Дуэль со смертью - Чиж Антон - Страница 4

3

Аполлон Григорьевич принялся опускать закатанные рукава сорочки.

– Все, что мог, – сказал он, глядя в раскрытый зев желтого саквояжа.

Великий криминалист был мрачен. По большей части имея дело с трупами, он считал делом чести спасать жизнь, когда возможно, зная и умея больше любого доктора. И сильно печалился, если чужая жизнь выскальзывала из его рук.

Мадам Половцева лежала неподвижно в бурой луже. Промывание желудка не помогло. Кожа ее приобрела бледный оттенок. Глаза равнодушно смотрели в фигурный потолок, руки раскинулись вдоль тела. Вокруг губ остались следы белесой пены, по подбородку стекала обильная слюна. Выражение, застывшее на лице, говорило не о страхе, а о мире и покое.

– Сердечный приступ? – спросил Ванзаров.

Лебедев с силой застегивал пуговицы на жилетке.

– Сами не видите? – огрызнулся он. – Сильнейшее отравление.

– Какой яд?

Громыхнув содержимым саквояжа, Лебедев засунул пузырьки темного стекла.

– Наверняка скажу при вскрытии. Мышьяк, синильную кислоту, цианистый калий и прочую ерунду можно исключить. Дигиталис тоже.

– Она ела маринованные грибы.

– От грибного яда дама мучилась бы несколько часов, я бы ее спас. – Лебедев кивнул на гостей, которые сбились около сцены. – Эти тоже ели – и ничего, живехоньки. Бедняжка получила нечто слишком сильное…

– Примерно пять часов назад ее мучил насморк, последний час за ней наблюдал я, – сказал Ванзаров. – Какой яд может дать такую реакцию примерно через час после приема?

Аполлон Григорьевич не имел готового ответа. Что с ним случалось нечасто.

– Не уберегли мы с вами женщину, – только сказал он.

– Сможете быстро проверить блюда и напитки?

Выразив глубокое неудовольствие, Лебедев извлек из саквояжа коробочку с реактивами. Он подошел к столу, разглядывая севрюгу, маринады, шампанское и лимонад с видом волка, пробравшегося в овчарню и не решившего, каким ягненком полакомиться первым.

– Начните с моего соусника и салфетки, в которую сплюнул сметану, – посоветовал Ванзаров и поманил Половцева.

Печальный муж прятался за спинами гостей. Подойдя к Ванзарову, он старательно прятал глаза.

– Жду ваших объяснений, Сергей Яковлевич…

Половцев вздрогнул, как от озноба.

– Какие пояснения?

– Каким образом отравили вашу супругу.

– Я отравил? – изумился Половцев. – Да как вам такое в голову могло прийти!

– Днем Елизавета Андреевна пришла в сыскную полицию и заявила о своих подозрениях: она была уверена, что сегодня на банкете будет отравлена. Что и случилось. Отравлена по вашему поручению вашими друзьями…

– Значит, я поручил? – прошептал он.

– По статье 732 «Уложения о наказаниях» виновные в убийстве с обдуманным заранее намерением или умыслом, когда оное учинено посредством отравления, подвергаются лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы в рудниках на время от пятнадцати до двадцати лет… Только полное признание смягчит вашу участь, господин Половцев.

Чиновник Цензурного комитета схватился за голову, как провинциальный трагик.

– Боже мой, что я наделал! – вскричал он. – Какую глупость совершил! Это будет мне наказание за жадность… Простите, господин полицейский, что обманул вас! Обман невольный и казался мне, неразумному, безобидным… Простите меня…

Половцев молитвенно сложил руки. Не часто преступники каялись вот так сразу после зачитывания статьи Уложения о наказаниях. Ванзаров не знал, что закон имеет такую магическую силу.

– Готовы дать признательные показания?

– Готов! – с жаром раскаяния сообщил Половцев. – Скажу как есть. Ничего не тая.

– Извольте начинать.

– Никогда не был мужем этой женщины, увидел сегодня ее впервые… Я не Половцев, а Иван Сергеевич Замятин, вот извольте убедиться. – Убийца протянул паспортную книжку.

Псковский мещанин был зарегистрирован в петербургской полиции, как полагается любому приезжему в столице. Местом его проживания была дешевая гостиница на Выборгской стороне.

– Вы актер? – спросил Ванзаров, закрыв и не вернув паспорт.

Половцев, а вернее, Замятин поклонился.

– Так точно-с… Играем в провинциальных театрах и антрепризах… Извольте видеть мой лучший сценический костюм. Для ролей героев-любовников…

– Кто и когда вас нанял?

Обретя уверенность, что каторжные работы в рудниках ему не грозят, Замятин принялся рассказывать бурно и подробно.

Примерно неделю назад в Пскове его нашел незнакомый господин, имени которого Замятин не знал, и предложил непыльную работу: приехать в Петербург и принять участие в игре. Театр, в котором зрители и актеры играют на сцене жизни. Ему следовало изобразить чиновника средней руки на новогоднем банкете. Никаких особых условий: чистая импровизация. Общаться, есть, пить, быть любезным. Замятину сообщили, что у него будет «жена», которую сыграет петербургская дама. Проявлять к ней интерес нельзя. Для роли запомнить фамилию с именем-отчеством. Важно, чтобы не было заметно фальши, все должно быть натурально и естественно, как в жизни. Постоянного ангажемента на зимний сезон у Замятина не было, платили хорошо: триста рублей. Он согласился.

– И вот, извольте видеть, чем кончилось, – с драматической ноткой заявил он.

– Что происходило, когда вошли в ресторан?

– Ничего особенного… Отдал метрдотелю приглашение, которое тот сжег, вошел в зеркальный зал. Там уже была вот эта бедная дама. – Замятин невольно покосился на тело и сразу отвернулся. – Она не позволила ручку поцеловать, сказала, чтобы вел себя так, будто мы в ссоре.

– Она вам так сказала?

– Совершенно верно-с.

– Что делала мадам Половцева?

– Ничего-с… Ходила из стороны в сторону. Репетировала большое волнение. На мой вкус, слишком переигрывала.

– Она принимала какие-нибудь лекарства?

Замятин выразительно задумался, как принято герою-любовнику.

– Не могу быть уверен… Так было жарко, что думал только о лимонаде. Но мадам не позволили налить кувшин…

– Семейства Щедриных и Сердечковых появились после вас?

– Совершенно верно-с, господин полицейский… Не изволите вернуть паспорт?

Ванзаров не изволил.

– Мадам Половцева указывала им, что делать? – спросил он.

– Зачем же, они и так осведомлены.

– Тоже провинциальные актеры, ваши коллеги?

Замятин принял гордую осанку.

– Да, актеры, господин полицейский. Извольте видеть, очень недурные актеры. Наши псковские таланты. Могут сыграть любой водевиль, любую драму. Публика будет в восторге.

– Вы их подрядили или тот господин?

Прозорливость показалась Замятину немного пугающей.

– Я-с, – робко проговорил он. – По просьбе того господина… С деньгами все честно.

Актерские гонорары не волновали Ванзарова. Он задумался ненадолго, но глубоко. Чего требовала психологика.

– Ваш наниматель – это тот господин Кошляков, что ворвался сюда и громогласно заявил о своей любви?

С плеч Замятина будто тяжкий груз свалился.

– Уж не знаю, как догадались, но именно так, – сказал он, улыбаясь. – Господин предупредил, что если увижу его, чтоб не смел узнать… Когда он устроил такую сцену с признанием, я прямо не знал, как себя вести… Этакая коллизия! Прямо как в водевиле…

Вернув паспорт, Ванзаров потребовал, чтобы псковская труппа отправилась в боковую комнатку, где уже сидели венгерские цыгане со своими скрипками и дирижером, и не высовывала оттуда носа. Он же подошел к Лебедеву. Криминалист вытащил из пробирки пинцетом обмытые белесые шарики размером меньше пилюли.

– В вашем соуснике добавка нашлась… В сметане почти не видно… Ну, и язык у вас чуткий, сумели почувствовать и выплюнуть…

– Язык тут ни при чем. Зеркала помогли, – сказал Ванзаров, указывая на стену.

Лебедев обернулся к нему.

– Успели заметить, как подсыпали?

– В отражении.

– Кто-то из актеришек подсыпал?

– Фальшивый любовник постарался.

– Дело принимает другой интересный оборот. Раскрыть бы убийство до наступления полуночи и Нового года. Жаль пропустить праздник. Да и кухня в «Дононе» отменная… Так успеем?