Очень долгое путешествие, или Инь и Ян. Авалон (СИ) - Соловьёва Яна - Страница 27

Дверь открыл муж Эйлин, в высоком мрачном охотнике я едва узнала того эльфа, которого видела когда-то на барже и на празднике. Он кивнул мне и придержал дверь.

Эйлин сидела на кровати и держала Несу на руках полулёжа, как младенца, и длинные худенькие ноги и руки-палочки свешивались из её объятий по сторонам. В глазах эльфийки стояли слёзы.

— Не плачь, мамочка, пожалуйста, не плачь, — сказала тонким голоском Неса, протянула слабую руку и ласково стёрла с щеки Эйлин сорвавшуюся слезу. — Я обещаю, что выздоровлю.

Эйлин судорожно вздохнула раз, другой и, не сдержавшись, разрыдалась.

— Держи себя в руках! — прикрикнул отец, подхватил на руки дочку и, укачивая, понёс по квартире.

— Я не знаю, что делать, Яна, я не знаю, что делать! — сидя на кровати, Эйлин согнулась, как от боли в животе, спина её содрогалась. — Искра уходит, я чувствую это!

— Не говори ерунды! — муж Эйлин показался из другой комнаты. Глаза Несы были закрыты, а лицо казалось восковой маской. Он осторожно уложил дочку на кровать, прикрыл одеялом и прошептал: — Ну не при ней же, ты ещё больше её расстраиваешь…

Он поднялся, обнял жену, и она плакала, спрятавшись у него на груди, а он гладил её по волосам, прижавшись губами к макушке.

— Что я могу сделать? — шёпотом воскликнула я.

Сердце разрывалось, когда я глядела на эту пару, как будто произошло что-то непоправимое, что-то, чего я не понимала. Эльф поднял на меня глаза и покачал головой.

— Эйлин устала, а с Несой всё будет в порядке, — сказал он мягко. — Она уже начала есть, она перестала плакать.

— Да-да, ты прав, — эльфийка утёрла слёзы. — Не обращай внимания, Яна, ночь всегда приносит тягостные мысли. Я не должна расклеиваться.

— Вот именно, — сказал эльф. — Дай нашей дочери возможность выполнить своё обещание и выздороветь.

Закрывая дверь, я видела огонёк свечи, озаряющий спокойное и неподвижное лицо девочки, и тени обнявшихся родителей, которые, как стражи, охраняли её сон.

***

— Что с твоим лицом?! — воскликнула романистка, когда я вернулась домой.

— Дурной день, — отмахнулась я и прошла мимо в свою комнату.

Меня душили бессилие и бесплодная злость на себя за то, что когда-то я подарила Несе стилет, и за то, что я ничем не могла помочь — вместо того, чтобы набираться сил, девочка таяла на глазах и никто не мог или не хотел объяснить мне почему.

— И не говори! — Марго со свойственной ей бесцеремонностью хвостом прошагала за мной вслед. — Меня терзают ужасные предчувствия!

— У тебя-то что случилось? На Саскию не лёг макияж? — воскликнула я.

— Если бы! Весь день я пыталась отучить её от солдафонских манер, без которых она робеет, словно кухарка на балу. Пыталась внушить ей уверенность в себе. И знаешь, что она придумала?

— Что? — устало спросила я, снимая оружие и куртку. Направила Игни в камин и дрова вспыхнули.

— Что для уверенности в себе поверх платья ей необходима перевязь с мечами! Пришлось читать лекцию о разнице между неуверенностью, которая совершенно Даме ни к чему, и беззащитностью, совершенно ей необходимой. Я заперла её комнату с оружием и забрала ключ, чтобы хотя бы ночь эта девушка провела без алебарды под подушкой.

Я молчала. Мне не хотелось обижать Марго, но и на операцию «Золушка», как я окрестила про себя авантюру по преображению Саскии в Прекрасную Даму, мне было сейчас глубоко наплевать. Марго между тем, задумавшись, смотрела в пол.

— Кстати о макияже… — пробормотала она и выбежала из комнаты. Послышался звук упавшей крышки сундука, и романистка вернулась, сжимая в руках баночку зелёного стекла. — Никто и не заметит некоторые шероховатости, если всё внимание будет приковано к лицу Саскии.

— Что это? — спросила я.

— Мазь из гламарии. Мой последний запас… Ну да ладно, не жалко, я и так бесподобно хороша, — пропела она и воссияла. — Безвыходных ситуаций не бывает! Спокойной ночи, ведьмачка, утро вечера мудренее.

Она задёрнула полог и ушла. Огонёк на поленьях зачах, и стало темно.

— Паршивые дела, — сказала я себе под нос и поворошила в камине кочергой. Голова была словно налита чугуном. Уснуть я смогла лишь к рассвету.

ВЕРГЕН. Фея-крёстная начинает и…

Марго оказалась права — утро было мудренее. Утром гнетущие ночные страхи побледнели, дурные предчувствия виделись нелепыми и надуманными. Если родители Несы были уверены, что девочка выздоровеет, то и мне не следовало ни беспокоить их тревогой и назойливым присутствием, ни мучить себя вопросами «если бы да кабы». Того, что уже сделано, не вернуть.

Романистка ушла к Саскии ещё затемно. Я наскоро позавтракала в первых лучах солнца, бьющего в окна над дверью, облачилась во все доспехи. По замыслу Сесиля на празднике я должна была внушать своим видом почтение, а ещё лучше страх. Со страхом была загвоздка — вергенцы ничуть не боялись меня и, скорее, считали местной диковинкой, странной, но симпатичной, и я всерьёз подумывала не нарисовать ли на лице полосы, как у Хранительниц, или агрессивные завитки по подбородку и чёрные губы, как у Дочерей, чтобы придать виду грозности и солидности в глазах местных жителей.

Улица поразила тишиной и пустотой. Не было слышно ни звона кузниц, ни голосов — город будто вымер, и только ближе к Махакамским вратам по нарастающему рокоту стало понятно, что весь Верген собрался вокруг площади у Замка Трёх Отцов. Утро было прохладным, ясным и торжественно праздничным от цветастых, с тесьмой по подолу юбок, расшитых жилетов и напомаженных бород. Красные штрихи и линии — ленты в косах, кушаки мужчин, полотна на стенах, стрела ковровой дорожки на лестнице — складывались в присущий лишь Вергену алый узор на солнечном, ещё непрогретом утреннем камне. На плечах у отцов сидели дети, в воздухе витало предвкушение — дня без забот, редкого выходного, которого так долго ждали.

По краю лестницы за спинами нарядных скоя'таэлей Киарана, краснолюдов из отряда Ярпена и рыцарей в парадных камзолах я пробралась наверх к Марго. Она была чудо как хороша: с лентами в распущенных волосах и в сарафане, словно у деревенской барышни, в котором, однако, угадывалась искусная рука столичной портнихи. Романистка нетерпеливо постукивала каблуком красного сапожка и не отрывала взгляда от двери в Замок Трёх Отцов. Оттуда ожидали процессию.

Лицо Киарана было безмятежным, а значит, хороших новостей ждать не приходилось. Насколько я успела изучить правую руку Иорвета (и вчерашнее шатание по лесам это только подтвердило), именно такое выражение лица эльфа свидетельствовало, что он желал что-то скрыть — тревогу или внутреннее напряжение.

— Есть новости с кургана? — шёпотом спросила я.

Киаран покачал головой.

— Как бы нам не прибавилось незваных гостей, — негромко ответил он.

— Если свадьба пройдет тихо, то всё обойдётся, — сказала я.

— Краснолюдская свадьба и тихо? — он усмехнулся.

Около Киарана, вытянувшись в своём чёрном с золотом бархатном дублете, ждал Александр. Его лицо было сумрачным и отстранённым, как и все те разы, что мы встречались после моего возвращения из Зеррикании. Что-то изменилось в нём — куда-то исчезли великосветская манерность и самоуверенность, которые он вовсю демонстрировал нам с Геральтом на барже, исчезли эмоции той поры, когда он краснел, бледнел и ухаживал за Шани. Возможно, Геральт был прав, и предательство короля Стенниса разрушило веру Александра в справедливого суверена, а надежда на величие Аэдирна умерла, раздавленная сапогом Нильфгаарда — от его страны остались лишь выжженная земля да разорённые города.

Марго тоже поглядывала на рыцаря. Близился ключевой этап операции «Золушка» — после краснолюдского бракосочетания ожидался выход правительницы Долины Понтара к народу, чтобы благословить новоиспечённых мужа и жену и провозгласить начало гуляний.

— Должна была волноваться Саския, а волнуюсь я, — шепнула романистка мне на ухо. — Я уже вся извелась.

— Она перестала смущаться платья и больше не волнуется? — спросила я.