Бывших не бывает - Красницкий Евгений Сергеевич - Страница 52

Отставной хилиарх набрал было в грудь воздуха, чтобы продолжить вразумление безрогого Минотавра, но вдруг как на стену натолкнулся на взгляд воеводы. «Даже и не думай! – говорили глаза старого воина. – Он мой, а не твой, и мне его в порядок приводить!»

Бурей тем временем поковырялся в ухе, потряс головой и вопросил:

– Да что ж ты орешь всё, Корней?! И опять в две пасти, тьфу!

– Видишь ли, Серафимушка, голубь ты мой пьяный, не раздвояюсь я, – с ласковостью ядовитой змеи начал Корней и вдруг рявкнул так, что усевшиеся было на ветки вороны в окрестностях Ратного снова взмыли в небо. – Это тебе, козлодую, с пьяных глаз мерещится! – снова перешел на тихий, почти ласковый голос. – Радость у нас: священник новый приехал, отец Меркурий зовут. А ты что учинил, паскудник?!

Лысый приятель воспитываемого таким способом Бурея аж подпрыгнул от рыка воеводы.

«Ну, Макарий, как тебе этот спектакль? Плешивый коротышка только подпрыгнул, а кто послабее – мог и обделаться. Крепок. От «ласки» эпарха Кирилла явственно несёт смертью. Так общались со своими клиентами люди друнгария виглы. Но Минотавр-то каков! Каким бы он ни был пьяным, от такого трезвеют в момент. Нет, без драки сегодня точно не обойдётся»!

– Фух, Корней, ты чего?! Ну хоть раздвояться перестал! – Бурей помотал башкой, утверждаясь на ногах, и взглянул все еще мутными, но уже почти осмысленными глазами на воеводу. – Не ори! Хочу и пью! Не в походе… – И тут уперся взглядом в Меркурия. – Поп?.. Корней, это ты, что ль, попа приволок? Где взял? Он точно поп? Лается, как ты с перепою, ик… – и неожиданно почти задушевно не то гыгыкнул, не то рыкнул. – Хр-р-рым… Ик… Слышь, поп, хочешь в лоб? Гы-ы-ы…

– Бурей! – хлестнул как кнутом голос боярина.

«Поздно, эпарх Кирилл! Снова ничья! Теперь этот урод мой, а не твой! Главное – не прозевать его первый скачок. Схватит – сломает! Такую силищу не одолеть. Только он слишком привык на неё полагаться. Хорошо, что он пьян, как портовый забулдыга. Двигаться слишком быстро не сможет. Сейчас он узнает, что не всегда решает сила!»

– Скажи, эпарх Кирилл, ты этого волосатого хряка для потехи держишь? Если да, то убери его, а то ведь пришибу ненароком. – Услышав такое, толпа дружно ахнула.

«Ну, давай соображай быстрее, скотина! С тобой мало кто так разговаривал, не можешь ты мне этого спустить, не поймут. Сейчас ты заревешь раненым в задницу быком и рванёшься к моему горлу. Выхода у тебя нет. А вот тут-то и будет тебе подарочек. Не знаешь ты, сколько я махал такой палкой, учась попадать в щели в доспехах. А если не попадал, то тут же получал ею по хребту. Очень помогало меткости… Ну, мой ласковый, выбирай: кадык, печень или просто по лбу? Спасибо друнгарию Георгию, рубить я тоже умею неплохо… Убивать всё же не стоит, а у этого кабана башка крепкая, выдержит… О, кажется выбрал»!

– Гр-р-р-ха! – Бурей пригнулся, жутко ощерил зубы, опустил голову и вытянул руки, готовясь к прыжку и одновременно стараясь обезоружить страхом своего противника ещё до схватки.

Было от чего испугаться. Человек, пусть и уродливый, исчез. Перед отцом Меркурием к броску готовился даже не зверь, а горбатое и жаждущее крови исчадие ада. За спиной священника шарахнулись в стороны испуганные зеваки, но старый солдат не слышал их. Глаз привычно оценил расстояние, мозг просчитал, как бросится в атаку противник и как при этом откроется, рука доложила, как ей удобнее благословить палкой волосатое чудище.

Вряд ли кто-то из зрителей сумел разглядеть подробности, слишком быстро всё произошло. Палка встретила озверевшего горбуна в самом начале движения, когда тело уже пошло вперёд, а ноги ещё оставались на месте. Страшный секущий удар пришёлся Бурею прямо в лоб, как раз между маленьких, налитых кровью и бешенством глазок. До толпы долетел треск и звук упавшего тяжёлого тела.

Зеваки ахнули ещё раз. Случилось невозможное – хромой священник играючи свалил самого Бурея. Такого не ждал никто. Несколько мгновений стояла изумлённая тишина, а потом все загомонили разом. Однако представление ещё не закончилось. Бурей поднимался! Утробно рыча, он подтянул под брюхо сначала одну, потом другую ногу, приподнялся на четвереньки, не переставая рычать, помотал башкой и попытался встать, но неудачно. Отец Меркурий поднял палку, собираясь добить поверженного…

– Стоять. Оба, – воевода Корней шагнул между противниками и чуть выдвинул меч из ножен.

– Слушаюсь, эпарх! – отец Меркурий опустил палку и непроизвольно вытянулся.

Произнесённому таким тоном приказу нельзя не повиноваться. Даже Бурей застыл на четвереньках и перестал рычать. Разбегающимися глазами он вперился в стоящего перед ним Корнея, напоминая в этот момент кошмарную помесь дикого кабана и лохматой собаки.

– Ну что, Буреюшка, наигрался? Или ещё добавить? – людоедски-ласково осведомился воевода. – Только добавлять-то уже я буду. Кхе!

– Х-р-р-а-а, – произнести что-то членораздельное Бурей не мог, но отвечать следовало.

– Значит, наигрался, – констатировал Корней. – Тогда скажи, голубь, что мне с тобой делать? Может, сразу прибить?

– Да пошёл ты! Убивай!

– Серафим! – лысый коротышка, выйдя из столбняка, рванулся к другу, но был тут же остановлен рослым воином, в волосах и бороде которого щедро серебрилась ранняя седина.

– Не-ет, ты у меня ещё поживёшь, помучаешься, – столь же доброжелательно сообщил воевода, – Ну убью я тебя, а на кого ты Сучка – друга своего оставишь? Вся вира на нём повиснет. Тебе-то хорошо, лежишь в могилке, червяки тебя жрут, а ему в холопы навечно? Не выкупится ведь никогда. Кхе! А на попа-то не он кидался, и не его холопы песню поносную орали.

Ответить Бурей не успел. За забором послышалась какая-то возня, донёсся звук крепкой оплеухи, возмущённый гомон, толпа в воротах колыхнулась, и над притихшим в ожидании бури Ратным разнёсся могучий, но – о чудо! – женский голос:

– Да что ж вы творите, антихристы?! Бурей, ты куда Кондрата моего потащил?! Не видел, что ли, раненый он! Сам морду разбил и его за собой?! Настёна, ты только глянь!

Собравшиеся у Бурея во дворе обернулись на шум. Как щука, врезавшаяся в стаю плотвы, в толпу у ворот ворвалась огромного роста ражая баба, за которой поспешала хоть и дородная, но сильно уступавшая ей статями товарка.

– Куда, баба?! – дорогу женщинам заступил невысокого роста муж в полушубке, перепоясанном воинским поясом, на котором висел меч.

Остановить богатыршу ему не удалось – отец Меркурий и не понял, что там произошло, но в следующий миг ратник с ругательствами полетел под ноги прочим зевакам, а женщина продолжила свое движение. Из толпы вслед ей неслись одобрительные реплики.

– Во баба даёт! Ну, Алёна, грудями пришлого зашибла!

– Не говори, сосед, мелковаты Лёхины огрызки супротив наших!

– Алён, а меня не приголубишь?! Я бы под такие-то титьки!

Алёна ничего не слышала. Сейчас для неё существовал только лысый коротышка, которого держал в захвате седой воин. К ним она и устремилась.

– Куда прёшь, лахудра?! Яйца твоего заморыша потом получишь, а сейчас сгинь! – рявкнул седоголовый, удерживая отчаянно брыкающегося Сучка.

Возмущённый рёв лысого недомерка не уступил давешнему рыку Бурея. Как-то извернувшись, он сумел лягнуть по колену своего пленителя и вырвался, когда тот, шипя от боли, ослабил свою и без того не слишком уж крепкую (много ли надо, чтобы удержать вдрызг пьяного заморыша) хватку. В мгновение ока коротышка оказался между Алёной и седоголовым, вырвал из-за пояса топор, который умудрился сохранить во время всех своих приключений, и осведомился:

– Ты кого лахудрой назвал? – удивительно, но взгляд плешивого забияки волшебным образом прояснился, а от пьяной неуклюжести не осталось и следа – на истоптанном снегу двора стоял боец, привыкший выходить с топором против меча.

– Ну, сам напросился, опарыш! – ратник привычно-ловким движением выхватил меч.

Однако кровь не пролилась: воевода Корней вмешался в последний момент.