Очень долгое путешествие, или Инь и Ян. Авалон (СИ) - Соловьёва Яна - Страница 46

Ударил колокол.

Чистый мощный звук заполнил пространство дворца, завибрировали оконные стекла, задрожали статуэтки на камине.

— Cerbin, — сказала Ида так же безучастно, глядя на двор. — На мосту толпа. Ворота открыты.

— Что?! — с Францески в миг слетела вся царственность, и она бросилась к окну. — Дэвин!

Исенгрим хрипло рассмеялся.

— Тебе не уйти от суда, Энид, — сказал он.

Францеска развернулась к подошедшему Дэвину и с размаха влепила ему пощёчину. На щеке остались алые полосы от ногтей.

— Твои бездельники должны были защищать ворота и колокольню, а не болтаться у спальни дамы, которая может защитить себя сама! — взвизгнула она.

— Основные силы охраняли дворец, — отчеканил он. — Мы предполагали…

Францеска повела рукой у его лица, и царапины затянулись. Дэвин прижался щекой к её ладони, словно ласкающийся кот.

— Иди и исправь, — сказала она нежно, но её огромные небесные глаза были холодны, как льдины.

Звон колокола раздался вновь, он пробирал до костей, гудел в мозгу. Дэвин развернулся на каблуках, отдал команды и с частью охраны исчез за дверями в библиотеку.

— Они уже на площади, Энид, — проговорила рыжеволосая Ида. — Твой народ на площади.

Францеска выглянула в окно и выругалась.

— Почему ты боишься собрания эльфов, Маргаритка? — мягко спросил Филавандрель. — Ты же уверена, что права. Они любят тебя.

Поморщившись, она повела плечами.

— Этих двоих выволочь на крыльцо, — приказала она, показав на меня и Иорвета. — Они обвиняются в покушении на убийство королевы. Сделайте так, чтобы они не причинили хлопот, но были в сознании. А этого, — взмах руки на Исенгрима, — в камеру для допросов, и чтобы по пути его никто не узнал!

Колокол ударил в третий раз. Францеска приложила тонкие пальцы к вискам:

— И займитесь звонарём!

На голову мне набросили наволочку. Стало темно. Ветивер и лаванда — для спокойного сна. На затылок обрушился удар.

ДОЛ БЛАТАННА. Авалон

Шумело море. Колыхалось. Далёкое, освобождающее. Если ты — сама боль, то тебе не больно. Смешной факт. Знание о долгом пути на дворцовое крыльцо осталось, но где-то глубоко, под толщей песка на дне. Знание о том, что сначала вывернутые скованные руки удобно уложили на подставку за спиной. Удобно для них, разумеется. Дробили пальцы один за другим. Ломом? Откуда взялся лом в эльфийском дворце? Неважно. Потом, не снимая кровавой наволочки, били в голову. Так мясо отбивают через пакет, чтобы не брызгало. Под наволочкой не лицо, а каша. Галантно свели с лестницы, чтобы ненароком не сломала себе шею, приказ есть приказ. Поддерживали — со сломанными рёбрами не распрямишься. Когда боль заполняет до краёв, ты не можешь остаться собой, ты отдаёшься ей целиком. Ты — это она, она — это ты. И море баюкает и зовёт. Я иду.

Колокольный звон. Бом-м-м! Ропот толпы заглушает море, но оно не уходит, лижет босые ноги. Назойливый слепень кусает щёки, откуда он тут? А, это пощёчины. Неинтересно, я хочу нырнуть.

Ослепило, плеск, и смоченную наволочку грубо завозили по лицу. На горящую грудь текла вода.

— Очнулась, наконец, — сказал Дэвин. — Выводите их.

Двери главного входа медленно поползли в стороны, яркий свет раздвигал гигантские створки. В этом сиянии нас ждали трое. Тёмная расплывчатая фигура склонилась к блистательно голубой и что-то шептала. Голубая кивнула. Я закрыла глаза, чтобы не видеть их, чтобы вернуться к морю.

— Вам же сказали, чтобы они были в сознании, болваны!

— Нам сказали, чтобы без хлопот, — голос Дэвина.

Поволокло из глубины, я забилась, как рыба в сетях: «Нет! Оставьте меня! Отстаньте!»

— Смотри мне в глаза.

Обкатанные волнами кусочки зелёного бутылочного стекла в обрамлении огня. Я вдохнула глубоко, от живота до ключиц — ничего не болело. Магический морфий сработал, и казалось, что анестезия подействовала не только на тело, но и на разум — он так и остался сторонним наблюдателем, равнодушным зрителем, не допущенным к таинству переживаний. Беспристрастный репортёр. Закутанная в тёмный плащ Ида ещё мгновение оценивающе смотрела в глаза, потом повернулась к Иорвету. Он висел на руках стражников. В спину толкнули.

Высокое крыльцо ступенями спускалось на площадь, и с него, как со сцены, было видно всё. У подножия волновалась, растекалась толпа, которая, словно через горловину песочных часов, вливалась в распахнутые на мост ворота. По периметру площади зелёным частоколом стояли свечи кипарисов. Совсем рядом с крыльцом, по левую руку, уходила в небо колокольня, а справа — за площадью, за деревьями и крышами — возвышались горы.

Шум моря не исчез, и даже ропот толпы не заглушил его. Я огляделась — навязчивая морская идея не отпускала, и в просветах за кипарисами увидела воду. Стиснутый в каменном русле канал огибал площадь. Прямо из воды торчали колонны, на которые опирались бесконечные арки, сходящиеся с двух сторон к воротам на мосту. Сразу за аркадой вода срывалась в пропасть, и в арках виднелся далёкий берег с белыми домами. В городе валил чёрный дым.

— Тишина! — Францеска вскинула руки.

Поверх платья она облачилась в королевскую небесно-голубую, как и её глаза, мантию с горностаевой оторочкой и с прорезями для рук. Рядом стоял Филавандрель, уже не в пижаме, а при параде, как подобает советнику королевы. Он стоял ко мне спиной, лицом к народу, и не оборачивался.

Гул голосов затих, остался только фоновый шум. Не моря — водопадов. Мелькнула тень, и Ида вместе с Дэвином присоединилась к королеве. Иорвета вытолкнули ко мне, и мы встали рядом, запачкав кровавыми подошвами девственно чистую мраморную плитку крыльца.

— Я собрала всех вас в связи с чрезвычайными обстоятельствами, — чародейка говорила негромко, но голос эхом, как на вокзале, разносился по площади. — Трагическими обстоятельствами!

Колокол ударил вновь. Францеска, прикрыв глаза, выжидала. В затухающем звоне из-за спины послышалось мерное жестяное раз-два. С крыльца стройной колонной спускались стражники. Я смотрела на Иорвета. Он чуть касался меня локтем и стоял, сгорбившись и глядя в пол. Повязка была пропитана кровью, глаза было не видно за кровоподтёками.

Синхронные удары по голеням, и мы с ним повалились на колени. Это привычно для меня — стоять на коленях перед эльфами. Фиона была бы рада.

— Мы живём в бурное, противоречивое время, — Францеска заговорила опять. — Каждый из нас жаждет стабильности, мира, спокойствия…

С глухим стуком стражники раскачивали и ударяли в дверь колокольни бревно. Остальные цепочкой растягивались вокруг площади.

— Наша жизнь неразрывно связана с Дол Блатанна. Пока жива она — живы мы! Нам передали её наши предки — героические, несгибаемые, которые пролили кровь за то, чтобы у нас, Aen Seidhe, был свой клочок земли…

Я смотрела на Иорвета. Он поднял взгляд, и нет, в нём не было больше азартного огня, не было надежды. Было другое, чего я никогда не видела, и отчего страх пополз по жилам. Было спокойствие. И была смерть. «Иорвет, — шепнула я, разбитые заскорузлые губы не слушались, — Иорвет!»

— В это трудное время, когда только единство может помочь нам, враги не дремлют. Сегодня на нашу землю пришли с войной. На вашу Королеву было совершено покушение, и только чудо…

Бом-м-м! С кипарисов вспорхнули птицы. В верхнем ярусе окон, которые, как Пизанскую башню, опоясывали колокольню, мелькнуло смуглое лицо одного из эльфов Иолара. Он перегнулся через подоконник и всматривался в сторону гор. От стены у окна отскочила стрела стражника, эльф исчез внутри.

— Чудо хранило вашу Королеву! — Францеска молитвенно возвела очи небу.

Расфокусированным взглядом я скользила по беспокойной толпе и видела скоя’таэлей, которые, словно волки среди овец, затесались среди жителей города. Они отличались: луками за спинами, поношенными кафтанами, разномастной, надёрганной тут и там бронёй, тогда как долблатанцы по большей части лишь накинули верхнюю одежду поверх ночного платья. По краю возникло движение и стражники выхватили одного из наших. Толпа отпрянула, сжалась. Под руки скоя’таэля волокли в сторону.