Князь Рысев 4 (СИ) - Лисицин Евгений - Страница 26

Сомнения били в бубен, звали на помощь неудобность вопросов — хрупкая девка, на голову ниже тебя самого, едва ли способная поднять и с десяток килограмм, вдруг берет и в одну харю вытаскивает двух здоровенных мужиков? А чего так скромно? Могла бы и те мраморные изваяния с собой прихватить — чего они там весят-то?

И вдруг испарившаяся Биска — дьяволица все никак не шла из головы. Да, она приходит когда захочет и когда ей только вздумается, но…

— Мимо тебя не пробегала девчонка? Пепельноволосая такая? Примерно одного с тобой роста, с клинком…

В мыслях было добавить еще деталей к описанию, но я махнул рукой — как будто здесь всякий день перед ней пробегают десятки тысяч человек.

Она задумалась, прежде чем ответить, и мне это не понравилось. Она вновь замотала головой, а я закусил язык. Знать бы еще только, кто кого раскусил — она меня или я ее? Ясночтение отказывалось читать язык ее тела. Пускай словами говорит, мрачно бубнило оно, и вот тогда разберем, что, как и где…

Здравый смысл спешил ко мне с затрещиной наперевес — нашел что спрашивать! Видела ли⁈

Ты сам-то ее глаза видел?

Признаю, сплоховал, сыпал голову пеплом, но все еще не унимался. Подозрительность спешила вбить клин в наши только начавшиеся отношения. Вита же проявляла все, что присуще женственности. Осторожно, словно невзначай, касалась руки, стремилась огладить мое плечо, убирала крошку, прилипшую к уголку рта. После этого кто-то еще будет убеждать меня в том, что она слепа? Да все она прекрасно видит.

Или чувствует, она же отвечала.

Смущение пробивалось едва заметным румянцем на бледных щеках — словно время, проведенное в этих подземельях, выжгло из нее все остальные цвета. Недостаток солнечного света нехорошо сказался на ее коже.

Кук-ло-вод.

Ясночтение разве что не цокало языком, указывая мне на ее класс. Пещерная девчушка была не столь проста, какой хотела казаться. Все ее способности были насквозь пропитаны какой-то странной манией к игрушечным фигуркам. Мне доводилось видеть в способностях людей всякое, но эта умела что-то за гранью моего понимания.

Способности скакали от одной крайности к другой. Они обещали ей умение говорить с куклами — интересно, как выглядит их беседа? О чем может рассказать деревянный истукан? За этой же пассивкой шло совершенно жуткая возможность связывать человека с куклой.

Кукловод.

У меня по спине пробежал холодок — знала ли Вита о том, что умеет? Хотелось верить, что нет, но паскудник-опыт говорил об обратном.

худшее, заверял он, что может случиться с тобой, внезапно оказывается не самым худшим, а лишь преддверием к настоящему аттракциону еще только предстоящих неудач.

Воображение спешило облечь Виту в дряхлые одежки вредной, старой колдуньи. Котел, зеленое кипящее варево, сотканные из соломы и человеческих волос куклы…

Гнал эти мысли прочь, вопрошая самого себя — да с какого хрена я взял?

— Добавки, Федя? — вдруг спросила она, а я понял, что последний кусок встал мне поперек горла.

Ну все, воскликнула осторожность, это было уже слишком!

Я вскочил из-за стола. Рука тянулась под полы куртки — схватиться за привычную рукоять пистолета. Вторая искала на поясе клинок.

Ни того, ни другого при мне не было.

Она усмехнулась моим внезапным переменам. Еще мгновение назад мы мирно болтали ни о чем, теперь же все разом изменилось.

Здравый смысл велел мне успокоиться — еще чуть-чуть, и он обязательно всему сыщет разумное объяснение.

Я жаждал неразумных, и у Виты они были.

Поправив волосы, будто осознавая, что я никуда не денусь, она медленно и осторожно встала из-за стола.

— Откуда ты знаешь мое имя?

Словно на что-то надеясь, я искал в недрах ее умений родовой дар ясночтение — ну а вдруг?

Не вдруг, говорил мне весь ее фальшиво дружелюбный вид. Словно волк, доселе одетый в овечью шкуру, она скидывала один слой маски за другим, наконец, обнажая клыки.

— Рысев. Федор Рысев. Как же я была наслышана о тебе, ты не представляешь. Сколько раз представляла нашу встречу с тобой — кто бы в самом деле мог подумать, что она состоится?

Глаза Виты вспыхнули голубым, словно предлагая мне детскую наивность веры, что зеленое с голубым мерцание — признак добра и справедливости…

— Да что ты, черт побери, такое несешь? — успел спросить, прежде чем татуировки на ее теле ожили.

Мне приоткрылась тайна ее плавных, почти змеиных движений. Сверкнув белоснежной улыбкой, она принялась раскачиваться в танце — люминесцентный рисунок с ее кожи потянулся ко мне вытягивающимися щупальцами.

— Кричи, — усмехнувшись, требовала она. — Визжи от ужаса, проси перестать — быть может, у тебя получится пробудить во мне хоть остатки сострадания?

Мы сцепились с ее щупальцами, словно борцы. Тень с моей спины, чуя ночь снаружи, спешила мне на помощь. Трехрукая, она отчаянно и зло, будто в тщетных надеждах задушить противниц, хваталась за мерцающие отростки.

— Сопротивляешься? Молодец, верха. Мне нравится, когда вы сопротивляетесь.

Я звал на помощь всех демонов Ада. Казалось, еще чуть-чуть — и даже буду рад изгнанному внутреннему. Дьявольская эгида готова была встретить любой урон, я же поспешил влить в себя свежие силы.

Взбухшие, словно от яда, мышцы помогли мне одержать победу. Теперь уже не ее татуировки давили на меня — я держал их в крепком хвате.

Резко дернув на себя, я заставил Виту вскрикнуть, повалиться наземь — она никак не ожидала от меня подобной прыти. Взгляд невидящих глаз скользнул по мне, словно лезвие бритвы. На лице Виты отразился устрашающий, полный ненависти оскал.

Моих плеч тут же коснулся тяжелый, могучий захват — миниатюрная деревянная куколка обещала раздробить мне руку, если я продолжу обижать ее хозяйку.

У ужаса были глаза.

Совсем недавно я сказал бы, что они выглядят, как многоокая крысиная броня, кишащий живой поток. Теперь я был совсем иного мнения.

Заливаясь поддельным смехом, на меня из недр мглы, под тусклым светом мерцающих грибов вышагивали нестройные ряды «Машенек». Словно решив воздать мне за тот разгром, что мы учинили в «Сплюше», мертвыми, неестественно дергающимися чудищами они шагали ко мне.

Стеклянные глаза хлопали, будто обещая заглядеть меня до смерти, кукольные ручонки сжимали крохотные, но способные молоть камни кулачки.

Одна из них рванула ко мне с невероятный прытью. Миниатюрная человекоподобная фигурка блестела свежим лаком, мокрой пощечиной в прыжке опрокинула меня наземь.

Я покатился кубарем, перед глазами двоилось. Осторожность, до того ловившая каждое несоответствие, радостно жалила прямо в ухо — я же говорила!

Впервые в моей жизни люлей мне пытались всыпать самые безвольные существа на свете. Обидней было от того, что у них получалось.

Оскал Виты сменился довольной ухмылкой — не без злорадства она наблюдала, как ее подопечные отвешивают мне один тумак за другим.

Словно оголодавшие по играм, они колотили меня за каждую детскую обиду. За порванное соседним мальчишкой платьице мне прилетело в живот. За попытку бесстыдно заглянуть под юбку две куклы разом всадили мне по кулачку в оба глаза. Сказать, что я лишился зрения — ничего не сказать. Слезы брызнули градом, шишки синяков спешили набухнуть так, словно меня колошматил боксер-профи. Как только голова-то не лопнула.

— Я сделаю с тобой все то же самое, Рысев, что он делал со мной. Слышишь?

Я слышал, знать бы еще, о ком она говорила. Словно побоев мне было мало, от всей души она добавила нарастившими шипы отростками татуировок — меня словно ударили молнией.

Избитый и униженный, я еще никогда не чувствовал себя столь беспомощным.

Вставай — велел самому себе. Вставай — рычало безграничное желание жить.

Мне удалось подняться, а может, попросту дали такую возможность. Утерев рот рукавом изодранной куртки, выплюнув зуб, с диким ревом я бросился за реваншем.

Кулак вперился в нутро одной из драчуний — она хрустнула, разлетаясь в клочья, словно переспелый арбуз. Вторую я встретил пинком, опрокинул наземь — свою судьбу она отыскала под подошвой моего сапога. Первые успехи вскружили мне голову: уже представлялось, как я заломаю Вите руки, завалю на живот, прижму к земле.