Последняя Мона Лиза - Сантлоуфер Джонатан - Страница 48

– Когда-нибудь?

Мне очень хотелось немедленно рассказать ей все, но знание могло обернуться для нее опасностью. Я видел, что она уходит в себя, отступает, отстраняется. Мне хотелось крикнуть: «Пойми, я люблю тебя!» Вместо этого я тихо сказал: «Я не хочу тебя потерять» – хотя имел в виду то же самое.

На ее лице отразилась целая гамма эмоций – негодование, печаль и еще что-то, чего я не смог истолковать.

– Чудесно, – произнесла она. – Мы с тобой едва знакомы. А то, что между нами случилось, всего лишь… случай.

– Я не жалею о случившемся.

– Нет, конечно, не жалеешь… особенно теперь, когда ты уезжаешь.

Аликс явно разозлилась, потом опять как-то странно посмотрела – какие-то непонятные мне чувства боролись в ее душе под маской безмятежности – потом она вздохнула, и в этом вздохе слышалось практически облегчение.

Облегчение? Оттого, что я исчезаю, бросаю ее?

– Очевидно, происходит что-то такое, о чем ты не хочешь говорить, – сказала она, поднимаясь и застегивая пальто. – Ну и ладно. Когда будешь готов – если будешь готов – позвони… или не звони.

Взяв ее за руку, я судорожно искал правильные слова.

– Я позвоню тебе… когда вернусь.

– В смысле, «когда-нибудь»?

Она выдернула руку, и я вновь увидел, как ее гнев быстро сменился принятием ситуации. Но почему? Какая из этих эмоций настоящая?

Еще мгновение она смотрела на меня, словно решая, сказать что-нибудь или нет, потом повернулась и, не проронив больше ни слова, направилась к выходу.

67

Александра снова наполнила бокал вином и сделала глоток. Вино горчило или вся та ложь, которую она произнесла, оставила неприятный привкус во рту? Она с ненавистью окинула взглядом свою «очаровательную» квартиру: ей опостылело все, связанное с пребыванием здесь. Но больше всего она возненавидела себя; ей было отвратительно все, что она наделала. Александра вылила вино в раковину.

Ей вспомнились слова Люка: «буду занят… в разъездах… открываю картинную галерею вдвоем с другом…» Она была почти уверена, что он лжет. Она всегда понимала, что ее бросают. И ведь она это заслужила, правда?

«Я не хочу тебя потерять».

Это тоже была ложь?

Выражение его лица, когда он это произносил, было искренним, в нем было чувство, боль и еще что-то непонятное. Но разве она могла ждать от него честности, если сама лгала ему во всем?

Нет, не во всем. Не в постели, когда слились их губы. То была не ложь. И это был не расчет – она такого не планировала. Александра представила Люка обнаженным: рядом с собой, на себе, под собой, вспомнила его руки на своем теле – и зажмурилась, пытаясь прогнать эти воспоминания. Может быть, секс – это все, что ему было нужно, и, получив его, он двинулся дальше.

Александра вышла на балкон, посмотрела на город, на дома цвета роз и охры, терракотовые крыши и верхушку Кафедрального собора. Все как в книжке, подумала она, все какое-то выдуманное – и этот город, и то, что между ними произошло, бульварный роман, да и только.

Ухватившись за перила балкона, она посмотрела вниз, на маленький внутренний дворик, и наклонилась так сильно, что у нее закружилась голова. Александра выпрямилась и перевела дыхание. Она представила себе, как бросается вниз, как ее тело падает на землю… но нет, она никогда не сможет оставить мать, это просто немыслимо.

Голова все еще кружилась, и Александра прилегла на диван, закрыла глаза и вспомнила, как Люк обнимал ее, когда она рассказывала ему о своей матери.

Это была правда, ведь правда же? Один из немногих эпизодов, когда она была честна.

Она вздрогнула, когда раздался звонок сотового, и на экране высветился номер.

– Да, – резко произнесла она в трубку.

– Это что за приветствие такое?

– Уж какое есть.

– Ой, мы, кажется, не в настроении?

– За всех не поручусь.

– Ты видела его?

– Да.

– И?

– Он порвал со мной отношения.

– Я тебе не верю.

– Это правда.

– Что он сказал?

– Что уезжает.

– Куда?

– Обратно в Париж… или еще куда-то. Он точно не сказал.

– Кто-то из вас двоих врет.

– Не я.

Наступила пауза.

– Ты должна еще раз с ним встретиться.

– Я же сказала, он не хочет меня видеть.

– Ты должна.

– Все кончено. С меня хватит.

– Нет. – Он говорил спокойно, но настойчиво. – Не кончено. У тебя есть обязательства, не забывай.

Александра судорожно вдохнула и медленно выдохнула.

– Но он больше не хочет меня.

– Радость моя, этого просто не может быть. Он разыгрывает из себя неприступного парня, вот и все. Придумай что-нибудь.

– Что?

– Используй свою женскую интуицию.

– Я ненавижу тебя.

– Это не очень красиво, и ты знаешь, что это неправда.

Александре подумалось, что это была единственная правда с ее стороны за последние несколько недель. Глядя на умолкший телефон, она думала о своих обязательствах – что она наобещала и почему.

Потом она стала думать о Люке. Как она его вернет – с помощью новой лжи? Еще раз соблазнять его? От мысли, что она будет снова лгать этому мужчине, которого она, кажется, полюбила, Александра чувствовала опустошение и боль.

68

Номер в «Палаццо Сплендор» все еще был за мной, и я отправился туда, по дороге вновь и вновь прокручивая в голове весь наш разговор и придумав десяток фраз, которые мне нужно было сказать, но я не смог. Парень у стойки регистрации посмотрел на меня с удивлением и сообщил мне то, что я уже и так знал: что мой номер обыскивал сотрудник Интерпола. Обычная апатия с него слетела, впервые за все время я вызвал у него какой-то интерес. Я сказал ему, что это недоразумение и что я останусь еще на одну ночь, а потом съеду.

То, что Смит похозяйничал в моей комнате, было очевидно: ящики комода открыты, привезенные мной газетные вырезки исчезли, хотя фото прадеда еще торчало под рамкой зеркала. Несмотря на усталость, мне не сиделось в четырех стенах, и я спустился в то кафе возле гостиницы, где впервые повстречался со Смитом. Там было людно и как всегда накурено. Я сел на стул у барной стойки.

Бармен узнал меня, с улыбкой кивнул и спросил, подать ли мне, как обычно, «Пеллегрино». Я сказал «нет» и заказал чистый скотч. Подняв стакан к губам, вдохнул терпкий аромат напитка. Поставил его обратно. Мне отчаянно хотелось «накатить». Еще не меньше минуты я созерцал стакан, потом снова взял его. Вереница образов прошлого пронеслась перед глазами: пьяные шатания по улицам района, драки, в которых я был настолько проспиртован, что не чувствовал боли, провалы в памяти… Я поднес виски к губам, почувствовал его теплый вкус, разум метался: да – нет – да – нет! Потом я вспомнил, как обнимал Аликс, когда ее мучили кошмары, и как она рассказывала мне о своей матери, а я ей о своем пьянстве, и ее это не отпугнуло. Затем я вспомнил о своей работе, о должности преподавателя, висевшей теперь на ниточке, о том, каким трудом она мне досталась. Я вспомнил о своих прошлых отношениях с действительно хорошими женщинами, которых я бросил, или они бросили меня из-за моего пьянства, вспомнил, как выполз из мусорного бака после большой пьянки, последней на данный момент…

Я отставил стакан и попросил бармена убрать его. Вместо этого я заказал панини, хотя не был голоден. Чувствуя, что опасность еще не миновала, я быстро поел и убрался оттуда.

На улице я нанял такси. Я понятия не имел, где находится церковь Святого Якова или виа Бернардо Русели, но шофер знал.

Комната находилась в цокольном этаже церкви. Они всегда располагаются в подвалах. Здесь была школьная доска и деревянные стулья с конторками, как в начальных классах. Оказалось, это действительно помещение воскресной школы, но такая обстановка могла быть где угодно: в Нью-Йорке, Бойсе, Флоренции. Все собрания «анонимных алкоголиков» похожи друг на друга, это отличалось лишь тем, что собравшиеся говорили по-итальянски. Их было около десяти, молодых и старых. Я сел, и после каждого выступления мое сердце начинало учащенно биться при мысли о том, что я могу и должен буду сказать – как близок я к пьянству – но не мог ни пошевелиться, ни произнести что-нибудь. Я словно смотрел какой-нибудь плохой голливудский фильм: чувак выпивает в баре второй, третий, четвертый стакан, потом, шатаясь, бредет по улице сам не зная куда, просыпается с похмелья, ничего не помня и ненавидя себя… а в главной роли – я сам. Я содрогнулся и стал слушать выступавшую женщину, которая рассказывала, как ее из года в год понижали в должности, пока не уволили совсем. Потом другая рассказывала о своем распавшемся браке и плакала. Знакомые истории.