Бывших не бывает - Красницкий Евгений Сергеевич - Страница 43

Служка, проходивший мимо кельи, бросился прочь чуть ли не бегом.

– Дверь закрой. Дует, – махнул рукой Феофан, дождался, пока Меркурий вошел, кивнул и указал глазами на лавку: садись, мол.

– Ну? – хмыкнул начальник епископской службы безопасности. – И кто же у нас напортачил?

– Похоже, я, – невесело усмехнулся Меркурий. – Имел глупость ввязаться в заговор против базилевса, а теперь по приказу пришел втянуть в него тебя, друнгарий виглы.

– О как! – произнёс Феофан без удивления и почти без интереса, почесал нос и равнодушно поинтересовался: – И кто же тебе приказал?

– Илларион.

– И почему я не удивлен? – хмыкнул монах и уселся поудобнее. – Ну давай, раз приказано. А во что втягивать будешь?

– В воинствующий монашеский орден.

– Куда-куда?

– В братство монахов-воинов, призванных охранять православную веру от язычников, магометан, еретиков, а если понадобится, то и от базилевса.

– Да-а, Илларион по мелочам не разменивается – размахнулся, так от души… – Феофан поскрёб в бороде. – Как у магометан, значит…

– Не только у них, Феофан.

– А у кого ещё?

– У латинян. У римского отступника.

– И наш носатый друг решил занять в православном мире место римского отступника? А не надорвётся?

– Он считает, что нет.

– Смело, – кивнул Феофан. – Он может. И чем же он купил тебя?

– Не купил, – вскинулся Меркурий. – Я не продаюсь!

– Вот и я так думаю, – снова кивнул монах. – И смерти не боишься. Так чем покупал?

– Да не покупал он, тут другое… – Меркурий помолчал. – Много причин, друнгарий. Первая – я хочу его остановить.

– А еще что?

– Еще я хочу взять то полезное, что может дать его идея. Нет, не подумай, не сам воинствующий Орден – такого быть не должно! Но, пользуясь его начинаниями, можно укрепить и мою Родину, и твою, и весь империум![69] Мы об этом много говорили – общие интересы, общее понимание и противостояние общим врагам. Поодиночке нас сомнут, магометане или латиняне – всё едино… Если они победят, то нашего с тобой мира больше не будет. Прости, не умею объяснить лучше.

– А третья причина? Есть ведь и третья. Настоящая! – Феофан полоснул по Меркурию не слишком добрым взглядом. – Чем он тебя за яйца прихватил? Не бывают в таких делах высокие причины главными.

– Не только это! Сначала я решил его остановить, а потом он мне удавку сплёл!

«Господи, что же я делаю?! А-а, будь оно!..»

– Значит, все-таки прихватил, – удовлетворенно кивнул Феофан. – Да не сверкай ты глазами, брат Меркурий. У тебя, может, и бывают, а у Иллариона – нет. Если бы у него на тебя удавки хорошей не нашлось, он бы тебя для своих дел не выбрал. А главное, ты бы ко мне не пришел. Так что говори, не стесняйся. Чем, а вернее, кем он тебя держит? За свою жизнь ты бы так не боялся…

– Никодим.

– Какой еще Никодим?

– Мой учитель и друг. Бывший смотритель библиотеки монастыря святого Георгия во Влахернах. Ученик Иоанна Итала.

– Как такое возможно? – Вот тут Феофана наконец пробрало, он нахмурился и подобрался. – Что такому человеку может сделать Илларион?

– Может, к сожалению… Илларион сумел устроить ему обвинение в ереси и ссылку под надзор в «дальнее место». Сюда, в Туров.

Феофан удивленно присвистнул.

– Не свисти. Илларион не прост, сам понимаешь. И связей у него по-прежнему достаточно. Я сюда его стараниями попал, – криво усмехнулся отец Меркурий. – Догадываешься, через кого он это провернул?

– Варвара! – монах вытолкнул имя из себя, как ругательство. – Сука старая! Снова власти захотелось! Мало ей было в Киеве крови… Предупреждали ведь её!

«Как он смеет так о Порфирородной?! К чёрту, Макарий, он прав! И, значит, Ирину предупреждали… Интересно!»

– А кто предупреждал?

– Погоди, позже, – отмахнулся Феофан, – дай подумать!

Некоторое время они молчали. Потом начальник епископской тайной службы, видимо, пришёл к какому-то выводу, потёр ладонью лицо, как будто снимал прилипшую паутину, и ворчливо обратился к собеседнику:

– Давай, выкладывай, что у тебя с Илларионом? С самого начала, как его здесь увидел.

«С самого начала, говоришь? Придётся с самого и обо всём… А ты чего ждал, Макарий? Или не знал, к кому шёл? Вот теперь и исповедуйся…»

Феофан слушал внимательно, иногда кивал, но не перебивал ни словом, ни жестом.

«Ну что ж, Макарий, кажется, ничего лишнего ты не сказал…»

Видимо, глаза выдали старого солдата.

– Да не бойся ты! – епископский доглядчик неожиданно закряхтел по-стариковски, усаживаясь поудобнее. – Рассказывал ты – я аж заслушался, но ничего лишнего не сказал. Ну, мне твои тайны без надобности, а потребуется – так в лоб и спрошу. И расскажу, зачем мне то знать надо. Вот тогда и ответишь.

– Уверен, протоспафарий?

– Уверен, уверен, – кивнул Феофан. – Я сегодня много про тебя понял. В том числе и то, что в пыточную тебя тащить без пользы, а если всё как следует объяснить, то нужное сам скажешь, но ничего сверх того. Ну, мне и так хватит. Да и тебе тоже.

– А что ещё ты про меня понял?

– Понял, почему Ларион так тебе доверился. Я не в укор тебе и не в обиду – и мыслей нет насмехаться. Скорей, сочувствую – тебя ведь в гадючье гнездо затащили. Неважно, сами ли затащили или загнали… Нужен ты им сейчас, очень нужен. Вот только закавыка в том, что ты им чужак, а они в своем гнезде стороннего не потерпят, даже если это свой чужак.

– Ну для меня это не новость, – невесело хмыкнул отставной хилиарх. – Она Порфирородная, он патрикий, а я потомственный варикозус[70].

– Думаю, ты был хорошим солдатом, – Феофан будто не заметил реплики собеседника, – Илларион таких, как ты, знавал немало и привык использовать. Он думает, что видит тебя насквозь, дескать, что там такого может быть – мозоль от каски на подбородке и в башке та же мозоль. Прямой, как копейное древко. Это полезно. Гадюка в темноте хорошо если не видит, так чует, а на свету, бывает, и промахивается.

Рядом с такими друзьями, как он, выжить порой труднее, чем на поле боя, но ты не зря прожил столько лет в монастыре – сумел убедить его. Научился хитрить, ловчить и кланяться. Десять мыслей зараз думать научился – и ни одной правдивой. Так и надо!

Отец Меркурий распрямился на лавке – до того показались обидными слова епископской ищейки.

– Чего скривился? – опять усмехнулся Феофан. – Обиделся? Зря. Это тебе не щит к щиту сходиться. Тут оружие другое – палатийское, а оружие нельзя презирать… Слыхал я разок, как старый десятник новиков поучал, мол, голуби, в первом бою вы все поголовно обсеретесь, так в том позора нет. Позор будет, если кому из вас случай представится тем говном, что у него по портам течёт, ворогу глаза залепить, а он не воспользуется. Оно хоть и воняет, а чем ворога приложил, то и добро… Вот и ты, брат, так же обязан. За себя и своих людей.

«Вон как он повернул. Палатийское оружие… И ведь прав, πούστης!»

– Ты не таился от меня, но этого мало… – Феофан улыбнулся, как улыбается учитель способному ученнику. – Ты же мне, как стратигу на поле боя докладывал – кратко, четко и без лишних подробностей. Но ты же сюда не командира искать пришёл, а союзника. Да и я не могу дать тебе четкий приказ, решив сразу все твои сомнения – не тот случай. Так что давай снова попробуем.

– Что?

– Разобраться в этой каше, брат Меркурий, что же еще? – мягко усмехнулся Феофан. – Забудь про доклад, давай рассказывай. Что вспомнишь. Самые мелкие мелочи. Нам надо понять, что они задумали. И что нам с этим делать. А я, чтобы тебе легче было, спрашивать стану.

Давно у Меркурия не случалось таких разговоров. Ни духовник в монастыре, ни многочисленные ищейки друнгария виглы, обретавшиеся при войске, ни даже Никодим не сумели так вывернуть его наизнанку и выжать до капли, как сделал это Феофан – и всё это с заботливым выражением лица. Его интересовало все – от того, где стояли свечи в келье у отца Иллариона, и обстановки в гостиной Варвары, до того, о чем Меркурий беседовал в свою бытность в монастыре с Никодимом. Даже насчёт списка книг, имеющихся в монастырской библиотеке, полюбопытствовал, проявив при этом недюжинные знания и в этой области, и в настроениях тамошней братии и настоятеля. Огромного труда стоило отставному хилиарху не свернуть в разговоре на обсуждение философских теорий и не выложить своему собеседнику совсем уж лишнего.