УТЕС ДРАКОНА. Палеофантастика русской эмиграции - Фоменко Михаил - Страница 6

— Фу, гадость! — пробормотал экспансивный Кайо.

Бернштейн молча подошел к трупу, прикладом ружья сбросил обломки затвердевшего, как камень, ила и щепу, потом, не прикасаясь руками к трупу, перевернул его.

— Ну, видишь? — сказал наблюдавший его работу Кайо. — Труп без наружных ран. Если бы катастрофа была причинена каким-нибудь зверем, то, разумеется, кафр был бы наполовину съеден. Просто его раздавило рухнувшей постройкой.

Бернштейн, не отвечая, шагнул в сторону.

— Посмотрите сюда! — сказал он странным, изменившимся голосом.

Невольно крик вырвался из груди Анри Кайо. Бельгиец даже попятился.

— Что это? Что такое? Голова? Одна голова, словно отрезанная от туловища? — пробормотал он.

И потом добавил, содрогаясь:

— Какой ужас!..

В самом деле, его взору представилось ужасное зрелище: на земле, обильно пропитанной уже почерневшей кровью, стояла человеческая голова, голова негра.

Должно быть, это был сильный, атлетически сложенный, свирепый человек: голова была огромная, с резкими и грубыми чертами лица. Вместо глаз были видны только страшно выпученные белки. Рот широко раскрыт, искажен гримасой, и показывал два ряда мелких, острых белых зубов. Короткие сильно курчавящиеся волосы тронуты сединой. На искаженном лице застыло выражение неукротимой ярости и в то же время ужаса.

Голова стояла как-то боком, опираясь об осколки камня и изломанные прутья обрубком шеи. Когда Бернштейн слегка прикоснулся ложем ружья ко лбу, голова подалась, упала набок, покатилась в какую-то ямку, словно огромный безобразный мяч, и мелькали в воздухе то свирепо глядящие на пришельцев мертвые глаза, то тупой широкий затылок со старым заросшим рубцом. Потом голова покорно легла среди обломков, как в могиле, выставив вверх обрубок шеи, клочья почти черной кожи, обрывки мускулов и жил, осколки раздробленной кости.

В общем, зрелище было так ужасно, что не выдержали даже закаленные нервы Бернштейна. Он содрогался всем телом и, отвернувшись, отошел в сторону.

Дальнейший осмотр поселка кафров выяснил, что разрушена еще одна хижина или, правильнее сказать, сильно повреждена: в ее грибообразной соломенной крыше на высоте около двух метров от земли было проломлено круглое отверстие диаметром в метр с лишним. На полу хижины виднелись лужи крови, кровавые следы были видны и на крыше у краев отверстия, как будто сквозь дыру протаскивали труп. Земля у хижины истоптана, покрыта разнообразнейшими следами: отпечатки босой человеческой ступни, ямки, врезанные в почву копытцами мелкорослой лошадки, следы ног поросенка и козы.

От этой хижины начинался спуск к песчаной отмели реки, и охотникам не представилось большого труда отыскать на склоне своеобразную дорожку: какое-то животное протащилось здесь, ломая на своем пути жидкую изгородь, притаптывая траву и сваливая молоденькие деревца. Здесь и там можно было различить и следы, как будто от ног: это были полуовальные ямы.

— Черт знает что такое! — бормотал озабоченно Бернштейн, разглядывая следы.

— Несомненно, оно прошло тут, а вот место, где оно спустилось в воду. Значит, животное, так сказать, земноводное: гиппопотам или крокодил. Но следы, следы… У меня голова идет кругом: ноги «речной лошади» и лапы крокодила ведь дают совершенно иные отпечатки.

— Ну, ты зоолог, орнитолог, инсектолог! — засмеялся легкомысленно Анри Кайо. — Тебе все-таки мерещатся какие-то призраки, хотя ночь-то — ау! — ушла! Это — вовсе не следы лап. Негры собирались сажать деревья, патаны, вырыли ямы, и больше ничего. А ты принимаешь это за следы какого-то животного.

Бернштейн хотел что-то возразить, но только оглядел приятеля насмешливым взглядом, потом опять отправился осматривать покинутый кафрами поселок.

— Туловище безволосое! — бормотал он. — Если бы были волосы, то, вне всякого сомнения, хоть клочок шерсти остался бы на кольях и перекладинах изгороди, на обломках разрушенной хижины, на стволах свалившихся дерев. Но ничего нет. Отсюда вывод: туловище безволосое. Оно должно иметь огромные размеры, ибо след от волочившегося по траве брюха больше двух метров, но ведь едва ли животное, идя, распластывалось совсем по земле, значит, диаметр туловища должен значительно превышать два метра. Получается что-то действительно чудовищное!

Хвост… Да, несомненно, есть хвост. Вот его следы.

Но что же, что за зверь это?

Ба! Где я видел такие следы? Да, да, вспомнил. На островах Тихого океана, где собираются моржи и тюлени. Совершенно верно. Животное, должно быть, ластоногое. Гигантский морж, колоссальный тюлень. Кстати, этим объясняется и отсутствие отпечатков когтей. У него нечто вроде плавников, но огромных, сверхъестественных размеров. Но, действительно, я не могу припомнить ни единого животного, известного зоологам, которое подходило бы в данном случае. Надо, непременно надо расследовать. Может быть, удастся открыть что-нибудь… изумительное!

— Будет тебе колдовать, старый ворчун! — окликнул его проголодавшийся бельгиец. — Банга раздобыл козленка, у нас будет отличнейший обед. Иди сюда!

И Бернштейн прекратил свои исследования.

Два дня охотники оставались в покинутой кафрской деревушке, бродя днем по ее окрестностям, а на ночь возвращаясь в поселок. Для ночлега они избрали наибольшую из пустых хижин, окруженную изгородью из непроходимой чащи колючих кустарников. Само собой разумеется, по ночам держали стражу, опасаясь какой-нибудь случайности.

Но и дни и ночи проходили совершенно спокойно, никто и ничто не тревожило искателей приключений.

В конце концов, это становилось скучным, и Анри Кайо запротестовал против дальнейшего пребывания на этом месте.

— Спустимся ближе к «великому озеру»! — твердил он. — Мне кажется, я-таки нашел место, где на дне реки мог быть похоронен со своими сокровищами кафрский царек. Надо будет произвести кое-какие расследования. А здесь тоска смертная. Не очень я люблю кафров, по мне, как-то не по себе в этой брошенной идиотами чернокожими деревушке. Перетрусили черт знает из-за каких-то собственных диких фантазий, удрали, покинув на произвол судьбы дома, утварь, имущество. Право, кретины!

— А следы? А трупы? Ты это забыл? — проворчал Бернштейн.

— Трупы?! — возмутился бельгиец. — Как будто эти дикари не устраивают кровавых побоищ? Какой-нибудь разбойник ночью пробрался в шалаш своего врага, отрубил ему голову, — вот и все!

— А туловище? Куда оно девалось?

Кайо захохотал.

— Господи, какие мы-то идиоты! Да ведь мы видели сначала один труп, потом только голову. Ясно, что тут вышло нечто вроде поединка. Оба дуэлиста с черными шкурами пали в бою. Труп одного из них утащили шакалы, гиены. Наконец, какой-нибудь леопард или что-нибудь в этом роде. А мы ломаем голову!

— А следы? — стоял на своем Бернштейн. — Чем ты объясняешь?

— Да ничем не объясняю. Потому что никакого отношения к делу эти ваши пресловутые следы не имеют. К черту! Повторяю, это становится скучным, и я настаиваю на продолжении розысков «черного Аттилы» вниз по течению. Ван-Ховен! Ты как думаешь? Пойдем?

Боэр молча кивнул головой.

— Итак, в путь. Тра-та-та, та-та, тра-та-та! — весело запел неугомонный бельгиец и поднялся с места.

Часа два спустя, они были уже за три километра от покинутой деревушки кафров. Их было уже не четверо, а пятеро: между людьми вертелась, выделывая курбеты, рыженькая остроухая собачонка, удивительно напоминающая красивую лисичку.

Добродушное животное, соблазненное щедрыми подачками белых охотников, сразу привязалось к ним и теперь шло вместе с ними, по временам исчезая в густой и сочной прибрежной траве, по временам оглашая напоенный зноем и ароматом растений воздух звонким и задорным лаем.

Прошло полторы недели.

Четверо друзей искрестили территорию между устьями рек Лунга и Кафоэ у впадения этих рек в «великое озеро», охотясь за газелями, собирая коллекцию птичьих шкурок, препарировкой которых занимался с исключительной любовью Бернштейн. Ван-Ховену посчастливилось: под его бьющее без промаху длинноствольное ружье подвернулся средней величины молодой слон с великолепными клыками, которые и достались в добычу охотнику. Нетерпеливому бельгийцу уже надоели розыски сокровищ «черного Аттилы», и он потолковывал о том, что здесь становится достаточно скучно и что было бы недурно вернуться на территорию бывшей Оранжевой республики, пробраться в Родезию, побродить по золотоносным полям. Может быть, где-нибудь удастся наткнуться на золотой песок и приняться за добывание золота. И бельгиец приставал к угрюмо молчавшему кафру: