Половецкий след - Посняков Андрей - Страница 36

– Значит, должность свою Неждан любит? – уточнил сотник.

Велька пожал плечами:

– Еще как. Гордится даже. Кичится, я бы сказал.

– И все об этом знают?

– Ага.

– И, ежели Неждана с должности убрать, то это будет для него тяжким наказанием, так? – Миша искоса глянул на собеседника.

– Так, – отрывисто кивнул тот.

– И все будут знать, что для Неждана – это самое суровое наказание! Куда хуже, чем плети.

– В точку, господин сотник! – засмеялся Велимудр. – Кого вот только на его место поставить?

– А вот об этом я тебя и спрошу!

Рыжий задумался, почесывая подбородок…

– Пожалуй, Трофима, покойного Нехлюда Рыбкина сына. Да, Трофим подойдет. Он вообще – обстоятельный. Правда, любит рубить с плеча. Но всегда за правду.

То, что Трофим Нехлюдов «любит рубить с плеча», Михайла увидел сразу же, когда объявил приказ об отстранении и назначении, – уже за обедом.

Никакого официального обсуждения сотник, как и решил, не устраивал, но все, конечно, стали обсуждать – промеж собою, вполголоса… А как же! Такая-то новость!

Отойдя в сторонку – поболтать с Добровоей, сотник присмотрелся, прислушался…

– Вот правильно! Теперь уж Неждан – как все. Эвон, с лица спал…

– Я б его вообще казнил, – позабыв про ложку, выпалил Трофим – коренастый, с крупным некрасивым лицом, с черными – мелким бесом – кудрями. – Да-да, казнил бы. И девку эту… Чтоб неповадно!

– Уймись, Трофиме! Тебе волю дай, так ты б всех казнил.

– Потому что я – за правду! А правда в том, что из-за них одного бойца мы уже потеряли! Как можно было нарушить приказ?

Таких прытких молодых людей Миша про себя называл «комсомольцами» и не очень-то доверял подобным говорунам. Да. Трофим Нехлюдов сейчас говорил правду. Но как-то слишком уж истово, напоказ.

Или господин сотник просто-напросто придирался? Бог весть, может, и так…

Что-то черное, быстрое вдруг со свистом пронеслось в воздухе, описав кривую дугу впилось снег…

– Стрела, господин сотник! – глянув, тут же доложил Глузд.

Сотник поднял коня на дыбы.

– Отряд! К бою!

Тут уж каждый знал свое дело и свое место в строю. Арбалетчики тут же спешились, заряжая самострелы, конные ратники сменили шапки на шлемы, приготовили копья, грозно поглядывая поверх больших миндалевидных щитов.

Еще прилетела парочка стрел – в щиты и впились!

– Левая рука – Велька, правая рука – за мной. Ермил – на месте. Вперед, к ивняку. Взять вражин в клещи!

Тревожно заржали кони. Взметнулись из-под копыт комки снега. Шестеро конников повернули налево, а пятеро – плюс сам сотник – направо… Понеслись – ветер в лицо!

Прямо душа запела:

На пологом и солнечном склоне снег уже почти стаял, правда, копыта лошадей скользили по льду…

Снова полетели стрелы. Да, враги били из ивняка. И, судя по количеству стрел, их было не так уж и много… Правда, заросли задержали коней, и сотник приказал спешиться. Главное уже было сделано – вражеской дислокации воины достигли без потерь… Теперь оставалось врага обнаружить, и уж тогда…

Слева громко закричала сойка – ратники Велимудра подали условный сигнал, мол, уже здесь, наступаем, ищем…

Внимательно осматривая заросли, сотник велел дать ответ. Сам же крепче сжал в руке меч.

– Вот они, господине! – указал рогатиной Велька. – За березой… Стоят!

И впрямь – стояли. Двое, в каких-то рубищах и шапках… Не просто стояли – из луков целились, высматривали…

Михайла махнул рукой:

– Давай!

Рыжий ловко метнул рогатину, поразив одного гада в самое сердце! Враг упал…

– Ага-а!!!

А второй так и стоял, целился, словно бы ничего не случилось… Что-то здесь было не так!

– Всем стоять! – приказал Миша.

Велька тут же подал сигнал – три раза коротко свистнул.

Сотник внимательно всмотрелся… и с раздражением сплюнул:

– Это ж чучела! Черт… Осторожней!

Сделав пару шагов, Михайла взял у Глузда рогатину и ткнул ею в снег… Сделав еще шаг – снова ткнул… Копье ушло в снег!

– Волчья яма! Обойти! Обыскать тут все…

Обошли. Обыскали… Да уж, если б не предчувствие сотника, плоховато это все кончилось бы кое для кого… Для того же Вельки или, вон, Глузда…

– Нет никого, господин сотник! – выбравшись из кустов, доложил юный воин с восторженно-детским лицом и белыми, выбивающимися из-под шлема локонами. Изяслав. Все звали его Славкой… – Похоже, ускакали уже… Трусы!

– Да нет, не трусы… – поглядывая на чучел и черный провал в снегу, Миша покачал головой. – Тут дело похуже.

Осмотрев заросли, ратники обнаружили и место, где привязывали лошадей, и следы копыт, ведущие по зимнику в чащу. Сбежали, да! Напакостили – и сбежали. Видимо, такова и была цель. Однако подготовились на совесть – и чучела сделали, и выкопали яму…

– Что там с ямой, Глузд?

– Старая, господин сотник. Но колья новые, острые.

Вот так…

Тут подскочил и Велька.

– Ушли, гады! Прикажете преследовать?

– Нет. Продолжаем путь. Мы здесь не для того, чтобы преследовать всяких лесных татей.

И вновь потянулся под копытами путь – широкий, наезженный многочисленными обозами, зимник, то идущий прямо по замерзшей реке, то срезающий, спрямляющий речные извилины сушей.

Никто ватагу не преследовал, и наглая попытка атаки больше не повторилась…

– Как думаете, кто бы это мог быть? – на этот раз сотник выбрал себе в собеседники Ермила и Добровою. И не ошибся!

– Думаю, это вряд ли местные, – покачала головой Войша. – Видели же, что не обоз – воины. Зачем задирались, заманивали? Чтоб кого-то убить. Кто-то вредит именно нам, сотник!

Ермил повернул голову.

– Что ж, получается, они от самого Ратного за нами идут?

– Не за нами. Чуть впереди, – упрямо набычилась девушка.

– Но их не очень-то много…

– Ну ясен пень!

– Судя по следам коней – от силы полдюжины, а то и меньше, – вскользь заметил сотник. – И мне почему-то вспомнился пропавший волхв Кочубар. И четверо мужиков, что ушли со двора вдовы Брячиславы.

– Но мы ведь можем их догнать! – приподнявшись в седле, Добровоя сердито сверкнула глазами. – Они ж где-то рядом!

Ермил неожиданно улыбнулся:

– Ты правильно сказала – чуть впереди. Но – все время начеку, все время в засаде! Правда, кушать что-то должны…

– Ясен пень! Все равно ж можно…

– Можно-то можно, – хмыкнув, вступил в беседу Михайла. – Только не забывайте, мои юные друзья, – у нас совершенно нет времени! А вообще – будьте всегда начеку. И остальным передайте. Кстати, сегодня ночуем на постоялом дворе. В человеческих, так сказать, условиях.

Постоялый двор, расположенный на перекрестке торговых путей, недалеко от славного города Овруча, представлял собой два приземистых обширных сруба, соединенные буквой «Т». На первом этаже «верхней», так сказать, «перекладины» располагалась общая людская, на втором – более или менее сносные покои для богатых купцов и паломников. Примыкающую же «перемычку» полностью занимала корчма, имевшая два входа-выхода – парадный и «черный». По «черному» туда-сюда сновали корчемные служки – носили еду, кухня-то располагалась во дворе, невдалеке от колодца.

В корчме, на выстроенной на польский манер галерейке, тоже располагались покои, но особого рода, не только для ночевки, но и для любовных утех. В гулящих девках недостатка не было, парочка таких «странниц» увязалась за ватажкой еще по пути, верст за пять от постоялого двора.

Две шалавы – одна рыжая, другая чернявая – лет, наверное, по шестнадцати-двадцати, однако кто их года мерил? Вполне себе симпатичные: рыженькая – пухленькая, светлокожая, с забавными веснушками на круглом лице, чернявенькая же – эдакая смуглая худышка, сильно похожая на испанку… или, скорей уж, на цыганку, они как раз в это время кочевали, понемножку занимая Европу.