Удача в подарок, неприятности в комплекте (СИ) - Мусникова Наталья Алексеевна - Страница 65

- А и покутаешься, вреда не будет, - безжалостно припечатала Елена Степановна, а Люба мстительно добавила:

- Тем более что в этом платье у тебя кожа становится зелёно-жёлтой, словно плесень.

Катя громко ахнула, с тревогой всмотрелась в своё отражение, а потом метнулась за поддержкой к Лизе:

- Лизонька, милая, да неужели?!

- Не слушай ты её, - мягко зашептала Елизавета Андреевна, обнимая и утешая подругу, - это платье тебе изумительно идёт. Ты прелестна, поэтому Люба и бесится, знает, что на сегодняшнем балу ты её затмишь.

- Её, возможно, - Катя смахнула слезинку, благодарно улыбнулась, - а вот тебя ни за что. Ты такая красавица, расцвела, точно роза майская, ни один мужчина не сможет устоять. Как бы из-за тебя дуэли не случилось!

- Нет, дуэли точно не надо, - выпалила Лиза, красочно, даже слишком, представив, как Петенька медленно опускает пистолет, а Алексей Михайлович падает, пронзённый пулей. – Нет-нет, упаси бог от такой беды!

- Да твой Петенька и с трёх шагов мерину в зад не попадёт, - хмыкнула Люба, самым беззастенчивым образом подслушивающая подруг. – Он оружный опасен в первую очередь для самого себя.

Катя ждала, что Лиза горой встанет на защиту своего жениха, но Елизавета Андреевна явно думала о чём-то другом (а может, ком-то ином?) и ничего не сказала, лишь крутила локон да улыбалась так, словно успела узнать и обжигающее пламя страсти, и первую горечь боли истинной любви. Чтобы отвлечь подругу от раздумий, Катя хитро покосилась на Любу и приторно-сладким тоном прощебетала:

- Лизонька, солнышко, а покажи, какое платье ты на бал наденешь.

Лиза тряхнула головой. Выныривая из раздумий, лукаво улыбнулась:

- Так ты же его уже видела, вместе заказывали наряды.

- Нет, ты покажи, - настаивала Катерина, с трудом сдерживая рвущийся наружу смех.

Все вокруг замерли, усиленно делая вид, что не прислушиваются к разговору, просто темы для бесед закончились.

Негромко напевая, Елизавета Андреевна эффектным жестом отбросила тонкую ткань, коя до этого укрывала принесённый горничной наряд:

- Твоя правда, Катюшка, одеваться пора. Гости скоро приедут.

- Ах, - разом вскрикнули Люба, Елена Степановна и Глафира Михайловна, узрев наряд, точь-в-точь как платье Катерины.

- Не понимаю, что за радость в одинаковое рядиться, - пробормотала Люба, как только справилась с удивлением.

- А на голове у нас вот такие накидки будут, - Катюшка со смехом вытащила блестящие бирюзовые шарфы, - чтобы волосы сзади скрыть.

- Глупости творите, - нахмурилась Елена Степановна, - Софья Витольдовна за подобную нелепицу по голове не погладит.

- Тётушка и предложила, - отмахнулась Лиза и предвкушающе хихикнула, - сказала: забавно будет.

- Лица-то тоже спрячете? – сварливо осведомилась Глафира Михайловна.

- А как же, - дочка с готовностью продемонстрировала матушке две одинаковые маски. – Маменька, Вы разве забыли, что это маскарад? Его уже давно обещали провести, да всё не складывалось, а теперь вот, пожалуйста, сложилось!

Чуткое сердце Лизы словно иголочкой кольнуло предчувствие близкой беды, но девушка поспешила отмахнуться от него. В родном-то доме, да под присмотром сразу двух кавалеров ничего плохого не случится.

Лиза

Я перестала понимать саму себя, меня бросало из стороны в сторону, словно утлый челн в грозу. То я радовалась тому, что разрушила любовный артефакт, и даже гордилась тем, какая я умница и талантливый артефактор, то готова была рвать на голове с досады волосы и сыпать проклятиями из-за того, что между мной и господином Корсаровым более нет тоненькой ниточки, пусть и зародившейся бесчестным путём, с помощью магии. Я убеждала себя, что люблю Петеньку и буду счастлива стать его женой, но при воспоминании о подаренном им поцелуе, которого сама (сама!) так рьяно добивалась, меня передёргивало от отвращения, а к горлу подступал комок тошноты. Я гордилась тем, что смогла противостоять соблазну и даже одурманенная любовной магией не переступила черту в отношениях с господином следователем и страшно ругала себя за то же самое. Более того, я с нетерпением ждала бала-маскарада, предвкушая новую встречу с Алексеем Михайловичем, и тут же страшилась этой встречи. В голове постоянно вертелся исполненный три года назад столичным певцом романс, как нельзя лучше описывающий моё состояние:

«Я не люблю Вас и люблю,

На Вас молюсь и проклинаю,

Не видеть Вас я не могу,

Но встречи с Вами избегаю…»

Что там было дальше, я не помнила, видимо, именно поэтому четыре строки непрестанно преследовали меня, словно неупокоенный дух. Правда, в суматохе подготовки к балу я немного успокоилась, а когда мы с Катюшей облачились в одинаковые платья, спрятали волосы под накидки и, негромко посмеиваясь, встали перед зеркалом, беспокойство и вовсе покинуло меня, сменившись твёрдой уверенностью, что всё будет хорошо. Катя пообещала, не вдаваясь в расспросы и стараясь не задеть даже тенью подозрения, если мне понадобится, отвлечь на себя внимание Петеньки. Растроганная чуть ли не до слёз великодушием подруги, я крепко обняла её, прижалась щекой к щеке и, не в силах более таиться, прошептала:

- Знаешь, Катюша, кажется, я люблю вовсе даже не Петеньку.

Сестричка застыла, не разжимая объятий и не спеша отталкивать и осуждать меня, за что я была ей безмерно благодарна, потом чуть крепче прижала меня к себе и прошептала, щекоча дыханием кожу:

- А кого? Столичного следователя, да?

Ой-ёй, если даже добродушная Катенька, которую тётушка называла не иначе, как пустышкой и вертихвосткой, заметила мой интерес к Алексею Михайловичу, значит для более наблюдательных родственников моя тайна уже давно не тайна. Господи, неужели я позабыла о приличиях и стала вести себя, словно гулящая?!

- Да ты не переживай, - зашептала Катя, без труда определив причину моей скованности, - ты держишься очень хорошо, со стороны ни капельки не видно. Ну, может, нервничаешь чуть больше, так оно и понятно, у Петеньки тётушку зарезали, Оленька упала, тут любой беспокоиться станет.

- Алексей Михайлович уверен, что Ольгу специально толкнули, - выдохнула я поспешно и, не давая себе времени на раздумья и сомнения, поспешила избавиться ещё от одной, последней и страшной тайны. – А ещё он считает, что кто-то искушается на меня.

Катя отодвинулась, пристально глядя на меня потемневшими от волнения синими глазами и нахмурив ровные дуги бровей:

- На тебя? Но… зачем?

Я тяжело вздохнула:

- Не знаю, Алексей… Михайлович мне не говорил.

Катюшка задумчиво потёрла подбородок:

- Во-о-от оно что… Значит думает, что на тебя искушаются…

На миг в чертах сестрицы скользнуло что-то непривычно строгое, даже хищное, словно родные и любимые черты плюшевого мишки вдруг исказила гримаса настоящего голодного зверя. Я вздрогнула, отпрянула, чуть не запутавшись в собственной юбке, Катя ухватила меня за руку и удивлённо округлила глаза:

- Ты чего, Лиза?

Да что со мной, право слово, творится-то?! Скоро собственной тени пугаться начну! А всё Алексей Михайлович с его поцелуями, которые и святую во грех похоти введут. Вспомнив о том, как я едва ли не плавилась в объятиях следователя, и если бы он не был столь сдержан, точно бы не сохранила чести, я мучительно покраснела, даже уши запылали, и поспешно отвернулась, делая вид, что поправляю складку на платье.

- Объясниться Вам надо, - вздохнула Катенька, деликатно смотрящая в окно, - а то мечешься ты, словно птичка в силке, перья теряя. Совсем нервная стала, в каждом родственнике убийца мерещится.

То есть, как это, мерещится, я же говорила, что… Стук в дверь прервал мои размышления. Я поспешно прижала ладошки к лицу, остужая всё ещё пылающие щёки, а Катюшка звонко откликнулась:

- Входите.

- Барышни, Софья Витольдовна приказывает вниз спускаться, гостей встречать, - выпалила Настасья и размашисто поклонилась, чуть не смахнув на пол неосторожно оставленный мной на столике веер. – Ой, прошу прощения.