Дорога к людям - Кригер Евгений Генрихович - Страница 53

Генерал Катуков, будущий маршал бронетанковых войск, — продолжал Рокоссовский, — рассказывал о том, как в дни боев за станцию Кубинка под Москвой старший лейтенант Дмитрий Лавриненко чуть было не пострадал серьезно, хотя был именно тогда героем успешнейших операций. Из Малоярославца шла группа фашистов численностью около батальона. Дмитрий сам занял место у пушки. Немцы шли нагло, без разведки. Поплатились — лавриненковцы осколочными снарядами сразу подбили два их орудия. Не успели опомниться, как бывший учитель с огнем из пушки ринулся на них, вминая в землю немецкие автомашины с пехотой. Подошла русская пехота и кинулась на противника. Обнаруженные штабные документы гитлеровцев оказались настолько важными, что их немедленно отправили самолетом в Москву.

Из-за этого лихого боя Лавриненко явился в Кубинку позже назначенного срока. Комендант города Серпухова задержал старшего лейтенанта и направил его к Катукову, тогда полковнику, со ссылкой на «провинность» танкиста, но и с лестным отзывом о блестящих его действиях против сильной группы неприятеля. Катуков объявил в своем приказе о подвиге учителя-танкиста.

— В бою на подступах к Волоколамску Дмитрий Лавриненко погиб, — болезненно поморщившись, сказал Константин Константинович. — Участник двадцати восьми сражений! Тогда он сжег пятьдесят второй на его счету танк гитлеровцев. Вот такие люди и помогают генералам и командующим одерживать победы в самых трудных, невыносимых условиях вражеского массированного наступления!

Да, Ново-Петровское! Здесь сошлись мы по-приятельски с адъютантом Рокоссовского, капитаном, общительным и гостеприимным, в свою очередь нередко пользовавшимся гостеприимством известинской «казармы», куда наведывался он после скромных наших «пиров» в соседнюю комнату на пятом этаже, к нашим геройским водителям машин — девушкам Дусе Терешиной, Соне Антоновой, Паше Ивановой и Ане, фамилию ее не помню, — они часто с солдатской смелостью, хотя на военной службе не состояли, доставляли нас с окровавленной линии фронта, подвергаясь той же опасности, что и военные корреспонденты.

В те тяжелые недели сам Константин Константинович был в столице только один раз, и то по вызову Ставки. Корректен и терпелив командующий армией был необычайно. Однажды Павел Трошкин заболел и просил меня, дав мне свою бывалую «лейку», сфотографировать Рокоссовского. Была лютая зима. Прошу командующего выйти на крыльцо штаба, в избе темно. Вышел. Без шинели и фуражки. Я не сразу справился с немецким аппаратом, потом снимал Рокоссовского в разных ракурсах и продержал его на морозе минут десять-двенадцать. Константин Константинович по-прежнему с улыбкой ждал, не сетуя на холод и необходимость вернуться к оперативным делам армии.

Как-то в селе Ново-Петровское спросил я, что в условиях упорного наступления войск фон Бока намеревается предпринять 16‑я армия. Рокоссовский промолчил. Лобачев усмехнулся:

— А вы как думаете?

— Армией не я командую.

— К счастью! Я же считаю, ежели немцы наступают...

— ...то нам стыдно отступать, — отозвался командующий.

— Но мы же отходим дальше и дальше на восток.

— Ну-у, как сказать! Приезжайте дня через три.

Мы с Евгением Петровичем Петровым, буквально влюбленным в командующего («Ах, что за прелесть человек!»), и Павлом Трошкиным выполнили совет Рокоссовского. В штабе его не застали. Лобачев сказал задорно:

— Сейчас узнаете, как надо отступать.

В стороне от Ново-Петровского — большое село Скирманово. Крестьянский мальчуган, перебежавший через линию фронта в траншею солдат 16‑й армии, донес, как настоящий разведчик, какие силы, виды оружия, склады, штабы расположены в занятом германскими частями Скирманове. Мы отправились туда на «эмке», спешились, чтобы подобраться поближе к важному для обеих сторон пункту.

Отступавший Рокоссовский повел в наступление своих солдат, — это и было то самое отступление-наступление, о каком говорил он мне раньше. В нем приняли участие подразделения 78‑й, потом удостоенной звания 9‑й гвардейской, дивизии Афанасия Павлантьевича Белобородова, другие части, поддержанные огнем батарей генерала Казакова... Никак не ожидавшие такого неожиданного, «нахального» и безнадежного, с их точки зрения, маневра, генералы-гитлеровцы, к изумлению своему, вынуждены были отступить и сдать столь нужное им Скирманово.

Это в натуре полководца Рокоссовского — бить противника как раз в то время, когда он упоен своим сверх-успешным штурмом!

— Овладение селом Скирманово — не просто демонстрация нашего оптимизма, — пояснял позже Рокоссовский. — Ради того не стоило бы жертвовать жизнью солдат. Дело в другом — заняв это село, мы отняли у противника возможность держать в своих руках оседланную магистраль, дороги, ведущие из столицы к нам. Освободив Скирманово, наша армия сохранила возможность иметь связь с Москвой, со Ставкой, со складами боеприпасов, с резервами. А без всего этого сопротивляться немыслимо.

Так же обескураживали противника Рокоссовский и комдив Белобородов в немыслимых условиях штурма Нового Иерусалима, города Истры и одноименной реки, затопленной поверх льда (немцы разрушили плотину), — генерал Белобородов, не теряя жизнерадостного настроения, не очень подходящего моменту, посылал своих солдат на подручных средствах и вплавь через реку, и они добирались до того берега, откуда с прибрежного холма били и били всеми видами огня взбешенные «наглостью» русских нацисты. Взяты и Новый Иерусалим, Истра и позже — Волоколамск.

Сражения самые ожесточенные — в районах Ленинградского шоссе. Борьба за Клин... За Красную Поляну и Крюково... Села и небольшие города несколько раз переходят здесь из рук в руки. Немцы видят Москву в сильные бинокли, приходят в раж, но уже начинают задыхаться, еще не веря в это. Сталин резервов никому еще не дает. Обходитесь своими силами. И обходились, обескровливая армии Гитлера!.. Найти штаб 16‑й армии почти невозможно, — передвигается на восток, к сожалению, чуть не каждый день. Дивизии генерала Баранова и генерала, бывшего кинематографиста, Осликовского, входившие в состав корпуса генерала-кавалериста Белова, казаки генерал-майора Л. Доватора и И. Плиева совершают смелые рейды по тылам неприятеля, сжигая их штабы, захватывая важные документы, уничтожая клады с провиантом и боеприпасами... Каждые сутки ищем Рокоссовского, его офицеров, солдат, — напрасно!

В армии его сражались люди его склада, его натуры, его школы.

Афанасий Павлантьевич Белобородов. Крепко скроенный, жизнерадостный, никогда не унывающий, простой в обращении, он был знаком и, если можно так выразиться, приятен нам еще в пору горестной и доблестной обороны. Позже я бывал у него в недели нашего карающего, ответного наступления. У меня в блокноте его телефонный разговор:

«Что киснешь? Не киснешь? А где Новый Иерусалим? Истра? Знаешь, что сверху приказали? И кто приказал? Догадываешься?.. Так вот, чтоб к вечеру Иерусалим отбил! Не уверен, что к вечеру? А я в тебе уверен, сынок! Да, да, уверен, милый! А если запутаешься, промедлишь, сам к тебе нагряну. Слышишь?»

Для «милого сынка» положение было сверхотчаянное.

С противоположного берега гитлеровцы намеренно били по ледовому панцирю реки Истры, сквозь полыньи вода проступала на твердый покров реки, кипела под осколками мин и снарядов, делала переправу немыслимой. Но «сынок», чье имя и звания я не записал тогда, скрепя сердце слал и слал своих стрелков на форсирование реки. Плоты — просто доски, уложенные на уцелевшие льдины... Лодки... Но всего этого не хватало, и пехотинцы шли по колени в воде, проваливались, выплывали, цепляясь за края проруби, били с ходу из автоматов и винтовок, а артиллерия наша помочь им не могла, противоположный берег с нацистами слишком был близок к неровным цепям наших форсировавших реку солдат, батареи вынуждены были вести огонь по глубине расположения противника.

Но Иерусалим с его собором, многострадальная Истра были отбиты у гитлеровцев. В те дни стрелковая дивизия А. П. Белобородова стала 9‑й гвардейской.