Михаил Задорнов - Задорнов Михаил Николаевич - Страница 102

Журналисты меня часто спрашивают: «Над вами когда-нибудь смеялся кто-нибудь так, как вы смеетесь над другими?» Теперь я знаю, что я буду им отвечать. Смеялся! Египетский секьюрити — сын летчика. Он до сих пор наверняка смеется! Во всяком случае, когда мы вышли из катакомб, у него улыбались не только глаза, но и уши. Он тут же побежал от меня восвояси, отдавать пятьдесят долларов другим сыновьям летчиков. А я грустно пошелестел по барханам обратно, переживая не столько за пятьдесят долларов, сколько за испачканные навсегда пылью вечности шорты Ферре… А еще за то, что не успел сфотографироваться на слайд… с жучком!

Дня три я переживал из-за того, что мое свидание с пирамидами оказалось неудачным. Правда, нет худа без добра. Я невольно стал скромнее. Очки Гуччи разбились, шорты Ферре истрепались. На арабских рыночных развалах я купил самую дешевую туристическую дерюгу, на которую местные египетские кутюрье специально для наших туристов из глубинки пришили этикетку с надписью русскими буквами «Адидас».

Зато теперь, когда я выходил из гостиницы, местные бомжи не только не приставали ко мне, но и смотрели на меня с жалостью.

Правильно сказал кто-то из моих коллег: «Будь скромнее, и люди к тебе потянутся. Причем правильные люди!» Уже на следующий день после покупки дерюги мне повезло с правильным гидом. Нет, не повезло… Я не прав. Скорее всего, Бог Ра мне сделал подарок за мои переживания.

Новый гид абсолютно был не похож на предыдущих. Молодой, неживотастый, веселый, его глаза не играли в прятки, пытаясь меня одурачить. Он даже не чесал рукой под брюками в области паха, как это постоянно делают арабы прямо на улице. Казалось, что он спрыгнул с какого-то фрагмента древней фрески. Действительно, оказался не арабом, а коптом. Потомком тех древних, настоящих египтян, которые еще сохранились в Египте и основное занятие которых с утра до вечера делать вид, что они дружно уживаются с арабами. С последними его роднило только то, что его мама тоже училась в Москве и до сих пор, как он сказал, тащится от русской литературы и сейчас читает Пелевина.

Он очень неплохо говорил по-русски, хотя в России ни разу не был. Уже знал такие слова, как «разборка», «новый русский», «развести», «лох». Видимо, мама зачитывала ему вслух страницы из Пелевина. Даже знал выражение «в натуре». Но пристраивал его в своей речи совершенно некстати. Например, спрашивал меня: «Как вас, в натуре, звать?» И я ему, в натуре, отвечал, как меня, в натуре, звать.

Он сказал мне, что русские туристы ему нравятся, они веселые, общительные, но иногда он чувствует себя лохом, потому что не знает, чего от них, в натуре, ожидать. Например, один из его клиентов поздно вечером выпил в баре, после чего сказал: «Надо бы как-то повеселиться. Пойти, что ли, соседу по номеру морду набить?»

Другой наш турист, напившись, ночью после бара прыгнул в одежде в бассейн. Просто разбежался и прыгнул. От радости. Начал в бассейне кричать, бить руками по воде, булькать под водой, забрызгал все вокруг бассейна. Проходящие мимо немцы за него испугались, думали, человек тонет. Начали вытаскивать. От радости, будучи мокрым, принялся всех обнимать. Они решили, что так он выражает им благодарность за спасение. Наутро устроили скандал администрации гостиницы, что вокруг бассейна ночью не вытирают. Скользко. Русский турист даже свалился в воду. Им же на ум не могло прийти, что прыгнуть в бассейн в одежде можно просто от веселья. В результате администрация гостиницы перед нашим извинилась. Ему в номер принесли бесплатно фрукты и шампанское. С тех пор он каждый вечер прыгал в бассейн в одежде, и ему каждое утро приносили фрукты!

Мы совершили с моим новым знакомым этакий бартер. Под строжайшим секретом я поведал ему, что у русских вообще мощнейшая энергия, но она без вектора. Тем не менее мы научились кое-чему у Запада. И у наших новых русских уже появились в речи неопределенные и определенные артикли: неопределенный — «типа», а определенный — «конкретно»! Объяснил также, что означают новые, внушающие уважение любому русскому словосочетания типа «дуть в уши», «колбасить в кислоте»…

За это копт поведал мне тайные слова, после которых даже арабы с бусами должны были меня уважать настолько, чтобы бежать от меня восвояси. Я не знаю, что означали эти слова. Их было трудно перевести на русский так же, как объяснить арабам, что означают наши выражения «колотить понты», «навинтить гайку», «серпом по рейтингу», не говоря уже «лохматить бабушку»… Похвастаюсь лишь тем, что уже через три дня я научился эти арабские слова произносить почти без акцента. Арабы застывали вместе со своими ювелирными изделиями в руках, превращаясь в монументы самим себе. Провожали меня взглядом, в котором сквозь ненависть, как сквозь два ситечка, просачивались уважение и непонимание, как это я — иностранец, а не лох. Я считаю, израильтянам эти слова надо преподавать в начальной школе.

Забегая вперед, скажу, что мой новый молодой друг вскоре похвалил меня. Он отметил мое хорошее чувство юмора и даже сказал, что мне надо быть юмористом. Еще сказал, что я не похож, в натуре, на нового русского туриста, потому что в историческом музее ни разу не обратился к нему с вопросом: с кем можно поговорить, чтобы купить что-то из сокровищницы Тутанхамона?

— Нет, вы не новый русский, — закончил он мне свое признание. — Не надо мне колбасить в кислоте!

И я во второй раз отправился с ним к пирамидам!

Вечерело. Солнце нехотя обогревало пустыню. Нехотя вез нас таксист.

— Уже поздно, — объяснил он. — Вас не пустят.

— Куда не пустят? — насторожившись, спросил я. — В пустыню?!

— Да, — ответил он, — ворота в нее закрываются в пять.

Действительно, когда мы подъехали к пустыне, я увидел ворота. Хотя забора не было. Просто посреди пустыни стояли ворота. Этакий натюрморт для Сальвадора Дали.

В этот вечер Бог Ра сделал мне второй, самый чудесный подарок: он испортил погоду! Причем настолько испортил, что отсек пирамиду на весь вечер от мировой толпы. Вдруг подул ветер, который в литературе обычно обозначается словом «нехороший». Еще с дороги видно было, как он поднимает в пустыне первые угрожающие вихри и выдувает ими из пустыни последних туристов. Вихри взвивались от пирамид вверх, словно пытались сорвать с неба раскрасневшееся солнце, которое начинало остывать быстро, как электрическая плитка, которую выключили из розетки.

Зато пирамиды оживали на глазах! Их рабочий день закончился досрочно! Они не были больше фотоателье и первым чудом света. Они радовались гудящей непогоде и как будто хороводили вместе с песочными вихрями, которые срывались с барханов, точно брызги с морских бурунов в бурю.

И за всем этим непогодным беспокойством в пустыне опять чувствовалось вращение Земли, и пирамиды маленькими грузиками уравновешивали это вращение. Может, они всегда и были гирьками на весах трехмерной истории человечества, одна из осей которой — вечность тонкого мира.

Мой гид-копт все эти новые теории контактеров, фантазеров и прочих ведьмаков считал кощунством над прахом его дедушек. С особой тщательностью рассказывал, как строились пирамиды, какие использовались людьми рычаги, как клались друг на друга плиты… В конце концов, словно обиженный ребенок, выпалил: «Это был труд многих тысяч наших предков. А вашим ученым пора закрыть вентиль, понятно? Это-это-это, — он долго пытался подобрать правильные слова и, наконец, подобрал: — Это базар фуфлометов! — И с боязнью переспросил: — Я правильно сказал?»

— Еще как правильно!

Я вдруг ощутил разгадку пирамид за этими случайно сказанными от обиды словами моего молодого египетского друга. Конечно же, пирамиды созданы нашими всеобщими предками — землянами. А все теории про их инопланетное происхождение выдуманы теми недоучеными, которые никогда не держали в руке ничего тяжелее компьютерной мышки и не в состоянии поэтому себе представить, что люди могут столько работать, чтобы создать такое чудо.