Заморозки (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 7

А потом я телевизор выключил.

Миновала эпоха. Ладно, не эпоха, но большой этап жизни страны.

Что-то будет?

Что-то будет непременно.

Глава 4

27 февраля 1978 года, понедельник

Новое и старое

«Воскресенье, день веселья, песни слышатся кругом, с добрым утром, с добрым утром и с хорошим днем!» — пели в девять тридцать по Всесоюзному радио, давая понять, что траур закончился, и можно жить обычной жизнью. В воскресенье — радоваться, петь и смеяться, как дети.

Смеяться не хотелось. Не воскресенье сегодня, а понедельник, и слушал я передачу не по первой программе, а по третьей. Повтор. А третья программа ловилась неважно даже на дедушкин великолепный «Фестиваль». Средние волны такие: ночью летят далеко, а днём — не очень.

Но не хотелось смеяться не из-за понедельника, что мне понедельник, а — просто не смеялось.

Устал я. Утомился. Сначала грипп, потом турнир, следом всесоюзный траур, вот и скопилось.

Не только смеяться не хочется. Ничего не хочется. Астенический синдром, известное дело. Курорт? Одна мысль провести новый месяц где-то вне дома отвращает от самого прекрасного курорта. Да и не курортный это месяц, февраль. Нет, конечно, принимать нарзанные ванны и пить опять же нарзан можно в любом месяце, но гулять короткими февральскими днями по заснеженному кисловодскому парку не хочется, а сидеть в номере — не хочется ещё больше. Весной, летом, осенью поеду, а в феврале — нет.

Да и не нужен мне курорт. Девочки, посоветовавшись с Петровой, прописали легкие физические упражнения. Легкие, но длительные. Сорок пять минут. И вот я под радио то поднимаю и опускаю руки, то наклоняюсь, касаясь ладонями пола, то просто дышу свежим форточным воздухом.

Звук ускользал, приём слабел, и зелёный глаз радиоприёмника виновато разводил крылышки — что делать? Атмосфера нынче капризная. Вот уйдёт солнышко за горизонт, тогда милости просим.

Я не стал просить милостей у природы, не мой метод. Просто переключил «Фестиваль» на ультракороткие волны.

Здесь, на УКВ, приём замечательный, звук ясный и чистый, одна беда: всего две станции вещают, Первая программа и «Маяк», вот и весь выбор. Как у продавщицы газировки: можно с сиропом, можно без сиропа.

Я выбрал Первую программу. Без сиропа. На «Маяке» слишком уж много музычки.

Десятичасовой выпуск последних известий.

Хоть траур и завершился, диктор вещал сурово и решительно: «Состоялся внеочередной пленум Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза»

Когда это они успели? Верно, вчера. Воскресенье, не воскресенье, для коммуниста нет выходных!

Я приседал, разрабатывая мышцы ног и спины, и вполуха слушал:

— Решением Пленума товарищ Стельбов Андрей Николаевич переведён из кандидатов в члены Политбюро Центрального Комитета…

Ого!

Член Политбюро — это как маршал. Выше только генералиссимус, но генералиссимусом может быть только один, а маршалов за столом может быть и несколько.

— Сегодня в Большом Кремлевском Дворце открылась внеочередная сессия Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик…

Ничего интересного не выслушал. Не время. К вечеру, может быть. Нужно соблюдать очерёдность: сначала Политбюро, потом Центральный Комитет, а теперь уже и Верховному Совету время пришло.

Ладно.

«Днем в Москве минус три — минус пять».

Вот и славно. Трам-пам-пам. И выключил приёмник.

После упражнений полагалось принять прохладный душ. Именно прохладный. Для тонуса.

Это я легко.

Теперь диетический завтрак. Двести граммов творога девятипроцентного — триста калорий, чайная ложка меда — тридцать калорий. Чашка зелёного чая — без учёта калорий. Всё строго по науке: первый завтрак должен прогреть двигатель, и только.

После завтрака полезно неспешно гулять по интересным местам.

Интересных мест в Сосновке немало: магазин, почта, станция, сельсовет. ещё два ларька рядом со станцией, в одном продают безрецептурные аптечные товары, в другом — пирожки. Для поселения в тысячу человек (летом — больше) — более чем достаточно. Никто не жалуется.

В Лоун Пайне, где довелось побывать, примерно столько же жителей. Положим, там три банка и десять магазинов, или, вернее, лавок, включая книжную лавку, лавку радиотоваров и музыкальный магазинчик, есть кафешка, есть отель, но ведь не в этом дело.

А в чём?

В том, что задумай я, к примеру, открыть книжную лавку, меня не поймут совершенно. Как — я? Лично? Это невозможно. Личная лавка — это частная собственность, а торговля бывает либо государственная, либо кооперативная. Иногда отдельной строкой выделяют торговлю колхозную, но это как бы частный случай торговли кооперативной. А вот лично я, Миша Чижик, открыть лавку не могу. Зато могу написать в комсомольскую или даже партийную газету, дорогая редакция, откройте книжную лавку, очень читать хочется. Напишу, и в течение положенного срока получу ответ: «Уважаемый Михаил Владленович! Мы рассмотрели Ваше письмо. Отвечаем, что в планах на текущую пятилетку строительство книжного магазина в п. Сосновка не предусмотрено. С уважением — такой-то»

И правильно, что не предусмотрено. В среднем советский человек, от младенца до пенсионера, тратит на покупку книг девяносто восемь копеек в год. Следовательно, можно ожидать, что жители Сосновки потратят на литературу тысячу рублей. В тот же год. Плюс-минус. Это только-только хватит на зарплату продавцу. Отопление? Свет? Сторож? Уборщица? То, другое, третье? Наконец, сами книги тоже не в лесу собирают, они денег стоят. Вот и получается, что книжная лавка невозможна по сугубо экономическим причинам.

А Лоун Пайн? Почему там есть, а здесь нет?

Хотя бы потому, что там книга, обыкновенная книга, стоит дороже бутылки крепкого алкоголя. И, несмотря на это, их, книги, покупают. К тому же в Лоун Пайне много туристов. Кто-то купит карту окрестностей, кто-то путеводитель, кто-то очерки по истории края, так, глядишь, и набежит. А уж низкопробного чтива — на всякий вкус. Хочешь — зубодробительные детективы, хочешь — сказочную фантастику, хочешь — порнографию с картинками, только плати. Ну, и не при детях будет сказано, заработки у среднего лоун-пайновца будут побольше, нежели у среднего сосновца.

С другой стороны, эта сумма, девяносто восемь копеек — кто, когда и как её исчислил? Поделил стоимость годового тиража всех книг на число жителей Советского Союза? Но какие-то книги ушли в библиотеки, какие-то остались нераспроданы, а какие-то, сделаю смелое допущение, существовали только в отчётах. То есть в отчете тираж пятьдесят тысяч, в реальности — три тысячи. Спроса на «Методы возделывания скороспелых сортов томатов в условиях Крайнего Севера» не ожидается, зачем же переводить бумагу, краску и клей? Давай-ка тиснем три тысячи, а там посмотрим. Заберут тысячу, много две тысячи, по библиотекам или ещё куда, а остальные сорок восемь тысяч как бы на складе. Через положенное время приходит распоряжение: неразошедшийся тираж, сорок восемь тысяч — под нож! Чтобы места не занимал. Типография отвечает: так точно, бу сде! А через день: ваше распоряжение выполнено! И получает благодарность, да. И премию.

Это мне Лиса рассказывала, она с типографиями знакома не понаслышке.

Мне думается, люди готовы платить и больше рубля в год, было бы за что. Ведь платят же отдельные любители литературы перекупщикам по двадцать пять рублей за вышедшую недавно повесть «Возвращение дона Руматы» — а на обложке цена аккурат девяносто восемь копеек. Платят! А вот подписчики «Поиска» прочитали её ещё летом, да. И если бы в моей предполагаемой лавке были интересные книги, то и по три рубля в год оставляли бы на кассе сосновцы и сосновки! А в следующей пятилетке — и по пять! Семья из четырех человек, следовательно, двадцать рублей!

Я прикинул: нет, многовато. При цене книги в пятьдесят копеек — получится сорок книг. Столько, пожалуй, не прочитают. Люди работают, кто в поле, кто на станции, кто в Чернозёмск ездит, на завод, у нас заводов много. Ладно, пусть семья покупает в год двенадцать книг, по одной в месяц. Реально? Реально. Значит, цену можно поднять до полутора рублей. За толстую книжку, да на приличной бумаге, с иллюстрациями — и не жалко.