Бывших не бывает - Красницкий Евгений Сергеевич - Страница 23

Да и Харитоша при всей его словоохотливости разоткровенничался со мной только сейчас, в последний день пути. Мы говорили раньше о всяких пустяках, а вот о том, кто есть кто в Ратном и кто чем дышит, он не сказал мне ни слова. То ли чего-то боится, то ли считает, что есть вещи, которые мне знать не надо, а может, и то и другое.

Похоже, мой предшественник оставил после себя не только хорошую память, раз меня встречают столь настороженно. Что ж, со всем этим придётся разбираться на месте, но сесть себе на голову я точно не дам. Надо ставить себя сразу и жестко, благо как это делается, я не забыл. Неплохо будет вспомнить молодость!»

– Значит, бояться грешно, батюшка? – Харитоша, сделав для себя какие-то выводы, решил продолжить разговор.

– Нет, в том, что ты испытываешь страх, нет греха, сын мой, – отец Меркурий сам не заметил, как перешёл на пастырский тон. – Грешно другое: поддаваться страху, не преодолевать его. Человек струсивший впадает в ещё более тяжкие грехи, например, когда воин бежит с поля боя, он совершает грех клятвопреступления, когда христианин не может пересилить страх перед мукой от рук иноверцев и отрекается от веры, он впадает в грех отступничества, когда ребёнок, в страхе перед наказанием, скрывает свою шалость, он впадает в грех лжи. Вот так трусость способна погубить душу, сын мой! Только страх и трусость разные вещи. Господь дал нам страх, чтобы он предупреждал нас об опасности, чтобы мы сумасбродно не губили себя, а также для того, чтобы мы боролись с ним, закаляя свою волю и веру!

– Истинно, отче! – раздалось сверху.

Отец Меркурий поднял глаза. Рядом с санями высились в сёдлах боярич Михаил и десятник Егор.

– Здравствуй, боярич! И ты будь здрав, десятник! Как твоя рана? – поприветствовал отец Меркурий нежданных собеседников.

– Здрав будь, отче! – почти одновременно отозвались всадники, спешиваясь, а Егор, оказавшись на земле, добавил: – Спасибо Илье с Матюхой, уже не докучает. В седле сидеть могу.

– Рад это слышать, сын мой.

– Благодарствую, – десятник коротко склонил голову.

Харитоша с интересом наблюдал за этим обменом любезностями. Отцу Меркурию показалось, что возница чего-то ждёт. По крайней мере, в его глазах, по очереди останавливающихся то на бояриче, то на десятнике, то на самом священнике, светилось любопытство.

– И в чём же я, по-твоему, прав, сын мой? – отец Меркурий взглянул в лицо отрока.

– В том, что трусость – смертный грех, отче, – зелёные глаза боярича бестрепетно встретили взгляд чёрных глаз священника.

– И почему же, сын мой?

– Ты уже сказал, отче, а я от себя добавлю: страх, ничем не сдерживаемый, лишает разума.

– А разум отличает нас от зверей, не так ли, сын мой?

– Так, отче!

– А ты как считаешь, десятник? – отец Меркурий перевёл взгляд на Егора.

– Нет у труса разума, – морщась, словно от зубной боли, зло буркнул тот, будто отвечал не священнику, а каким-то своим мыслям.

– Верно, у труса нет разума, но бывает, что и холодный разум ведёт к погибели. Вспомните историю Понтия Пилата, братья мои. – Отец Меркурий по очереди оглядел своих собеседников: Харитоша слушал разинув рот, десятник Егор смотрел на затеявшего проповедь попа со скептическим интересом, а в глазах боярича Михаила светились – священник чуть не поперхнулся – уверенность и ирония, как будто отрок точно знал, что сейчас скажет бывший хилиарх, и интересовался только тем, как новый ратнинский пастырь это сделает. Однако сбить с толку отца Меркурия было непросто, он справился с собой за долю мгновения и продолжил как ни в чём не бывало:

– Имперский прокуратор пытался спасти Господа нашего от креста, но когда пригрозили ему доносом в Рим, а толпа кричала «Распни его!», умыл руки, потому что пытался успокоить свою скованную страхом совесть! Мол, не я невинного на крест отправляю, а они, а сам до дрожи боялся доноса в Рим! Вот так страх вкупе с холодным разумом лишили совести достойного человека.

– И душу его погубили, ибо ведал Пилат, что творит! – с непонятной злостью отозвался на слова священника отрок. И бросил почти так же зло, что и Егор перед этим: – Да ещё из всех возможных выходов выбрал самый неудачный!

– Неудачный?! – Меркурий не на шутку заинтересовался. – Почему именно это слово, сын мой?

– А потому, отче, что самый удачный выбор из нескольких, особенно если они все разумны, это когда по совести поступаешь. Тем более, если ты сам – власть!

– Предал Пилат, да не как Иуда, не Христа. Себя он предал, совесть свою, честь! – десятник Егор вытолкнул из себя слова, будто сплюнул.

Собеседники молча смотрели друг на друга.

«Однако есть над чем подумать! Отрок рассуждает, как следует поступать разумному властителю, а декарх, сдаётся мне, говорит отнюдь не о Пилате. Моя случайная проповедь оказалась созвучна их мыслям, но каким? Занятно… Декарх взвился так, будто предали его самого, а мой поднадзорный говорил о власти, совести и принятии решений… Нет, Пилат тут ни при чём – кто-то имеющий над ними власть их предал… или они сочли это предательством.

Но здесь и сейчас они сами власть… А может, на такой поступок толкают их? Я строю своё здание на песке, но чувствую, что прав или почти прав… Ладно, с этим разберёмся потом.

И вот еще что, пора бы тебе, приятель, перестать всему удивляться и начать думать, а то ходить с жизнерадостной улыбкой младенца, познающего на ощупь окружающий мир, как-то не очень! Сочтут блаженным идиотом – много ты тогда тут напроповедуешь!»

– Что ж, братья мои, каждый из вас понял мои слова по-своему, и каждый верно, – Меркурий одобрительно кивнул своим собеседникам и остановил взгляд на юном сотнике: – Но вот скажи мне, боярич, почему, пойдя против своей совести, поддавшись страху и оправдав свой страх холодным рассудком, Пилат поступил неверно? Не только как грешный человек, но и как властитель? Ты сам власть, вот и рассуди о делах власти!

Меркурию в какой-то миг показалось, что в лице юного сотника промелькнуло нечто вроде усмешки. Впрочем, возможно, это случилось лишь из-за шрама, пересекающего бровь и придающего мимике отрока мрачноватое своеобразие. Во всяком случае, с ответом тот не промедлил и заговорил с подобающим почтением:

– Да, отче. Отправив вопреки своей совести на смерть невинного, Пилат мало того, что совершил преступление перед Сыном Божьим, мало того, что погубил свою бессмертную душу, но и допустил несколько непростительных для властителя ошибок. Во-первых, пошёл на поводу у первосвященника и толпы, чем подорвал уважение к власти, во-вторых, показал всем свой страх и явил слабость, чем ввёл народ иудейский в соблазн силой проверить крепость римской власти, что иудеи и сделали. Вот что случается, когда властитель забывает о совести и поддаётся страху!

– Верно, сын мой! Отрадно мне видеть, что ты, в столь юном возрасте, правильно понимаешь долг христианского властителя. Совесть, понятие греха для обличённого властью даже более важно, чем для простого человека. Властвуя над другими, легко поддаться соблазну вседозволенности, дьявольскому искушению счесть людей игрушками в своих руках. Властителю легко впасть в грех гордыни, забыть о том, что он лишь человек, грешный и несовершенный! Лишь ежечасно помня об этом, можно осознать свой долг властителя!

Говоря это, священник смотрел бояричу прямо в глаза, и то, что он там видел, вызывало страх. Не могло быть у отрока такого взгляда. На отца Меркурия смотрел ровесник, проживший тяжёлую жизнь, много видевший и понявший. В этом взгляде причудливо смешивались жажда борьбы и воля, ярость и боль, мудрость и понимание, и годы, годы, годы… Но не только это видел в глазах отрока отставной хилиарх – где-то в глубине малой, но неугасимой искоркой светилось жизнелюбие и лукавство…

«Изыди, сатана! Не может быть у мальчишки таких глаз! Спокойно, спокойно, обмочить штаны всегда успеется. Не может быть у парнишки таких глаз, говоришь? А вообще такие отроки бывают? Ах, нет? А кто тогда, позволь спросить, стоит перед тобой вполне себе во плоти и от креста и святой воды не шарахается? Не знаешь?! Ну так думай, изучай, а не верещи, как монашка в лупанаре! Объяснять всё непонятное кознями дьявола оставь недоумкам. Вспомни наконец, что Господь дал тебе голову не только для того, чтобы в неё есть!»