Дорога к людям - Кригер Евгений Генрихович - Страница 31

Можно понять всю остроту претензий Скрябина к медикам, к программам медицинского образования. Вот в Бухарской области покончено с «вертячкой», тяжелым недугом, губившим жизнь многих. Этого добились потому, что борьбу с болезнью возглавил гельминтолог, ученик Скрябина, доктор наук Н. М. Матчанов. Да, не мешало бы медикам обладать знаниями гельминтологов!

Константин Иванович удивительно молод еще и потому, что любит молодежь.

— Я сторонник дружбы не только наций и народностей, прекрасно, широко осуществленной в нашей стране, — говорит он неторопливо. — Я за дружбу поколений, творческий союз стариков и молодых. Смеюсь над юнцами, пренебрегающими опытом старших. Ненавижу высокомерие старцев, не верящих таланту и энергии молодежи. Вера в революционную энергию молодежи — это, пожалуй, мой главный символ веры на старости лет, смысл всей моей жизни...

Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и двух Государственных премий, кавалер шести орденов Ленина, патриарх в своей области... Но взглянешь на него, и чувствуется: многое еще у него впереди... Стук в дверь. Сидящая рядом Елизавета Михайловна встречает на пороге темнолицего человека, совсем еще юношу.

— О, Джалал! Милости просим.

Это Джалал Азизов. Один из множества учеников Константина Ивановича. Работает в Академии наук Узбекистана.

— Нет, нет, Джалал, наука подождет. Вы же не обедали? Садитесь-ка, садитесь!

И по тому, как по-матерински требовательно обращается к гостю хозяйка, видно, что Джалал не гость в этом доме, а свой, близкий человек. Большая же семья у академика!

...А Константин Иванович уже нетерпеливо ждет коллегу за своим письменным столом. И, уважая это святое нетерпение, я прощаюсь, чтобы не мешать вот-вот готовой начаться беседе двух ученых, молодого и убеленного сединами, начинавшего свой путь в науку на заре века.

1975

БОЛЬШЕВИК

Весной 1934 года для меня открылась счастливая возможность встретиться с Валерианом Владимировичем Куйбышевым. Встреча, связанная с редакционным поручением, имела отношение к северной экспедиции академика О. Ю. Шмидта на пароходе «Челюскин».

Никогда не забуду душевного подъема, вызванного общением с человеком большой судьбы, революционером по складу натуры, смелым, решительным, грозным в иные минуты, но удивительно мягким и сердечным во всех случаях, когда люди нуждались в его помощи и участии.

Он был добр, отзывчив, прост. Однако, глядя на него, вы чувствовали: это человек железной воли, высокой целеустремленности, человек, способный выстоять в самой жестокой жизненной буре. Да и вся жизнь его была подобна буре. Он из той породы людей, о которых Гёте сказал в свое время:

Таким был Куйбышев в ранние годы. Таким был в боях за торжество революции. Таким остался до последнего часа.

Всего себя — свое горячее сердце, свой душевный жар и свою доблесть — отдал революции Куйбышев.

И когда мы пытаемся представить себе людей будущего, их духовный склад, нам следует обратиться прежде всего к великому примеру революционеров-ленинцев, чей жизненный подвиг приблизил нас к временам коммунизма.

Страстно любил жизнь, горячее солнце, высокое синее небо, просторную землю, веселых людей.

А сам еще в юности избрал путь, грозивший страданиями и невзгодами.

Больше всего на свете ценил свободу и независимость.

А сам с восемнадцати лет томился в царских тюрьмах и в ссылках, подвергался преследованиям, побоям, издевательствам, подолгу видел небо только сквозь тюремную решетку. Но, вырвавшись на волю, упорно продолжал дело, за которое грозили ему новые тюрьмы, суды, ссылки.

Был нежно привязан к матери и отцу, но еще мальчиком твердо отстаивал свое право избрать жизненный путь. Покой и благополучие семьи принес в жертву революционному делу. Ради сыновнего чувства ни разу не отвернулся от опасности, навлекавшей на него гонения царских чиновников и жандармов.

Его мать говорила с тревогой:

— Валериан опять в борьбе... Когда же это кончится? Когда успокоится его мятежная душа? Как он любит все живое, а сам ушел от жизни!

Иной из интеллигентов старого склада сказал бы:

— Самоотречение.

Как будто правильно. С первых лет сознательной жизни человек отрекся от личного счастья, стал подвижником, страстотерпцем, мучеником. Разве не так?

Нет, не так. Самоотречение — неправильное, жалкое слово для определения жизненного пути Валериана Куйбышева. Он отрекся бы от самого себя, если бы хоть на одно мгновение оказался в стороне от схватки. Все его чувства и помыслы так естественно и полно сливались с революционным делом, что жить для него значило — сражаться.

Личное счастье? Он никогда от него не отказывался. Счастьем для него было участие в борьбе против царя, помещиков и капиталистов, против злобы и грязи старого мира. Счастьем своим он считал принадлежность к партии большевиков. Что значил для него кажущийся, обманчивый покой многих российских интеллигентов? Не камеру с железной решеткой считал Куйбышев самой страшной тюрьмой, а позорное состояние, при котором человек запирает на замок свою вольную мысль, стремление к правде.

Человек мира сего, он умел быть жизнерадостным и веселым, умел заразительно смеяться, во весь голос пел любимые песни, писал стихи, обожал детей, был влюблен во все молодое, сильное, яркое, смелое. Потому и стал революционером-большевиком, что горячая кровь текла в его жилах, смелая мысль жила в сознании. Он верил, он знал, что молодость мира победит, не может не победить. Во всем своем богатстве натура его раскрывалась в те минуты, когда он бывал в среде своих единомышленников, в кругу рабочих, революционно настроенных студентов, — пусть в тюрьме, пусть на этапе, он был весел и бодр, первым затягивал песню, поддерживал уставших, возвращал силы отчаявшимся. Он жил в самом полном и высоком значении этого слова. Разве это самоотречение, разве это отказ от личного счастья? Нет, вопрос о личном счастье Валериан Куйбышев еще смолоду рассматривал так, как рассматривают его коммунисты. Бороться и побеждать!

Тюрьмы и ссылки бессильны были задушить в нем радостное ощущение жизни.

Романтик по натуре, Куйбышев писал стихи за тюремной решеткой. Через несколько лет они возвращались к нему в песнях революционных рабочих. Сестра Куйбышева, Елена Владимировна, пишет в своих воспоминаниях, как однажды на пути в Сибирь Куйбышев прервал печальную песню, которую вполголоса пели его спутники.

— Почему поют скучные песни? — спросил однажды Валериан своего соседа. — Гораздо легче идти под веселые, бодрые песни.

И вдруг:

Эту песню запел юноша, идущий сзади Валериана. Валериан обернулся, удивленно и ласково посмотрел на поющего:

— Откуда ты знаешь это стихотворение?

— Его знает вся молодежь нашей организации. Я переложил слова на музыку, и мы пели эту песню на каждом собрании...

«Гей, друзья! Вновь жизнь вскипает...» Это стихи Валериана Куйбышева, он писал их когда-то по дороге в Нарым.

Да, в самых тяжких испытаниях Валериан Куйбышев стремился быть веселым и бодрым. Великой опорой было для него сознание своей правоты. Он жил так, как подсказывали ему сердце и разум, иначе жить он просто не мог. Ради революционного дела он жертвовал сем, но сама готовность к жертвам только обогащала его натуру.