Надежда ''Дерзкого'' - Файнток Дэвид - Страница 69

Дни проходили в унылом однообразии. Постепенно я довел тягу двигателей до максимума, все время опасаясь, как бы они не перегрелись.

Стараниями экипажа и пассажиров незаселенные каюты превратились в импровизированные огороды. О проклюнувшихся ростках помидоров, салата-латука, кабачков, тыквы, бобов, моркови все заботились прямо-таки с родительской нежностью.

Запасы консервов быстро таяли, и все понимали, какое огромное значение имеет выращивание овощей. Несмотря на недовольство некоторых пассажиров, мятежники получали такой же рацион, как и остальные. Я следил за тем, чтобы провиант, направленный в четвертую секцию, не разворовывался по пути.

Однажды мне стало известно, что Касавополус и Эдди Босс крупно поссорились. В причины потасовки я не стал вникать, но не мог не заметить украшенную синяками физиономию Эдди и его возросшее уважение к офицерам. Касавополус, что и говорить, не был таким здоровяком, как Эдди, но за годы службы научился многим хитроумным приемам, которые ему часто приходилось пускать в ход, – в машинное отделение обычно набирали рослых крепких парней. Конечно, схватка между офицером и старшиной – явное нарушение дисциплины. Но у меня не было ни желания, ни времени читать Тележнику нравоучения по этому поводу. И я сделал вид, что ничего не заметил.

В своей каюте я бывал только ночью, хотя ничего так не жаждал, как уединения. На мостике все мое внимание поглощали координаты и вектор скорости корабля, корректировка курса. В свободное же от дежурств время я метался по кораблю, наводя порядок.

Чтобы люди не дремали на рабочих местах, приходилось то и дело неожиданно являться с инспекциями. То в отделение регенерации, то в гидропонику. Так я держал в напряжении весь экипаж, строго следя за порядком. Не знаю, сколько я прошел километров, рыская по трюму в поисках грузов, не включенных в инвентарный список.

Однажды я вернулся к себе поздно вечером. В дверь тут же постучали. Каково же было мое изумление, когда, открыв, я увидел Филипа Таера.

– Разрешите с вами поговорить, сэр?

– Это срочно? – Я напустил на себя суровый вид.

– Нет, сэр.

– Тогда отложим до утра. – Я захлопнул перед ним дверь.

Что за странный визит, подумал я, когда раздражение прошло. Ведь являться в командирскую каюту без особой надобности запрещено. И Филип это знает. Правда, однажды я сказал ему, что он может приходить в любое время, но это было еще до нашей размолвки. В чем же дело? Я выключил свет, но сон не шел.

Промучившись часа два, я зажег свет, взял микрофон и связался с Таером.

– Мистер Таер, в командирскую каюту, – коротко приказал я, оделся и стал ждать. Как всегда, он явился быстро.

– Слушаю вас, – холодно сказал я.

– Простите, сэр, напрасно я побеспокоил вас ночью, – смущенно произнес Филип.

– Что сделано – то сделано. Теперь выкладывайте.

Ему явно было не по себе, он избегал моего взгляда.

– Я… я хотел извиниться. Мне не стоило себя так вести в той истории с мятежниками.

– Вы считаете, что поступили неправильно?

– Я… Да, сэр. Простите меня, пожалуйста!

– Зачем вам это прощение? – Мне хотелось его помучить.

– Сэр, я… – В его глазах блеснули слезы. – Черт возьми! – Он отвернулся и в смущении сунул руки в карманы.

Мысль о мести мгновенно исчезла, и я заговорил без видимого высокомерия.

– Зачем, Филип? – Я нарочно назвал его по имени.

– Мне не хотелось бы потерять ваше уважение, – прошептал он. – У меня совсем нет друзей, никого, кроме Грегора… Так тяжело думать, что вы снова меня возненавидели.

Только сейчас я понял, как тяжело он переживает мою враждебность. И мысленно обругал себя. Боже мой, зачем я заставил его страдать?

– Ты ошибаешься, Филип. У меня нет ненависти к тебе. И никогда не было.

– В самом деле? – произнес он с некоторым облегчением. – А мне казалось, есть. И я сам в этом виноват. Простите меня… – Голос его дрогнул. – Впредь ничего подобного не будет.

– О чем ты?

– Тогда на «Гибернии» меня обвинили в излишней жестокости к гардемаринам. Я до сих пор не могу понять, чего от меня хотели, но раз все так считали, значит, я и в самом деле был жесток. Вот и сейчас. Я не понимаю, чем заслужил вашу ненависть, но верю, что она вполне справедлива.

– Зачем же в таком случае ты просишь прощения, Филип?

– Я ведь уже сказал!

– Говори правду! Ты действительно чувствуешь за собой вину?

– Не пытайте меня! – сквозь слезы произнес Филип. – Вам мало того, что я попросил прощения?

– Я хочу знать правду.

– Правду… Я много думал, но так и не понял, в чем моя вина! Боже мой, зачем я пришел? Разрешите уйти!

Наконец-то до меня дошло.

– Ты правильно сделал, что пришел! – стукнул я кулаком по столу.

– От этого только хуже…

– Нет. – Я устало опустился в кресло и заговорил уже тише: – Не мудрено, что ты не чувствуешь за собой вины. Ее просто нет. Ты поступил правильно. И весь этот месяц меня терзали угрызения совести. Виной всему мой скверный характер.

Филип слушал мои признания не шелохнувшись.

– Ведь ты был командиром корабля, когда держал мятежников в карцере, мои приказы просто не имели силы. Никто не знал, выживу ли я. Мало ли что я пообещал мятежникам, ты был вправе действовать по собственному усмотрению.

– Но почему вы мне не сказали этого раньше? – прошептал он.

– Потому что мне было досадно, что ты так здорово справляешься со всеми проблемами. – Ведь целых пять дней, еще до того как попал в лазарет, я метался по кораблю, но ничего не мог сделать. А у тебя все получилось! Вот я и обозлился.

– Вы несправедливы к себе, – горячо возразил он. – Ведь это из-за меня все началось. Из-за меня оружие попало к мятежникам. И это вы спасли корабль. А я, пока вы болели, всего-навсего исполнял обязанности завхоза.

– В таком случае, – усмехнулся я, – вы просто гениальный завхоз! Ей-богу, гардемарин!

– Вы серьезно? – Он покраснел от удовольствия. Я кивнул.

– Я знал, что мне никогда больше не представится случай командовать кораблем, – быстро заговорил он, как бы оправдываясь, – и из кожи вон лез, чтобы все сделать наилучшим образом.

– Понимаю, – По собственному опыту я знал, что гардемарины чаще выполняют приказы, чем отдают их.

– Помните, вы сказали, что я чертов юрист и что оскорбил вас…

– Прости меня!

– Но это чистая правда, сэр. Я просто не стал объяснять вам мотивы своего поведения, гордость не позволяла…

– Это было твое право. – Я вскочил и принялся расхаживать по каюте. – Посмотрел бы ты на меня в твоем возрасте. Я тогда был старшим гардемарином на «Гибернии».

– Алекс и Дерек рассказывали мне, сэр.

– После смерти лейтенанта Мальстрема я долго изучал уставы, стараясь найти выход из сложившейся ситуации. Ведь командиром должен был стать Вакс Хольцер. Он знал это.

– Нет, не знал, – улыбнулся Филип. – Он сам мне об этом рассказывал.

– Я и в самом деле хорошо разбираюсь в уставах. Так вот, неважно, имеет командир капитанское звание или нет, главное – вступить в командирскую должность, как это произошло с тобой во время моей болезни. И в одном, и в другом случае командир имеет одни и те же полномочия, то есть является полновластным хозяином корабля. Таким образом, ты имел полное право поступать с мятежниками по своему усмотрению. Я знал это, но был ослеплен завистью.

– Завистью? – изумился Филип.

– Конечно! Боже мой! Посмотри на себя в зеркало! Ты молод, красив, уверен в себе, знаешь и умеешь все, что входит в круг твоих обязанностей. Чего обо мне, к сожалению, не скажешь.

– Как? Вы не уверены в себе? – удивился он еще больше. – Но тогда на «Гибернии» вы потрясли меня своей решимостью; вы всегда добивались своего. – Он тряхнул головой. – А уж о компетентности и говорить нечего. Сколько раз вы спасали «Гибернию»! А «Дерзкий»?!

– Разумеется, я знаю свои обязанности, но не всегда хорошо с ними справляюсь. А у тебя все получается классно!