь, и там же она лечила людей и совершала обряды. Занавеска из сарапе[17] отделяла маленький уголок, где она спала на узком лежаке из голых досок. Колдунья приветствовала прибывших, осенив их крестом, предложила им сесть на пол и приготовила кофе для Консепсьон и мятный чай для Эвелин. Она взяла должную плату за свои профессиональные услуги и, не пересчитывая, положила банкноты в консервную банку.

Бабушка и внучка пили в почтительном молчании и терпеливо ожидали, пока Фелиситас поливала из лейки целебные растения, повсюду стоявшие в горшках в сумраке хижины, пока она насыпала кукурузные зерна курам, бродившим тут же, и пока она не поставила вариться фасоль на очаг, устроенный во дворе. Покончив с неотложными делами, старая женщина расстелила на полу яркий домотканый коврик и разложила на нем в неизменном порядке предметы своего алтаря: свечи, пучки ароматических трав, камешки, ракушки и фигурки индейского и христианских культов. Она подожгла несколько веточек шалфея, чтобы дым очистил жилище, а сама ходила кругами и произносила заклинания на древнем языке, чтобы прогнать злых духов. Потом уселась напротив посетительниц и спросила, что их сюда привело. Консепсьон объяснила: проблема в том, что внучка перестала говорить.

Глаза целительницы, блестевшие из-под морщинистых век, внимательно смотрели в лицо Эвелин несколько долгих минут. «Закрой глаза и скажи мне, что ты видишь», — велела она девочке. Та закрыла глаза, но голос не шел, она не могла описать ни сцену на мосту, ни весь тот кошмар, который устроили татуированные мужчины, схватившие Андреса и мучившие ее, распростертую на полу. Она пыталась заговорить, но получались лишь хриплые горловые звуки, с большим усилием она едва смогла произнести несколько сдавленных, нечленораздельных гласных. Консепсьон попыталась рассказать, что произошло с ее семьей, но целительница ее перебила. Она объяснила, что является проводником здоровой энергии вселенной, это свойство она получила от рождения и развивала в течение всей своей долгой жизни вместе с другими шаманами. Для этого она летала далеко, на самолете, к семинолам[18] во Флориду и эскимосам в Канаду, но высшее знание получила от священного растения с берегов Амазонки, где находятся главные врата, через которые можно проникнуть в мир духов. В небольшой чашке из голубой глины, раскрашенной символами доколумбовой эпохи, она подожгла целебные травы и пахнула дымом в лицо Эвелин, а затем велела ей выпить какой-то тошнотворный напиток, который девушка едва смогла проглотить.

Вскоре питье начало оказывать действие, девушка больше не могла сидеть и склонилась на бок, положив голову бабушке на колени. Она чувствовала, что кости ее стали мягкими, тело растворяется, словно морская соль в опаловом море, и что ее закружили фантастические вихри невероятно ярких цветов — желтый, как подсолнухи, черный, как обсидиан, зеленый, как изумруд. Тошнотворный вкус отвара заполнил гортань, и ее вырвало, словно вывернуло наизнанку, в подставленный Фелиситас пластиковый тазик. Наконец рвота прекратилась, и Эвелин снова прилегла на бабушкину юбку, дрожа всем телом. Видения продолжали сменять друг друга; она видела свою мать такой, какой она была в их последнюю встречу, потом себя в детстве, как она купается в реке с другими детьми или как она, пятилетняя, сидит на плечах у старшего брата; появилась самка ягуара с двумя детенышами и снова мать и какой-то незнакомый мужчина, быть может отец. И вдруг она оказалась на мосту, где повесили ее брата. Она в ужасе закричала. Она была одна с Грегорио. Жаркие испарения земли, шелест банановых листьев, огромные сизые мухи, черные птицы, неподвижно зависшие в небе, отвратительные плотоядные цветы, плывущие по ржавой реке, и ее распятый брат. Эвелин кричала и кричала, безрезультатно пытаясь убежать и спрятаться, но не могла даже пошевелиться, словно превратилась в камень. Будто издалека она услышала голос, произносивший литанию на языке майя, и ей показалось, будто ее укачивают в колыбели. Прошла вечность, прежде чем она успокоилась и осмелилась поднять глаза, и тогда она увидела Грегорио, который не висел, словно туша на бойне, а стоял на мосту, целый и невредимый, без татуировок, такой, каким был до того, как утратил невинность. Рядом с ним стоял Андрес, тоже целый и невредимый, он махал ей рукой: не то звал ее, не то прощался. Она послала им воздушный поцелуй, и братья улыбнулись, а потом медленно растворились в пурпурном небе и исчезли. Время надломилось, перепуталось, она не понимала, что было раньше, что потом и сколько прошло минут или часов. Она совершенно погрузилась во власть наркотического зелья и поняла, что страх исчез. Снова явилась самка ягуара с двумя детенышами, и она отважилась погладить ее по спине, жесткой и пахнущей болотом. Эта огромная желтая кошка какое-то время сопровождала ее, то появляясь, то исчезая в других видениях, янтарные глаза рассматривали ее, она указывала Эвелин дорогу, когда той случалось заблудиться в абстрактных лабиринтах, и защищала от нападения зловредных существ.

Через несколько часов Эвелин вышла из волшебного мира и обнаружила, что лежит на узкой койке, укрытая одеялами, оглушенная, что все тело у нее ломит и она не понимает, где находится. Она попыталась сосредоточиться и увидела, что рядом, на полу, сидит бабушка и молится, перебирая четки, и другая женщина, которую она не узнала, пока та не сказала, что ее зовут Фелиситас, тогда Эвелин ее вспомнила. «Скажи мне, что ты видишь, девочка», — велела колдунья. Эвелин сделала отчаянное усилие, чтобы заговорить, выдавить из себя хоть какие-то слова, но она слишком устала и лишь смогла выговорить, заикаясь, что-то про братьев и ягуара. «Это была самка?» — спросила целительница. Девочка кивнула. «Я толкую это как женскую силу, — сказала Фелиситас. — Это жизненная сила, которая была у древних, как у женщин, так и у мужчин. В мужчинах она уснула, и от этого случаются войны. Но эта сила проснется, и тогда добро пойдет по земле, восторжествует Великий Дух, настанет мир и закончатся злые деяния. Так говорю не только я. Так говорят старые мужчины и женщины, владеющие мудростью коренных народов, с которыми я говорила. У тебя тоже есть такая жизненная сила. Поэтому тебе и явилась мать-ягуариха. Запомни это. И не забывай: твои братья среди добрых духов, они больше не страдают».

Опустошенная, Эвелин погрузилась в тяжелую дрему без сновидений и через несколько часов проснулась на койке Фелиситас, освеженная сном, сознавая все, что произошло, и страшно голодная. Она жадно съела фасоль и лепешки, приготовленные старой женщиной, и когда захотела поблагодарить ее, получилось бормотание, однако звуки слышались ясно. «Твоя болезнь не в теле, а в душе. Может, ты вылечишься сама, может, все пройдет на время, а потом снова вернется, потому что болезнь очень упорная, и ты, может быть, не вылечишься никогда. Там видно будет», — предсказала Фелиситас. Прежде чем проститься с посетителями, она дала Эвелин образок с изображением Святой Девы, освященный папой Иоанном Павлом, когда тот приезжал в Гватемалу, и маленький амулет из камня, с резьбой в виде неистовой Ишчель, богини-ягуарихи. «Тебя ждут испытания, девочка, но эти две добрые силы тебя защитят. Одна — святая мать-ягуариха племени майя, другая — святая мать христиан. Позови их, они придут и помогут тебе».

Область Гватемалы на границе с Мексикой была центром контрабанды и наркотрафика, тысячи мужчин, женщин и детей там зарабатывали на жизнь за рамками закона, но найти койота, которому можно было доверять, оказалось нелегко. Были такие, которые, получив половину оплаты, бросали людей на произвол судьбы где-нибудь в Мексике или перевозили их в нечеловеческих условиях. Порой запах, которым несло из контейнеров, выдавал тот факт, что внутри находились десятки трупов мигрантов, задохнувшихся или сварившихся заживо от невыносимой жары. Самой большой опасности подвергались маленькие девочки: их могли изнасиловать или продать сутенерам либо содержателям борделей. И снова Нурия Кастель протянула руку помощи падре Бенито, рекомендовав ему скромное агентство, имевшее хорошую репутацию среди евангелистов.