Друидка (СИ) - Ворон Делони - Страница 70

Атон бы проиграл этот бой и умер под напором существ из крови, если бы не произошло двух событий почти одно за другим. Вначале гвардеец, а вместе с ним и Дивина ощутили невообразимый всплеск мощи, который заставил зашевелиться волосы на голове. Судя по тому, как исказилось лицо ведьмы, она ощутила это куда сильнее. И, скорее всего, в отличие от капитана, поняла, что произошло. Теперь она не выглядела такой самоуверенной и нахальной: она стала мрачной, словно небо в грозу, а её улыбка сменилась звериным оскалом. Ведьма была в бешенстве, она перестала контролировать себя. А утратив контроль над собой, она потеряла его и над своим зоопарком. Волколак замер, словно кукловод обрезал нити, а бабочка упала на землю без признаков жизни. Лишь кровавая сфера, что оставалась в стороне, всё ещё парила.

Ведьма подняла руку в направлении своих обездвиженных слуг и те, обернувшись в лужи крови, потекли прямо по воздуху в её ладонь, куда и впитались, словно в губку. Затем ведьма яростно блеснула глазами на гвардейца, отчего тот невольно вздрогнул.

— Кто пришёл с тобой? — прокричала Дивина.

— Та, что жаждет мести, — с ухмылкой ответил гвардеец и бросился на ведьму.

Атон наконец понял, чего так испугалась ведьма, и что они ощутили. Владыка Бус обрел свободу — а значит, Авива справилась с оставшейся ведьмой и вызволила местного “короля” из плена. Теперь нужно лишь подождать, когда она восстановит его силы, и они придут ему на помощь. Удача друидки и страх ведьмы вскружили голову гвардейца, отчего он почувствовал прилив сил и уверенность в том, что теперь они победят. Но самонадеянный капитан забыл, кто был его противником. Ведьма зло закричала, словно зверь, загнанный в угол, и махнула рукой в сторону человека. Сфера крови, что до этого лишь парила в стороне, пришла в движение.

Атон успел поднять щит в самый последний момент, когда кровавое щупальце уже готово было пробить ему голову. Второй удар, которого Стрэйб попросту не увидел, пришёлся в правую руку, обогнув щит по широкой дуге. Гвардеец вскрикнул от невыносимой боли и… выронил меч. Правая рука, что до этого крепко сжимала рукоять, более ему не принадлежала, теперь она лежала на земле обрубком, а Буря была сжата в безжизненной ладони. Атон, стискивая зубы, начал пятиться, когда два могучих удара щупалец обрушились вначале на щит, а после и на правую ногу. Стрэйб успел отставить ногу, но слишком поздно. Сфера задела его по касательной, вырвав немалый кусок плоти, отчего Атон, не удержав равновесия, упал, крича от боли и проклиная всё на свете.

— Вначале я хотела с тобой поиграть, — зашипела ведьма, приближаясь к нему. — Разогнать кровь в твоих жилах, согреть, а после — быстро убить, но вы меня вынудили. Сначала разорвать тебя на куски, а потом твоего подельника, а затем владыку на мелкие…

Дивина не успела договорить, что бы она сделала с владыкой — в её лицо прилетел хлёсткий удар… щупальца. Поначалу Атон подумал, что от боли и потери крови уже видит миражи, но нет — ему не казалось. Щупальце, которое ударило ведьму, принадлежало не кровавой сфере, что вдруг решила восстать против своей создательницы. Удар нанёс… младой. Лишь когда Атон усилием воли смог повернуть голову влево, он увидел туман, что полз по земле, словно живой, а в его недрах с диким стрёкотом носились они… бесформенные создания с множеством ртов.

— Rydych chi wedi addo! (Ты обещал!), — завопила Дивина, держась за рассечённое лицо, которое медленно восстанавливалось. — Teitl yn gyfnewid am ddiffyg gweithredu (Титул в обмен на бездействие).

— Fe newidiais fy meddwl (Я передумал), — раздался знакомый, шуршащий голос. — Rydych chi a'ch chwiorydd wedi colli ac nid oes pwynt i mi eich helpu chi mwyach. (Ты и твои сёстры проиграли, и мне более нет смысла помогать вам.)

— Creadur dwy wyneb! (Двуличная тварь!), — взревела ведьма. — Byddaf yn cymryd eich gwaed a gwaed eich epil, ac yna byddaf yn delio â'r arglwydd o'r diwedd! (Я заберу твою кровь и кровь твоего потомства, а после окончательно разделаюсь с владыкой!)

— Try. (Попробуй), — насмешливо отозвался Ниггур.

Туман, что до этого лишь робко приближался к полю битвы, словно по приказу ринулся вперёд, и вот уже всё вокруг затянула серая мгла. Дальше вытянутой руки ничего не было видно. Атон пытался остановить кровотечение, пока выдалась такая возможность. Выходило плохо, кровь текла ручьём — как из обрубка руки, так из скверной раны на ноге. Стрэйб пытался плохо слушавшимся пальцами левой руки оторвать кусок одежды, чтобы хоть как-то перетянуть раны, но ничего не получалось. Силы покидали его, тело немело и холодело. Он умирал. Где-то в тумане гвардеец слышал отголоски боя. Ведьма оглушительно верещала на языке владык, а в унисон ей раздавались стрёкот и хлёсткие удары кнутов щупалец. Бой шёл не на жизнь, а на смерть, но Атона это уже не волновало. Голова с каждой секундой становилось всё тяжелее, веки закрывались, и он чувствовал, что жизнь покинет его тело с минуты на минуту.

“Боюсь… такое даже… Авива бы… не залатала… Скверная смерть”.

Когда Стрэйб уже почти потерял сознание, он увидел очертания в тумане. Силуэт не походил ни на человека, ни на ведьму, ни на младого. Это было что-то третье. “Ангел… за мной”.

***

Говорят, перед смертью перед глазами проносится вся жизнь. Атон всегда боялся этого, боялся вновь увидеть то, что он хотел бы забыть, но теперь у него не было выбора. “Вся жизнь” была большим преувеличением, скорее это были самые ярки моменты, которые сильно отпечатались в памяти и душе. Вот молодой парень стоит над своим первым трупом, вот его, кричащего от страха и боли, держат стражники, готовые отрубить ему руку, и вот он уже в карете, сидит напротив юного принца Балдера. Тот о чём-то говорит, спрашивает, но Стрэйб не слышит слов, он видит лишь двигающиеся губы и обеспокоенное лицо принца. Следующей остановкой в чертогах памяти стал плац, где его, парня из трущоб, учат держать меч, бьют по ногам, когда он принимает неправильную стойку, и кричат, когда он делает что-то неправильно.

Затем память отнесла его в винный погреб короля, куда он и двое его друзей по службе пробрались и без каких-либо угрызений совести стащили два ящика дорого вина. А вслед за этим память отнесла его в тронный зал, где он и его сослуживцы, сильно побитые, предстали перед королём за своё воровство, и где в очередной раз вперёд вышел Балдер и заступился за глупых мальчишек. Затем поток памяти отнёс гвардейца на похороны его друга детства, что погиб в драке в какой-то захудалой таверне, а после почти сразу на поле битвы под замком Гармион, где занял осаду обезумевший граф, возомнивший себя королём.

Память кидала капитана по всем трагичным и чёрным дням его жизни. Где он терял друзей, своих сослуживцев… и себя самого. В те дни, когда он был настоящим подонком, когда напивался до беспамятства, когда кричал на своих любовниц и даже бил. Атон знал, что прожил жизнь, может, и не полного отморозка, но уж точно далеко не святого. Стрэйб и не надеялся, что чертоги его разума покажут ему хоть что-то хорошее, ведь лично он не мог вспомнить ни одного хоть сколько-нибудь светлого момента в своей жизни. Но внезапно он вновь оказался на плацу, только в этот раз уже в качестве не ученика, а учителя. Арий, его оруженосец, со всем усердием старался научиться стрелять, а Атон, как его наставник, прикрикивал на него — но не из злобы, а чтобы поддержать пусть и неопытного, но всё же выкладывающегося на все сто процентов парня. Память показала много эпизодов с Арием, несколько моментов с Амиром, и пару вечеров, где он и другие офицеры сидели в казармах, выпивали и рассказывали разные истории.

Когда Атон уже был готов предстать перед небесными вратами, память принесла его к ней. Авива стоял на том берегу в угрожающей позе и держала посох, что направляла на него. Затем картинка сменилась — вот они с Авивой прощаются с Адэхи, затем стоят в залах Элбана, во дворце Броука, на берегу острова, где они победили ведьму, и где он впервые её обнял и поцеловал. Пустыня, город ящеров, опять пустыня, земли ветров, снежные поля и наконец — владения тумана. Этот эпизод был самым ярким и подробным. Авива стоит напротив него и просит его быть осторожным, а он вместо слов подошёл к ней, прижал к себе… и поцеловал. Стрэйб не знал, зачем он это сделал — для того, чтобы успокоить её или себя, или он таким образом прощался, потому что не верил в свою победу. Но тот поцелуй, пожалуй, был самым сладким в его жизни, именно он придавал ему сил и уверенности в победе, правда, как оказалось, этого не хватило.