Князь Барятинский 2. Императорская Академия - Криптонов Василий - Страница 3

– Благодарю, Василий Фёдорович. Рад знакомству. – Я поклонился.

Направляясь к выходу, услышал:

– Что же касается вас, господин Юсупов – прошу зайти ко мне в кабинет. Уверен, у нас с вами найдётся, что обсудить.

Я резко обернулся. Второй, опустив голову, делал вид, что поправляет мантию.

«Юсупов, – щёлкнуло в голове, – Илларион Георгиевич. И Венедикт Георгиевич… Родные братья? Похоже. То-то мне эта рожа показалась такой знакомой».

Глава 2. Императорская академия

Тренировки сегодня, в день отбытия в Академию, не планировалось, и всё же, когда в дверь постучали и я сказал: «Войдите», в комнату вошёл Платон. Остановился возле двери, всем своим видом показывая, что заглянул ненадолго.

– Напутствие? – спросил я, снова отвернувшись к зеркалу.

Принялся застёгивать парадный мундир Академии – новенький, его принесли от портного два дня назад.

– Без напутствия не обойтись, – развёл руками Платон. – Вы поступили в Академию, и теперь, согласно правилам, будете жить на её территории. Моя работа, как следствие, становится невозможной.

– Вы уже сделали достаточно, – сказал я.

Под руководством Платона я не только в совершенстве отработал разные защитные и обманные магические техники белых магов, но ещё и неплохо подтянул физическую форму.

– Будьте осторожны, ваше сиятельство, – вздохнул Платон.

Чем, признаться, здорово меня удивил.

– Я думал, вы скажете что-то насчёт белой и чёрной энергии… – Я повернулся к учителю.

– Я говорю обо всём сразу. – Платон улыбнулся. – У вас достаточно силы, чтобы вершить великие дела. Но сила часто кружит голову. Кроме того, учитывая ваш выбор факультета, вокруг вас постоянно будут чёрные маги. Ждите провокаций, ваше сиятельство. Понимаю, что вы росли в атмосфере любви и заботы и вряд ли готовы к такому…

Я приложил все силы к тому, чтобы не расхохотаться. Ну да, ну да, бедный Костя Барятинский! Эх, знал бы Платон, в каких условиях мне в действительности пришлось взрослеть… Куда уж там рафинированным аристократам.

– Я не говорю, что вы не сумеете с ними справиться, – внезапно повысил голос Платон, будто прочитав мысли по моему лицу. – Я говорю о том, что в таком окружении вам будет весьма непросто справляться с собой. Вы – свой самый опасный враг, Константин Александрович! И если вы проиграете битву себе, то второго шанса может не быть.

– Если я проиграю битву себе, – сказал я и застегнул последнюю пуговицу, – то кто же останется победителем?

Платон как-то странно улыбнулся и, молча поклонившись, вышел. Но дверь не успела закрыться – в комнату торжественно вплыл дед, уже готовый к отъезду.

Окинув меня взглядом, он несколько раз кивнул, соглашаясь со своими неведомыми мыслями, и сказал:

– Я горжусь тобой, Костя. Не скрою – хотел бы я так гордиться своим настоящим внуком. Но он не оставил ни одного шанса, и… В общем, хочу, чтобы ты знал. Ты – тот потомок, о котором можно только мечтать.

– Значит, ты принимаешь мой выбор? – уточнил я. – Больше не будешь спорить с тем, что военное дело я знаю чуть получше, чем иностранные языки?

Дед улыбнулся:

– Я беру во внимание твой опыт, и всё, что ты сделал для нашего рода… Да. Принимаю.

– Отлично. – Я улыбнулся в ответ. – Тогда чего же мы ждём?

***

В огромном парке рядом с Императорской академией собравшаяся толпа, силами которой можно было бы штурмовать средних размеров крепость, казалась крохотной горсткой заблудившихся людей. Тут были и новобранцы… в смысле, первокурсники, как я. И все остальные курсы – тоже. Первокурсников сопровождали родственники. Многие плакали – предстояла долгая разлука. По домам нас отпустят не раньше, чем начнутся рождественские каникулы, в конце декабря.

К счастью, слёзы лили в основном дамы, из числа провожающих. Первокурсники старались храбриться.

Ректор, Василий Фёдорович, прочитал проникновенную речь, усиленную какими-то магическими хитростями так, что каждое её слово отчётливо слышал каждый из нас. Про наш новый дом и его славные традиции, про великие надежды, которые возлагает на нас император, великую честь, оказанную нам, и прочее, прочее, прочее.

В какой-то момент я почувствовал чей-то пристальный взгляд и, повернув голову, обнаружил в десятке метров Жоржа Юсупова, которому надрал задницу на достопамятной церемонии. Не знаю уж, что уязвило его больше – поражение в поединке или принародная пощёчина от отца, – но враждовать с последним он явно опасался. Зато на меня смотрел так, будто собирался прикончить.

Что ж, наверное, папаша пощадил чувства сыночка и не рассказал ему, на какие чудеса способен «Фантомас», если его разозлить. Может, ограничился абстрактным: «Не смей трогать Барятинского!» – предупреждение, которого не послушался бы ни один подросток ни в одном известном мне мире.

Я улыбнулся Юсупову и подмигнул. Тот с негодованием отвернулся. Похоже, учёба будет весёлой.

Василий Фёдорович закончил с речью и удалился. Подали голоса наставники – так в Академии называли воспитателей, присматривающих за курсантами. Нас начали строить в колонны, чтобы организованно вести в корпус, где нам предстояло жить ближайшие пять лет.

Мы быстро обнялись с дедом и Ниной, расцеловались с хлюпающей носом Надей.

– Будь осторожна, – попросил я. – Веди себя прилично. Не заставляй меня покидать гостеприимные стены этого чудного заведения, чтобы решать твои проблемы.

– Я постараюсь, – всхлипнула сестра.

Отвернувшись от родни, я поспешил встать в строй. Последующие пару минут только головой качал. Мои сокурсники, которых мне ещё предстояло узнать, вели себя как стадо баранов. Кто-то не хотел стоять с кем-то, кому-то нужно было непременно стоять с другом. Кто-то, задумавшись, подошёл к цветущему розовому кусту и стал его рассматривать…

Весь этот фарс прекрасно дополняли голоса наставников, обращающихся ко всем вежливо и на «вы». Н-да… Тут бы пару крепких слов, да пару затрещин – и мигом наладилась бы дисциплина. Но увы, чего нет – того нет…

Я не сразу обратил внимание на музыку. Она так органично вплелась в окружающий гвалт, смешалась с птичьим пением и шелестом листвы. Музыка становилась ближе, громче, и у меня вдруг ёкнуло сердце.

Развернувшись на каблуках, я оказался лицом к лицу с…

– Аполлинария Андреевна? – пробормотал я.

– Константин Александрович! – ослепительно улыбнулась Полли. – Я так рада, так рада…

– Вы кого-то провожаете? – спросил я с надеждой.

– Что? – удивилась она. – Ах, нет! Мы с вами будем учиться на одном курсе. И это для меня – такая радость!

Мысленно вздохнув, я изобразил улыбку. Да, учёба определённо будет весёлой.

***

Всё в этой академии казалось мне избыточным. Слишком много пространства, слишком высокие потолки, слишком дорогие интерьеры… Там, где рос и учился я, полы были покрыты дешёвым и практичным пластиком унылого цвета, который нельзя было поцарапать, и с которого легко смывалась, например, кровь. Здесь же под ногами был паркет – выложенный такой затейливой мозаикой, что пол казался произведением искусства. На него страшно было даже дышать – в тех местах, где паркет не скрывали великолепные ковры.

Впрочем, оглядываясь по сторонам, я понимал, что здешние «детишки» вряд ли будут резать государственное имущество перочинными ножиками, швырять в потолок зажжённые спички, писать на стенах неприличные слова, бить лампочки и морды друг другу. Нет, дамы и господа, здесь и морд-то никаких нет. Здесь у нас – лица. А в качестве развлечений – интеллектуальные игры, чтение, конные и пешие прогулки.

Ректор, уже знакомый мне Василий Фёдорович Калиновский, собрал весь поток – сто человек чёрных и белых магов – в главном зале Академии. Мы стояли на сдержанно блестящем полу, под огромной люстрой, которая даже сейчас, когда был день и электричества не включали, блистала светом солнца, отражённым от хрусталя, и по стенам бежали разноцветные пятна. Торжественная и взрослая атмосфера за счёт этого немного разбавлялась чем-то детским и смешным, из-за чего трудно было чувствовать себя совсем уж серьёзно.