Беглая (СИ) - Семенова Лика - Страница 43

Первое и обязательное, что потребовал Тракс Саркар — меня в жены своему сыну Тарвину, чтобы утвердиться в Красном Пути. Это не обсуждалось. Меня надлежало передать асторцам незамедлительно, как жест доброй воли, чтобы воспитать должным образом. Чтобы я смогла стать достойной женой. Достойной в их глазах. Но, разумеется, были и другие условия, менее значимые. И отец торговался за каждую мелочь, как мог. На деле — старался выиграть время, необходимое для того, чтобы меморы приготовили прибор для меня, а потом закончили с Климнерой, успев заложить нужное самосознание… Наспех, без права на ошибку, за пару часов. Но у отца были хорошие меморы… Климнера оказалась той, кому не повезло, но без жертв было не обойтись — даже тогда я понимала это. Ее не избирали намеренно, не готовили. Она просто оказалась подходящей. Мы были одного возраста, одного роста. Обе светловолосые... В это же время Гинваркан вывозил меня из дворца в заброшенный торговый порт, в котором отец всегда предусмотрительно держал несколько мелких неприметных судов. Будто предвидел…

Я помнила этот проклятый невыносимый день так ярко, словно он был вчера. Как я спорила с Гинварканом, заставляя старика бегать по лестнице, как смотрела в монитор фактурата, холодея от ужаса и обливаясь слезами. Как они упали на пол. Мама и отец… Как я кричала, лупила старого слугу. Тогда мне казалось, что хуже быть уже не может. Может… Сейчас… Они все погибли, защищая меня. Мама, отец, Гинваркан. А я…

Я подняла голову, глядя на замершую Климнеру. Слепла от слез, видела лишь нестерпимо-синее пятно. Это я должна была стоять с пустыми глазами, обвешанная драгоценностями. Я должна была стать безропотной покорной женой Тарвина Саркара и принести асторцам Нагурнат и весь Красный Путь. Я. Амирелея Амтуна.

От напряжения зазвенело в ушах, закружилась голова. Тошнотворный ком застрял в горле, мешая вздохнуть. Я невольно шарила в воздухе рукой, нащупала шершавый древесный ствол и, держась, бессильно опустилась на платформу. Глубоко и шумно дышала.

— Что с тобой? Тебе дурно? Почему ты плачешь?

Я почувствовала на плече теплое касание. Климнера… Хотелось броситься к ней на шею, обнять, расцеловать, прижаться изо всех сил. Растормошить, чтобы она перестала быть такой чужой. Климнера — родная душа, осколок прошлой жизни. Но я не могла. Я благодарила всех ганорских богов за то, что шок не позволил мне наделать глупостей. Я больше не могу думать о себе, не могу поддаваться горю или отчаянию. Не теперь, потом, когда все закончится. Сейчас должно быть только так, как задумал мой отец. Больше ничего не имело значения. Асторцы не должны получить истинную принцессу Нагурната. Гихалья права — от судьбы не уйти. Я стала его женщиной, вопреки всем усилиям. Словно страшная неведомая сила толкала нас друг к другу. Но не стану женой. Ни за что и никогда.

Я старалась унять истерику. Глубоко дышала, утирала слезы. Сейчас было важным только одно — Климнера и ее память. Что-то пробудило мою, и оставалось лишь надеться, что память Климнеры по-прежнему спала. Иначе это будет конец. Пока Климнера не узнавала меня. Она говорила мне «ты». И мне оставалось лишь молиться, чтобы она не узнавала и дальше. Хотя бы до этой проклятой свадьбы. Брак асторцев нерасторжим.

Я опустила голову, стараясь занавеситься волосами, спрятать лицо. Климнера не должна меня видеть, не должна запомнить. Я обязана как можно скорее исчезнуть и больше не попадаться ей на глаза. Я не выйду из комнат Тарвина до тех пор, пока он не выставит меня. Пока все не закончится.

Рука Климнеры все еще лежала на моем плече. Она казалась раскаленной, свинцовой. Я мягко убрала ее, только после осознав, что, вероятно, не имела права на подобный жест. Я поспешила подняться, низко склонила голову:

— Прошу простить меня, ваше высочество. Сама не знаю, что на меня нашло. Наверное, я не здорова. Позвольте мне уйти.

Климнера, наконец, отстранилась:

— Конечно, ты можешь уйти.

Я низко поклонилась:

— Благодарю, ваше высочество.

Я развернулась и на деревянных ногах пошла к мосту, думая лишь о том, чтобы не упасть, привлекая к себе опасное внимание. Только бы Климнера ничего не вспомнила. Только не сейчас. В голове вдруг зажужжали странные глупые вопросы, когда-то заданные их медиком. Он что-то говорил про мою память. Он что-то подозревал… Насколько глубоко закрались его подозрения?

Я старалась покинуть сад, как можно быстрее, но едва продвигалась, словно продиралась сквозь плотную вязкую субстанцию. Накатила невозможная слабость, которая пульсировала в кровотоке с биением сердца. Каждую секунду я ожидала, что Климнера окликнет меня, узнав. И замирала от ужаса. Только не это… Только не это…

Только не это…

Я, наконец, достигла главной аллеи, ускорила шаг, как могла. Но невольно остановилась и отшатнулась, увидев перед собой Разум. Нестерпимо-красную. И нестерпимо красивую.

Она окинула меня цепким взглядом. Губы презрительно скривились.

— Что это с тобой? Ты ревела?

Я шумно выдохнула, борясь с желанием посмотреть наверх. Здесь я была видна, как на ладони.

— Не твое дело.

Та лишь фыркнула:

— Где тебя носит? Повелитель ищет тебя.

Я кивнула:

— Я уже возвращаюсь.

Я хотела пройти, но она по-прежнему загораживала дорогу:

— Куда возвращаешься? Повелитель ждет тебя внизу.

Внутри все замерло:

— Внизу? Почему внизу?

За все время я ни разу не спускалась с этих этажей. Никогда.

Тень равнодушно пожала плечами:

— Почему ты спрашиваешь об этом меня? Я лишь исполняю приказания. Он велел привести тебя вниз. Или ты смеешь спорить?

Я поспешно покачала головой:

— Я исполню все, что он приказал.

Разум удовлетворенно повела бровями и зашагала в противоположную сторону:

— Не отставай от меня дальше, чем на два шага — иначе двери тебя не пропустят.

Я кивнула, последовала за ней, не желая привлекать к себе большее внимание. Покинуть сад и быть покорной, чтобы у Тарвина не возникло ни малейшего сомнения. Продержаться хотя бы неделю, как бы ни было это невыносимо.

Мне стало легче, когда мы вышли за пределы сада, но теперь я ежесекундно думала о Климнере. И о ее памяти. Не могла не думать… Скоростной лифт на пару мгновений рассеял эти мысли. Не осталось ничего, кроме холодящего замирания в груди. Я даже прижала ладонь к стене, чтобы удержаться на ногах. Но когда кабина остановилась — страх снова вернулся. Почему Саркар приказал привести меня вниз? Зачем? Что могло случиться?

Двери открылись, и я увидела скупо освещенное пустое пространство. Просто серые стены и тусклые лампы. Тарвина здесь не было. Я повернулась к Тени:

— Где он?

Разум поджала красные губы и грубо толкнула меня в спину:

— Выходи!

Я буквально вывалилась из кабины, с ужасом ощущая, как глаза закрыла липкая чернота.

40

Я никогда не верил в знаки, предостережения, в весь тот несусветный бред, который обычно нес верховный. Суеверия и вранье. Но я привык доверяться собственному чутью. Словно дикий зверь. Я не помнил случая, чтобы оно подводило. Тем более, такое сильное, нестерпимое. Небывалое. Оно буквально выжигало изнутри. Терзало меня даже по ночам, когда я сжимал в объятиях свою дикарку. Изводило и не отпускало.

По большому счету, всему можно найти закономерное объяснение — даже этому зудящему чувству. Химеры разума и шутки подсознания. Я не хотел смиряться, что остаток жизни придется провести с такой женой. И противился изо всех сил, невзирая на долг и все обоснованные доводы. Эта нагурнатская принцесса казалась чем-то чужеродным, неуместным. Меня не отпускало ощущение, что этот союз будет ошибкой. Непоправимой ошибкой…

Я тут же обвинял себя за непростительные сомнения. Почти понимал их природу. Дикарка… Мия. Это простое имя сладкой горошиной каталось на языке. Мия… Я не видел никого, кроме нее. И не хотел видеть. Я не нуждался в других женщинах. Не хотел других, словно они перестали существовать. Все до единой. Поначалу мне казалось, что я смогу насытиться, и неуемная тяга к дикарке ослабнет. Но насыщения не наступало. Напротив… Я словно залипал в вязкой паутине. Хотел видеть ее всегда. Ежеминутно. Засыпая и просыпаясь. Чувствовать ее присутствие. Не отпускать ни на шаг. Это походило на неведомую болезнь, но я не слишком хотел излечиваться.