Надежда победителя - Файнток Дэвид - Страница 3

– Возможно, Финальный отбор действительно лучше оставить. – В самом деле, успешная сдача приемных экзаменов вовсе не означает, что за два года обучения кадет станет превосходным офицером, поэтому не правильно отбирать кандидатов, глядя лишь на их оценки.

Я отпустил Толливера и вошел в свои апартаменты. Как капитану первого ранга и начальнику Академии (до вступления в должность оставались считанные дни) мне выделили шикарную по армейским стандартам квартиру. Я снял китель, ослабил галстук, присел на край кровати. Что сейчас с Анни? Два дня назад, когда я навестил свою бедную жену в клинике, состояние ее оставляло желать лучшего.

Грустно побарабанив по столику, я позвонил в Нью-Йорк доктору О'Нейлу.

– Хорошо, что вы позвонили! – обрадовался он.

– Как чувствует себя моя жена?

– Процесс выздоровления идет нормально.

– Нормально? – усомнился я. – А мне показалось… Вы как будто хотели еще что-то сказать.

– Просто мы рады любому звонку, капитан. Понимаем, чем чаще родственники или друзья звонят нам и нашим пациентам, тем быстрее они выздоравливают.

– Доктор О'Нейл, скажите, что с Анни, – потребовал я.

Он разразился длинным монологом, жонглировал непонятными медицинскими терминами, перечислял концентрации в крови. Анни всех семнадцати гормонов, влияющих на психику. Я слушал, пытаясь хоть что-нибудь понять, и наконец спросил напрямик:

– Доктор, что с Анни?

– Ее состояние постепенно улучшается, она проявляет больше интереса к внешнему миру, но перепады настроения все еще велики.

Анни, если бы я мог тебе помочь! Зачем я так легкомысленно согласился на ту роковую встречу у развалин кафедрального собора в Сентралтауне? Надо было настоять на безопасном месте! Анни! Все мое проклятое легкомыслие! Не будь его, тебе не пришлось бы восстанавливать баланс гормонов, а мне – переживать этот кошмар. Жена начальника Академии лечится в психиатрической лечебнице! Какое унижение! Ужасы далекой планеты преследуют нас повсюду.

Безрадостные воспоминания меня не отпускали. Я бессвязно бормотал в телефонную трубку реплики для поддержания беседы. Доктор О'Нейл сыпал непонятными терминами, и я испытал некоторое облегчение, когда тягостный разговор наконец закончился. Как ни был мне ненавистен Нью-Йорк, защищенный от варварских толп беспризорников современнейшими охранными системами, я полетел бы туда сейчас же, если б не служба. Предстояло еще два дня работы в комиссии Финального отбора. Может быть, увильнуть под каким-нибудь благовидным предлогом? Например, сказать Керси, что я заранее согласен на любое его решение и пусть он отбирает кадетов сам? Нет, так относиться к службе нельзя. Уж лучше потерпеть несколько дней, пока Керси не передаст мне дела и кресло начальника Академии.

Как тоскливо одному в огромной квартире! За час до ужина я не выдержал гнета одиночества и выбрался наружу. Вокруг все сверкало чистотой и ухоженностью, дверные ручки блестели. Это мне по душе. Бывало, по воскресеньям я часами вылизывал свою кадетскую форму, полировал запонки и заколку для галстука, пока другие кадеты тратили все свободное время на развлечения.

От офицерской гостиницы я прошел к строевому плацу, по которому под присмотром строгих сержантов маршировали кадеты, пересек его и вошел в знакомый учебный корпус, где я не был с тех пор, как покинул стены Академии юным гардемарином. Моя рука автоматически пригладила волосы и поправила мундир, словно я все еще был кадетом. Старые привычки не так-то легко вытравить.

На стенах висели прежние фотографии: стройные шеренги кадетов, напряженно смотрящих прямо в камеру. Сущие младенцы. Когда-то и я был таким же. Столь юный призывной возраст обусловлен печальной необходимостью. Дело в том, что N-волны, генерируемые сверхсветовыми двигателями, могут вызвать раковую опухоль меланому-Т. Облучение же N-волнами в течение пяти лет периода полового созревания значительно снижает вероятность этой смертельно опасной болезни.

Я внимательно вглядывался в мальчишеские лица, воплощение невинности. Когда я превратился из такого вот симпатичного паренька в погубившего свою душу грешника?

В коридоре послышались шаги, тихий разговор. Из-за угла вышли два кадета – мальчик и девочка – испуганно вытаращились на меня, отдали честь и замерли по стойке «смирно» каменными изваяниями. Будь я сержантом, они бы просто козырнули и пошли по своим делам дальше. Но офицер, да не какой-нибудь, а капитан первого ранга! В их представлении это нечто жутко серьезное!

Вместо того чтобы небрежно отдать команду «вольно» и отпустить салаг подобру-поздорову, я, ностальгирующий маразматик, застигнутый у старых фотографий врасплох, от смущения изобразил грозную физиономию и принялся инспектировать их внешний вид. Какая ошибка! Традиция предписывает капитану не обращать особого внимания даже на гардемаринов, не говоря о кадетах. Лучше бы я сделал вид, что не заметил их.

Как и большинству кадетов Академии, им было лет по четырнадцать или пятнадцать. Паренек был выше своей сверстницы, с короткими черными кудряшками, а у нее локоны спускались до самого воротника, что по уставу вполне допустимо для девушек. У обоих серая кадетская униформа и ботинки были в идеальном порядке, пряжки на ремнях блестели. К чему же придраться? Ага! У мальчишки узел галстука не точно по центру! Нахмурившись, я поправил его и строго спросил:

– Фамилия, курс?!

– Омар Бенгхади, сэр! Второй курс! – отчеканил он и покраснел от смущения.

– А вы? – посмотрел я на девчонку.

– Алишия Джонс, сэр. Первый курс.

– Хорошо. – В первые недели первокурсники сильно выделялись своим неуклюжим поведением и осанкой, но сейчас, в конце учебного года, манеры у Алишии были вполне офицерскими. Значит, сержанты Академии муштруют своих подопечных как следует.

– Чем могу помочь, лейтенант? – послышался сзади голос, несколько резковатый, но достаточно вежливый. Я обернулся. Сержант стрельнул глазами по моим капитанским нашивкам и смутился:

– Ой, простите, сэр. Сержант Рамон Ибарес!

– Вольно, – поспешно скомандовал я. Задерживаться с этой командой и вообще подчеркивать свою власть над сержантами перед их кадетами непедагогично.

– Извините, капитан Сифорт, сразу не узнал вас. Они, – кивнул он на кадетов, – что-то натворили?

Мальчишка от его сурового тона весь сжался, а у девчонки нервы оказались покрепче.

– Нет, сержант, просто… – Я замялся в поисках оправдания и вдруг сообразил, что оправдываться мне не в чем. Смех да и только! Я окончил Академию несколько лет назад, дослужился до капитана, а чувствую себя перед сержантом так, словно он имеет надо мной власть. Сообразив все это, я сказал увереннее:

– Это просто проверка. А вы, – повернулся я к кадетам, – идите по своим делам.

– Есть, сэр, – ответили они хором и с облегчением удалились.

– Чем могу вам помочь, сэр? – снова с прохладцей произнес сержант, словно спрашивая: «Что это ты тут делаешь в моей Академии, парень?»

Значит, не зря поговаривали у нас в кадетских казармах, будто наши сержанты никого не боятся, даже начальника Академии. Вот почему мы их так боялись.

– Спасибо, сержант, все в порядке, – ответил я, но решил, что это прозвучало грубовато, словно «пошел прочь», и смягчил ситуацию доброжелательным вопросом:

– Готовите их к экзаменам?

– В основном придумываю первокурам занятия, чтоб не слонялись без дела, сэр, – сдержанно улыбнулся сержант. – А задания даю из первого семестра второго курса, но они об этом не подозревают. – Наконец улыбка коснулась и его суровых глаз, преобразив их до неузнаваемости. – Мы разминулись с вами всего на два года, сэр. Я служу в Академии с девяносто четвертого.

– А я окончил ее в девяносто втором.

– Знаю.

– Откуда? – изумился я.

– Я даже знаю, в какой казарме была ваша койка, – сиял улыбкой сержант. – Номер три в Вальдес-Холле. Мы выделяем ее лучшему кадету в качестве поощрения.

– Бог мой! – Уж не разыгрывает ли он меня? Вряд ли. Даже бесстрашный сержант Академии не решится разыгрывать капитана первого ранга. А может, все-таки…