Священник (ЛП) - Бруен Кен - Страница 31

— А ты правда принял все это близко к сердцу.

Я признался, что дело меня не отпускает, не расстанусь с ним, пока не узнаю ответ. Он спросил:

— Ты разговаривал с сестрой Мэри Джозеф?

— С кем?

— Не хотел ее называть, потому что, несмотря ни на что, она мне, как бы, нравилась. Но она была у Джойса домохозяйкой, секретаршей и всем подряд — и знала, знала, чем он занимается, но молчала. Часто спрашиваю себя, как она живет с этим теперь.

— И где ее найти?

Он посмотрел на меня так, будто это дурацкий вопрос:

— В церкви, где же еще? Если только не умерла, но я бы, по-моему, тогда знал. Да, сходи к ней, это она знает, где все тела, если простишь за такой каламбур. И мороженое ей принеси, она сладкоежка.

При этом в уголке его губ промелькнула слабая улыбка, и я удивился его готовности прощать, сказал:

— Удивляюсь твоей готовности прощать. Это, конечно, нечто.

Его глаза вспыхнули, он спросил:

— А я сказал, что простил? Ненавижу долбаную суку. Надеюсь, она там спилась.

Он встал:

— И еще одно. Странно, но что теперь не странно?

Он словно еще посомневался, раскрыть это или нет, затем:

— Кейт — она любит лебедей, много чем занимается ради их безопасности, но… при этом она охотница.

Я не уловил мысли, спросил:

— Охотится на лебедей?

И получил в ответ взгляд максимального раздражения. Он рявкнул:

— Башкой-то подумай, конечно не на лебедей. Стреляет фазанов и любую дичь, которая движется.

Я ему не поверил, промямлил:

— Я не… эм-м… верю.

Он серьезно всмотрелся в меня, потом воскликнул:

— Господи, ну и дурак же ты. Ты точно детектив? Она сама себе дрова рубит, чтоб ты знал. Она шутки не шутит, настоящая дикарка, и да, любит охоту. В следующий раз, когда захочешь ее разговорить, попроси показать ее ружье — сразу увидишь, как она загорится.

Он выдохнул. Его лицо посерело — объяснение потребовало немалых усилий. Я спросил:

— Бренди не налить?

Надеясь, что он согласится и я к нему присоединюсь. Он покачал головой, потом ядовито хмыкнул:

— Тебе, похоже, самому бы не помешало.

Допрос — или как, блин, назвать то, чем мы занимались, — окончен. Я ответил:

— Ну, есть такое, тяжелое выдалось время.

И проклинал себя за то, что вообще пытался оправдаться, особенно перед таким, как Том. Он проводил меня до двери и, когда я прощался, долго смерял взглядом. Я уж думал, предложит АА или как-нибудь посочувствует. Он сказал:

— Иди через Кладдах-Бейзин, так быстрее.

Раздерганней, чем хотелось бы признать, я направился на свою полуденную остановку — в «Койл». Торгаш кивнул, не сказал ни слова, просто налил большой виски, пододвинул по стойке. Я положил деньги рядом со стаканом и сел за столик, подальше от бармена. В тот день мне желчи уже хватало, а если на что-то и можно рассчитывать, так это что Торгаш нальет желчи с горкой.

Обнаружил, что сел рядом с бывшим священником, подумал: «Вот черт», хотел уже уйти, когда он зашевелился:

— Не пнете меня по правой ноге?

Я думал, что ослышался. Переспросил:

— Пнуть по правой ноге?

— Да, пожалуйста, она затекла, ничего не чувствую.

Он говорил как задушенный — то ли из-за операции, то ли из-за курева, то ли из-за всего сразу. Я несильно пнул, и он покачал головой. Я понимал, насколько безумной стала моя жизнь. Сижу в пабе, пинаю священника — и хуже того: потому, что он сам так попросил. Ударил посильнее, и он кивнул, сказал:

— Да, начинаю чувствовать.

Лицо, изуродованное временем: торчащие скулы, запавшие глаза, серая бледность, как после смерти. Его глаза, под красным, когда-то были голубыми, теперь — затравленными.

— Позвольте купить вам освежиться? — спросил он.

Господи, мы где, на карнавале, что ли? Я сказал, что мне не надо, и он протянул дрожащую руку, вся кожа в пятнах, сказал:

— Я Джеральд.

Я взял руку. Кожа на ощупь была тонкая, как пергамент. Аккуратно ее пожал, ответил:

— Я Джек.

Перед ним были полный стакан домашнего и пачка «Плеерс». Он хрипло закашлялся, сказал:

— Тебе уже говорили, что я священник.

Я с трудом его слышал и наклонился поближе — от него исходили запахи древесного дыма и одеколона, не без перегара, конечно. Я признал, что да, говорили, и он добавил:

— Всем новеньким рассказывают. Кажется, мной тут хвастаются.

Он чуть улыбнулся, словно его это весьма забавляет. Потянулся за сигаретами, но не дотянулся, и я ему помог, закурил одну за него. Он спросил, не буду ли я. Я сказал, что все еще с пластырями, и пошутил за свой счет:

— Только поглядите, я тут в конце дороги, а туда же — бросаю курить.

Он всерьез задумался — или заснул, — потом спросил:

— Ты веришь в зло, Джек?

Я огляделся, не слышат ли нас, но никто не обращал внимания, так что я сказал:

— Я его видел лично.

Он обернулся ко мне, сказал:

— Да, в самом деле видел. И обжегся?

Я ответил правду:

— Обжегся, до сих пор больно.

— Один раз я присутствовал на экзорцизме, — сказал он.

Я сомневался, что мне хочется это выслушивать. Хватало своих демонов без того, чтобы выслушивать истории о личной встрече с ними. Он помолчал, потом сказал:

— Ты меня удивляешь, Джек. Большинство людей забросало бы меня вопросами.

Я взвесил слова, затем:

— Вот в чем штука: если я что-нибудь спрошу, смогу ли потом жить с ответом?

Его лицо сморщилось в улыбке искренней радости:

— Как славно. Из тебя бы вышел метафизик.

Он сделал маленький глоток, и я рискнул:

— Экзорцизм прошел успешно?

Это его словно встревожило, затем:

— Мальчик говорил, его подчинили голоса. После он сказал, что подчинил их сам. Ты бы назвал это успехом?

Так сразу это не переваришь, но потом я сказал:

— Ну, это явно прогресс, только для кого? — а сам, отвечая, понял, что есть только три места, способствующие подобному разговору:

Пабы,

Психлечебницы,

Религиозные места.

Джеральд поднял правую руку, подержал, и тут я понял, что он сигналит Торгашу.

— Эй, я сам принесу, — сказал я.

Он покачал головой:

— Незачем, я единственный клиент, которого он обслуживает за столиком, потому что мучается от страха. Считает, что если вырастит личного священника, пусть и убогого, то будет спасен, грешный олух.

И точно, Торгаш подскочил в мгновение ока, спрашивая голосом, которого я никогда не слышал:

— Что будешь, Джеральд?

— Два стакана твоего лучшего — один для моего товарища.

Торгаш странно посмотрел на меня, словно оценил заново, пошел за выпивкой. Мой первый стакан так и стоял, как первородный грех. Джеральд сказал:

— На том экзорцизме со мной заговорил демон. Хочешь знать, что он мне сказал?

Я решил, что выдержу:

— Да.

— Он сказал, что убьет меня.

Я не впервые сделал неверный вывод, спросил:

— Поэтому ты оказался здесь?

Он ответил смехом, скатившимся в мокротный вопль, потом:

— Господи Боже, нет. Демон — отец лжи. Я здесь из-за выпивки.

Торгаш вернулся с двумя смертельными дозами. Джеральд достал пачку, и Торгаш забрал три банкноты, сказал:

— Спасибо, святой отец.

Я чуть сдвинул свой стакан, сказал:

— Будем.

Он кивнул:

— Средство от зла простое, но такое тяжелое.

Я надеялся уже пойти, и, чтобы ускориться, спросил:

— И какое же?

— Любовь

Бред какой. Видимо, он почувствовал мое разочарование, сказал:

— Я ни разу за весь свой срок здесь, ни разу не спрашивал, как сюда занесло человека, но тебя, Джек, хотел бы спросить, если ты не против.

Против ли я? Ну, может, чуть-чуть, но что мне терять? Сказал:

— Я убил ребенка.

Он простонал в настоящей боли, его лицо исказилось, и я уж думал, что вызвал инсульт, но он взял себя в руки, сказал:

— Какое страшное бремя.

Мы недолго посидели в молчании. Довольно неловком, но нагруженном смыслом, и наконец он произнес: