Бывших не бывает - Красницкий Евгений Сергеевич - Страница 56

Седьмое. После бунта рабов воевода зверствует. В особом неистовстве пребывает оттого, что ранен его друг и соправитель, и неизвестно, выживет ли. Бунтовщиков казнили страшно, и закончили недавно. Вот только неистовства я в эпархе Кирилле не заметил: спокоен, расчётлив и размягчить меня разговором о ранах и смерти близких пытался вполне грамотно и даже почти в этом преуспел. Определённо в здешних вениках, которыми меня сейчас хлещут, есть что-то такое, что проясняет сознание. По крайней мере, мне.

Восьмое. Несколько рабов, замешанных в бунте, всё ещё живы. Говорят, что их не казнили только потому, что они родственники волчат моего поднадзорного. Оказывается, он набирает себе бойцов в том числе и из рабов, обещая им свободу, гражданские права и возможность выкупить свою родню. В случае смерти такого бойца мой подзащитный выкупает его семью из рабства. Михаил поклялся в том, и клятву держит, за что его бойцы платят ему беззаветной верностью. Интересно, что же тогда сподвигло этих несчастных бунтовать?

Восьмое с половиной. Кроме вольноотпущенников среди Михаиловых волчат много подданных той самой языческой боярыни, о которой мне говорила Варвара как об оглашенной. Однако здесь её считают языческой жрицей и колдуньей, причём в её колдовской силе не сомневаются самые твёрдые христианки, ибо христиане предпочитали об этом помалкивать. Но тем не менее новобранцев Михаилу предоставила она и против крещения отроков не возражала.

Девятое. В селе есть пришлые ратники. Ратников привёл некто Алексей, побратим отца моего поднадзорного. И по утверждениям нескольких христианок, прости им, Господи, любовник его матери. Пришлых в селе не любят. Особенно после того, что они сотворили с приговорёнными к казни за бунт бунтовщицами. Смертников не трогают, а они насиловали этих несчастных всю ночь, да так, что некоторые до палача просто не дожили. Кстати, этого Алексея ты видел, Макарий, – это тот самый седоголовый, что хватался за меч на Буреевом дворе. И одного из его людей тоже – того самого титькой битого…

Постой, а кто сидел с луками на крышах? Не Алексеевы ли люди? А зачем?

Макарий, ты не осёл, ты задница! Почему поднадзорный увёл своё войско к себе в замок? Да потому, что, войди он в село, ему бы приказали выдать родственников бунтовщиков, которых тут же бы и убили, а лучники на случай сопротивления! А он этого сделать не мог – это сразу превратило бы в ничто все клятвы, что связывают его и его бойцов. Да и не отдал бы он, а это открытый бунт, и деду пришлось бы резать внука. Эпарх Кирилл, это кто же тебя так подставил? Видать, не дорезал ты бунтовщиков, и они стали умнее…

Макарий, но это твой шанс! Ты здесь только потому, что благословил Михаила и Егора на достойное дело. Похоже, их тогда только что предупредили, а тут ты встрял, и, как оказалось, к месту. Господи, благодарю тебя, что ты ведёшь меня, недостойного, через тьму египетскую! Эпарх хватается за меня, как за единственный шанс погасить бунт на приемлемых для всех условиях, пока никто не понял, что бунт вообще был. А я ему нужен потому, что здесь пока чужой и от того беспристрастен. Стой, не гони коней, Макарий! Единственный шанс, ха! Кирилл – старый седой волк, и никогда не поставит всё на один бросок костей.

Наверняка у него в запасе ещё есть варианты, но вот беспристрастного посредника, похоже, кроме тебя, нет. И это хорошо!

Потому что я всё же знаю как – я бунтовал и подавлял бунт, и убедился, что когда требования солдат обоснованы, с ними лучше договориться. У моего поднадзорного обоснованы! И это сейчас твоё первое дело. О туровских интригах подумаем потом. В конце концов, утишать гибельные страсти и наставлять на путь истинный твоя прямая обязанность!»

Отец Меркурий резко сел на полке и демонстративно почесал шрам, пересекающий половину груди. Потом ещё раз.

– Отче, шрам болит? – раздражённо-почтительно осведомился Егор.

– Нет, просто устал лежать, да и не настолько я привык к вашим баням, чтобы париться наравне с вами, досточтимые.

– И верно, – согласился Корней. – Пора бы и охолонуть. Лавруха, подсоби отцу нашему духовному, а ты, Ни-кешка, уж уважь сродственника.

– Об чём разговор, Корней Агеич! – Никифор масляно улыбнулся и перекинул руку воеводы себе через шею.

То же самое проделал с отцом Меркурием Лавр. Парная – место не слишком просторное, особенно когда там враз оказываются пятеро здоровых мужей и двое одноногих, но тоже не мелких, так что Корней и Меркурий оказались чуть не нос к носу.

– А это тебя где? – воевода Корней довольно бесцеремонно ткнул отца Меркурия в тот самый шрам, что священник давеча демонстративно почёсывал.

– На Дунае. От вас подарок.

– Кхе!

– А у меня от вас имеется, – встрял в разговор Лука. – Тоже с Дуная. А ты, Корней, тогда без отметины вышел.

– Да, было дело, – воевода улыбнулся, но глаза остались неласковыми. – Крепко тогда пешцы ромейские встали, что твой ёж. Помнишь, Лука, у них ещё у каждого хохол из перьев на шлеме был? Ты ещё…

– Вроде как у жаворонка? – перебил отставной хилиарх.

– А ты знавал из них кого, что ли?

– Я ими командовал, эпарх!

– Кхе, старые знакомцы мы с тобой, значит, – Корней ткнул веником в сторону отца Меркурия. – Бывает же.

– Бывает, эпарх, – кивнул отец Меркурий. – Я ведь ваши щиты тоже запомнил. Друг мой на том поле остался. Копьём в лицо.

– Кхе, то-то и оно. Знаешь, полутысячник, не надо тут никому об этом знать. Мы-то с Лукой понимаем… Другие тоже понять способны, да не все. Особенно те, кто там своих схоронил. Потому, – Корней обвёл тяжёлым взглядом присутствующих, особо задержавшись на Никифоре, – кто об этом болтать будет – язык вырву.

– Не боись, Кирюха, – прогудел боярин Фёдор, – не детишки чай. Да и не пора ли нам вылезать отседова за стол. Разговор есть, а отче с утра не жравши.

– А поведай-ка нам, Никеша, как ты за племяшем своим по Неману гнался, – утирая усы после третьей чары вопросил боярин Фёдор. – Сказывают, чуть портки не потерял поспешаючи.

– Верно, Никеш, – подхватил боярин Корней, – ты чего, в гребцы задохликов косоруких нанял или кормить их позабыл, что Михайлу только у самого волока нагнать сподобился? У него ж парни и вдвоём весло ладейное не поднимут, а половина и ладью второй раз в жизни видели, как так?

– Выдумщик у тебя внук, Корней Агеич, – на лице Никифора не дрогнул ни один мускул, но каким-то напряжением от него всё же повеяло, – он, не поверишь, на ладьи паруса невиданные пристроил, что чуть не против ветра ходить можно. Ну и поскакал под теми ветрилами…

– И не косые латинские, другие какие-то, – вырвалось против воли у отца Меркурия. – Я таких не видал.

– А ты, отче, откуда про такое знаешь? – недобро прищурился воевода.

– Пришлось в либурнариях послужить, – усмехнулся отставной хилиарх. – В ладейной рати, то есть. Сам не моряк, но парус от весла отличу. Да и вырос я рядом с морем.

– Кхе, ясно, – протянул Корней. – Сказывай дальше, Никеша.

– Значит, полетел на тех ветрилах – не угонишься. – Купец даже чуть привстал с лавки. – Мы ведь за ним даже по ночам гнали! Думал я, всё – сгинул племяш и князя с семейством загубил! Сердце кровью обливалось!

– Погодь, – перебил родственника воевода, – ты как прознал, что Михайла княгиню с детьми вызволил, князя полонил и со всем этим табором на ладьях в Туров подался?

– Так, Корней Агеич, я ж от войны в Городно отсиживался, – зачастил Никифор, – а туда Веселуха – полусотник порубежников князя Всеволода возвернулся и княжича привёз. Он мне знакомец давний, вот и обсказал. Так вот он рассказывает про отрока лихого, что князя взял, княгиню с детьми освободил и самого Веселуху провёл, и тут меня как обухом по голове – Михайла ведь это! Второго такого ухаря днём с огнём не сыщешь. Ну я и подхватился: лучших гребцов нанял, за тройную плату, между прочим, в ладьи припасы и одежду, что князьям прилична, загрузил, ну и тем же днём вдогон пошёл. Думал, нагоним быстро – ну какие из Михайловых отроков гребцы? А тут день гоним – нету, второй – нету, третий пошёл – тут у меня уже на сердце погано стало и ножонки подгибаться начали – сгинул племяш!