Лион Измайлов - Измайлов Лион Моисеевич - Страница 23

— Таперича, значит, все как один будем предъявлять декларацию о доходах. Вот я первый самолично вслед за любимым нашим президентом предъявляю всему народу свою декларацию. Месячная зарплата, помноженная на двенадцать. И никаких книжек в Германии не издавал, и никаких гонореев не получал. Вот он, мой годовой доход, и я теперь честно могу смотреть народу в глаза. — И он устремил в зал свой мутный взор, а народ стал дружно отводить срои глаза от его упорного, честного и нахального взгляда. — А таперича, — продолжал председатель, — пущай наш фермер Иващенко подаст свою декларацию, и мы тогда поглядим, как у нас будет развиваться фермерское хозяйство на селе.

А надо сказать, когда у нас объявили фермерство, народ, конечно, в это дело хлынул, но не весь. Всего трое их хлынуло — Степанов, Горохов и Иващенко. Пришли они к председателю и потребовали землю и свою долю колхозного имущества.

Председатель сказал:

— Точно, положено вам три участка за лесом до болота. А что касается колхозного имущества, то оно вам, конечно, тоже положено в размере одного хрена на одно грызло. А ежели права качать начнете, то народ меня тут же поддержит и может привести аргументы. Не верите?

Фермеры сразу поверили, но народ аргументы все равно привел. Одному фермеру сразу дом спалили, другой не стал дожидаться аргументов, взял ссуду и ударился в бега. А Иващенко, самый упорный, купил ружье помповое, собаку завел, помесь волкодава с горлохватом, и стал бычков разводить, оставаясь бельмом на глазу у всей деревни. Не любили его шибко. И не потому, что он плохой, а потому, что не любили, и все. Однако побаивались. Однажды полезли к нему двое наших. Просто так, «на вшивость проверить». Так он их обоих поймал и под дулом ружья заставил одного сечь другого. И что вы думаете, один портки снял, а другой его выпорол, потом поменялись. А затем втроем выпивать сели. Правда, сидел фермер один, остальные стоя пили. И заявлять потом ни на кого не стали, а на кого заявишь, сами же себя выпороли. Вся деревня потом со смеху помирала.

— А второй вопрос, — продолжал Егорыч, — это то, что наш дорогой президент объявил беспощадную войну коррупции в высших эшелонах власти, чем мы и будем с вами сегодня заниматься. Вот что, оказывается, уважаемые граждане-господа, мешало нам здеся жить по-человечески. И мы на этот призыв откликнемся, а затем вместе с генеральным прокурором Скуратовым пойдем к нашим базарно-рыночным отношениям светлого будущего капитализма с человеческим лицом. А кто поведет себя, как на выборах в Думу, тому я устрою козью морду без человеческого лица!

А надо вам сказать, что перед выборами в Думу появились у нас в деревне подозрительные личности, которые призывали голосовать за Жириновского, а не то грозились всех отправить в Израиль и сделать там не то обрезание, не то харакири. Народ, конечно, перепугался, и в день выборов напились все так, что вообще голосовали только за закуску. Егорычу тогда, конечно, попало, и он теперь старался вовсю.

— Какие, — спрашивает, — будут предложения по поводу борьбы с коррупцией в высших эшелонах власти?

В зале повисла гробовая тишина.

— Ну, может, вопросы есть? — спросил Будашкин.

Прасковья-скотница спросила на всякий случай:

— Вот это, в эшелонах, это что же, опять в эвакуацию, что ли?

— Какая эвакуация? — психанул Егорыч. — Никакой эвакуации. Высшие эшелоны власти — это начальство. То есть надо бороться с коррупцией, невзирая на должности. Вот в газете пропечатано: «привлечены к уголовной ответственности замминистра, еще два замминистра уже сидят». В общем, теперь даже начальство сажают за коррупцию в высших эшелонах власти.

— А у нас-то в деревне, я извиняюсь, кто в этих эшелонах катается? — спросил конюх Семенов.

— А то ты не знаешь, кто у нас начальство. Вот Егорыч, вот я председатель, таперича мент наш Кузьмич тоже начальство.

— И что же, — продолжал Семенов, — вас теперь, что ли, сажать за это?

— Ну, если ты меня уличишь в коррупции — сажай! Давай, уличай меня, гнида! — сказал Будашкин.

Опять нависла гнетущая тишина, в которой раздался голос доярки Насти;

— Вы меня, конечно, извините, но я хочу узнать, что такое коррупция. Я ведь в этих ваших эшелонах не шибко разбираюсь.

Сторож поддержал:

— Вот она что такое, эта коррупция, чтобы за нее сажать?

— Ну, коррупция, — сказал Егорыч, — это, понимаешь, взятки. Я дал, ты взял, — сказал он сторожу.

— Чего-то я не помню, чтобы ты мне дал, а я чего взял.

— Значит, у нас с тобой нет коррупции, — сказал Егорыч.

— А наоборот было, — продолжил сторож.

— А вот этого я не помню, — сказал Егорыч.

— Ну, это к примеру, — вступил Будашкин, обращаясь к Насте. — Вот мне, допустим, что-то от тебя нужно. Чего у тебя есть. А у меня нет. Я говорю: дай! А ты говоришь: подпрыгни! Тогда я тебе чего-то даю. Ты берешь. После чего и ты мне уже даешь, поняла?

— Поняла, — сказала Настя, — только все равно я тебе не дам, стар ты для меня.

Все засмеялись.

— Нужна ты мне больно, — сказал Будашкин, — это я тебе объясняю, что такое коррупция. Поняли теперь, мужики?

Мужики почесали головы, а один сказал:

— Вот это то, что ты у Настьки просил, раньше это по-другому называлось.

Все опять засмеялись.

— Ладно зубы скалить, — сказал Егорыч, — коррупция — это взятка. Ты мне, я тебе. Не подмажешь — не поедешь. И вот пришла бумага, чтобы мы боролись с теми должностными лицами, кто эту коррупцию насаждает. Иначе урожая нам не видать, а вам от меня кормов.

— Ну хорошо, — сказал конюх Митрич, — а вот, допустим, прихожу я к Будашкину…

— Только без конкретики, говори — к должностному лицу.

— Ну хорошо, к должностному, неудобно даже эту будку так называть. И говорю: мне бы справку насчет стажу, пенсию оформить. А он говорит: «Ты чего, козел, с пустыми руками пришел?» Я тогда на стол бутылку самогона, шмат сала. Он мне справку выписывает. Это как, значит, коррупция или взятка?

— Это магарыч, — сказал Будашкин.

— А магарыч — это не взятка?

Будашкин почесал в затылке и сказал:

— Магарыч — это магарыч.

— Ладно, — встала самая скандальная в нашей деревне тетя Маруся, — а когда я в прошлом году участок у деревни просила под сено, ты чего мне, гад, сказал?

— Кто гад? — возмутился Егорыч.

— Ну, не гад, а должностное лицо гадское. Что оно мне, граждане, сказало, это должностное рыло? Оно мне сказало: что, с пустыми руками хочешь лучший участок получить? И я тогда этой должностной роже огурцов соленых банку поставила, помидоров маринованных, капусты квашеной и три бутылки самогона. Это коррупция или чего?

Сзади крикнули:

— Это закуска!

Все опять засмеялись.

— Ну хорошо, — сказала продавщица наша Галя. — А когда некоторые должностные лица приходят ко мне в магазин, пьют чего хотят, едят чего хотят, а потом еще говорят: ложись, Галька, жить будем, а иначе житья тебе не будет. Это коррупция или разврат?

— Ну и чего, легла? — спросил кто-то.

— Шиш им!

— Ну, тогда это не коррупция, а разврат, — сказал кто-то.

И опять покатились.

— А когда мент наш по домам в субботу ходит, «наганом» трясет и всех опивает и обирает, это чего? — спросила доярка Настя.

— Чего у тебя обирать-то! — возмутился мент. — В прошлый раз, мужики, щей налила, а стакан пожалела, всего только рюмашку и поставила.

Зал возмущенно загудел. Всем стало противно, все-то менту обычно стакан ставили.

— А мешок картошки с меня содрали, когда машину давали за мебелью съездить, — завопила Дарья Кузьминична, — это чего за коррупция?

— Хочу, между прочим, сказать, — встал Будашкин, — что в даче взятки обычно участвуют два лица. Один — кто берет, второй — кто дает, а сроки получают оба. Какие еще есть предложения по коррупции?

Все затихли, и надолго. И тут на свою шею встал фермер Иващенко:

— А я не боюсь обвинений в коррупции, потому что есть еще вымогательство взятки. И когда вы с меня за самую последнюю землю содрали такие деньги, это уж точно называется коррупцией.